Мортеза Каземи - Страшный Тегеран
Мэин успокоилась. Рука ее оставалась в руке Фероха, и он тихонько касался ее руки губами.
На козлах Джавад и сурчи беседовали друг с другом. Было почти два часа ночи, когда доехали до Кал'э-Мохаммед-Али-Хана. Тотчас соскочив, Ферох высадил Мэин и они направились к михманханэ. Они очутились в той самой комнате, где позапрошлой ночью Мэин ужинала с матерью. Тяжелое чувство вновь охватило Мэин, но она сдержалась. Ферох принес от наиба перо и чернила. И Мэин написала матери:
«Дорогая мама! — Да стану я жертвою у твоего священного порога!
Несмотря на то, что я много раз говорила тебе, что я не согласна стать женой человека, которого вы для меня по своему выбору предназначили, и предупреждала тебя и уважаемого отца о грустных результатах, к каким все это приведет, вы все-таки не хотели считаться с моим мнением в вопросе о выборе мужа и хотели каким бы то ни было способом отдать меня ему. Если бы я была неразумная девушка, думающая больше о свадебном угощении, чем о жизни, я, конечно, промолчала бы, приняв ваше решение как окончательное. Я же, понимая, что жить-то с мужем придется мне, что делить с ним будущее — плохое или хорошее — буду я, считала слепое повиновение в этом случае неуместным и прямо заявила вам, что я против этого. Но вы и тут не отказались от своего замысла и решили применить другие средства. Тогда и я, отчаявшись, вступила на другой путь, чтобы избежать несчастья, грозящего разбить мое будущее. Чтобы заставить меня забыть Фероха, вы повезли меня в Кум, решив тотчас же вслед за этим выдать меня за другого, выбранного вами, а я послала сказать Фероху, чтобы он увез меня и показал вам, как нехорошо проявлять деспотизм, в особенности там, где речь идет о единственной дочери, счастье которой, казалось бы, должно вам быть дорого.
И вот, мамочка, я и Ферох теперь свободны. Он любит меня, а я его; он считается с моим мнением, а я с его желаниями; он во всем спрашивает моего согласия, он думает о моем счастье, я — о его.
Я знаю, как подействовало на вас мое внезапное исчезновение, как вы страдаете. Я знаю, что вы браните меня, может быть, проклинаете. И я понимаю вас, я знаю, мамочка, что если бы отец не сказал вам, что меня надо во что бы то ни стало выдать за шахзадэ, вы бы не добивались этого с такой настойчивостью. Как бы там ни было, а теперь остается только одно: если вы хотите, чтобы наша разлука не продолжалась долго, если вы хотите быть участницей нашего с Ферохом счастья, уведомите отца, что он может увидеть меня только после того, как даст свое согласие. Обьявите о нашей свадьбе с Ферохом и вы увидите меня у своих ног. В противном случае я вынуждена сказать вам, что мы вряд ли скоро с вами увидимся.
Подумайте и решайтесь. Забудьте о том, что Ферох мой двоюродный брат, у которого нет состояния. Помните только, что он — мой любимый, моя душа, мое все, что он мой муж.
Любящая вас и преданная вам, ваша рабыня Мэин».
Через десять минут письмо в запечатанном пакете было передано наибу чапарханэ для отправки в Кум. По счастливой случайности, как раз в это время подошел почтовый гари, шедший из Тегерана в Кум, и наиб передал пакет сурчи, чтобы тот отдал его в Кушке-Насрет следующему сурчи, и так дальше, до Кума.
Переменили лошадей, и еще через десять минут карета двинулась дальше. В предвкушении большого анама сурчи подхлестывал лошадей и через какие-нибудь три часа они подъезжали к Хасан-Абаду, в восьми фарсахах от Тегерана.
После отправки письма состояние Мэин резко переменилось. Это уже была не та Мэин, что два часа назад. Теперь она улыбалась. И от этой улыбки, в которой чувствовалась радость и надежда, сердце Фероха трепетало. Руки их сжимали одна другую, щеки их сблизились, и в тесном пространстве кареты раздался звук поцелуя. Ферох не помнил себя от радости и счастья. Величайшая мечта исполнилась: он держал в своих объятиях Мэин, Мэин, готовую пожертвовать для него всем, что у нее было в жизни.
И никто не мешал им, никто не нарушал их сладкой близости. Мэин мечтала:
«Мать, конечно, сейчас же сообщит отцу и будет просить его согласия на нашу свадьбу. И отец согласится. Отец меня любит, ему тяжело. И мы — счастливы, о, какое блестящее будущее!»
От радости она захлопала в ладоши.
Ферох сказал:
— Сейчас мы поедем в Шимран. Заберемся там в деревенский домик, устроимся и будем себе жить да поживать. Оттуда ты, если хочешь, можешь еще отцу написать. Воздух там в это время дивный. Вот где мы подышим воздухом свободы! Вокруг нас будут деревенские люди, которые во всех отношениях лучше, сердечнее и честнее городских. А там, даст бог, скоро услышим и о согласии отца и вернемся вместе в город.
Так золотые мечты уносили двух несчастных влюбленных, не подозревавших о том, что их счастье будет разбито вдребезги.
Около пяти часов приехали в Хасан-Абад. В конце весны светает быстро. Всходило солнце. Мэин была бледна, а глаза ее от слез покраснели. Но останавливаться здесь было нельзя, и Ферох приказал наибу, с которым он виделся вчера, дать лошадей и отправить карету дальше.
Пока все шло благополучно. Ферох был уверен, что так же будет и дальше. И, действительно, через три часа они спокойно доехали до Кяхризэка, а к полудню очутились в Шах-Абдуль-Азиме — местечке, в десяти километрах к югу от Тегерана, соединенном с городом железной дорогой. Как только доехали до околицы поселка, Ферох остановил карету, и они сошли. Миновав боковую улицу, они вошли во двор гробницы шаха и, выйдя из главных ворот на большую улицу, направились к вокзалу железной дороги. Скоро должен был отправиться двенадцатичасовой поезд. Усевшись в поезд — Ферох с Джавадом в мужском вагоне, а плотно закутанная Мэин в женском, — они через четверть часа были в Тегеране. Публики почти не было, — каких-нибудь тридцать человек, которые быстро рассеялись по прилегающему к вокзалу кварталу Мохаммедиэ. Сойдя, Ферох тотчас же послал Джавада нанять двух извозчиков.
И скоро два экипажа — под номерами 120 и 301 — увозили Мэин и позади нее — Фероха с Джавадом. Ферох сказал извозчикам:
— Поезжайте в Эвин!
Глава двадцать третья
ЕДИНСТВЕННАЯ НОЧЬ
К северо-западу от Тегерана, в западной части Шимрана, за Таджришем и другими поселками в предгорьях Эльбурсского хребта расположилась маленькая деревенька.
Посреди нее, извиваясь между прячущимися в садах глиняными домиками, протекает небольшая речка.
Воздух здесь бесконечно чист и нежен, а густые заросли деревьев, покрывающие оба берега реки, придают всему этому местечку вид зеленеющей рощи и делают его невыразимо привлекательным.
Сюда-то и решил Ферох привезти Мэин. Во-первых, здесь редко бывают горожане, а во-вторых, здесь жил приятель, который в прошлом году гостил две недели в доме Фероха.
Сад, куда направлялся Ферох, был расположен на западном берегу реки. Внутри его стоял деревенской постройки домик из трех крошечных комнат, перед домом был огород, а самый сад, осененный нежной весенней листвой деревьев, ступенчатыми террасами спускался к реке; почва повсюду была покрыта зеленеющей травой.
Через два часа по выезде из города, дрожки, миновав Юсеф-Абад и Тэнк, подъехали к Эвину.
Дав извозчикам щедрый анам, Ферох отпустил их, строго наказав молчать в случае, если кто-нибудь будет расспрашивать о сегодняшних седоках. Извозчики поклялись, что не раскроют рта.
И Ферох с Мэин и Джавадом, несшим кое-какие вещи, направились в дальний конец деревни.
Постучались. Хозяин был, по счастью, дома. Кланяясь и любезно приветствуя Фероха, он пригласил их войти. Ферох с Мэин и Джавадом устроились в комнатке с двумя стеклянными дверьми, выходившими на реку. Комнатка эта была крошечная, площадью в два-три зара. Стены были чисто выбелены, а на тагче стояли две голубые лампы, над которыми висело маленькое зеркало. Пол был покрыт новеньким красным килимом. Джавад, сложив вещи в углу, тотчас же вышел.
Провожавший их хозяин стоял у двери боком в такой позе, чтобы было ясно, что он не смотрит на Мэин и видит только Фероха.
— Дядя Керим, — сказал ему Ферох, — я хочу здесь пожить некоторое время, но так, чтобы о моем пребывании никто не знал.
Дядя Керим сказал:
— Живите, пожалуйста, сколько вам поживется. Мы с женой готовы вам служить и все, что надо, для вас достанем и сделаем, а насчет того, что говорите — тоже будьте покойны, я уже сделаю так, что никто ничего знать не будет.
Ничего другого Ферох и не ожидал: он хорошо знал дядю Керима, и если спросил, то больше для того, чтобы узнать, не произошло ли какой-нибудь перемены.
Удостоверившись, что дядя Керим таков же, как и прежде, Ферох сказал:
— Аферин!
И попросил его в виде первой услуги приготовить чай.
После ухода дяди Керима Мэин сняла нэгаб, и из складок чадры, точно луна из облаков, на Фероха взглянуло ее прекрасное лицо.
