Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк
Сначала я решила укрыться в пещере, о существовании которой знали лишь Иисус и Лави, но там было негде спать, да и есть тоже было нечего, к тому же в такой час я вряд ли встретила бы там Иисуса. Он должен быть на северном склоне, где строят амфитеатр. Внезапно мне почудилось, будто на плечо легла рука, и я услышала голос Йолты: «Однажды придет твой час, и тогда тебе понадобится все твое мужество, чтобы добиться своего… Твой час пробьет, потому что ты заставишь его пробить».
И я повернула к северному склону.
На стройке было шумно и грязно, споро стучали молотки, поднимая клубы известняковой пыли. Я стояла снаружи и смотрела на двухколесные тачки, маневрировавшие среди снующих людей, на деревянные краны, поднимающие необработанные каменные блоки, на рабочих, помешивающих раствор длинными шестами. Я не ожидала, что народу окажется так много. В конце концов я разглядела Иисуса почти на самой вершине холма: он сгорбился над камнем, выравнивая поверхность теслом.
Солнце опускалось в долину, и на спине Иисуса тень от строительных лесов нарисовала лесенку. Сами собой в голову пришли слова: «Под яблоней разбудила я тебя… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее…»
Вокруг толпились торговцы, предлагающие инструмент, рулоны дешевого льна, мясо; рабочие со стройки могли тут же отведать рагу — по сравнению с рынком в базилике это был второсортный базар. Я поискала, где бы подождать окончания дневных работ. Место нашлось рядом с прилавком, за которым продавались овощи.
Солнце скользнуло еще глубже в долину. С приближением сумерек решимости у меня поубавилось. Я настолько погрузилась в раздумья, что подпрыгнула на месте, когда протрубили в бараний рог. Внезапно молотки замолчали, рабочие принялись складывать инструменты. Все они, включая Иисуса, чьи лоб и щеки были присыпаны каменной пудрой, устремились вверх по холму на улицу.
— Хватайте ее! — проорал мужской голос.
Иисус обернулся на крик, я тоже оглянулась и сразу отшатнулась: неподалеку стоял Чуза, тыча в меня пальцем.
— Хватайте ее! — снова закричал он. — Она обокрала моего господина!
Рабочие, торговцы, покупатели, прохожие — все замерли. Улица затихла.
Я отступила в лавку. Домоправитель тетрарха последовал за мной к корзинам с луком и нутом. Он был стар, но силен. Ухватив меня за запястье, Чуза втащил меня прямо в толпу, и тут же в мою сторону полетели плевки и ругательства. Люди не скрываясь глазели на меня.
Я оказалась посреди разгневанной орды. Страх поразил меня, словно молния: вошел в макушку, пробежался по спине, а потом вдоль ног до самых кончиков пальцев. Я посмотрела на небо, и у меня перехватило дыхание:
— Я обвиняю ее в воровстве и богохульстве! — возвысил голос Чуза. — Она украла у моего господина драгоценную табличку слоновой кости и позировала художнику, который изобразил ее лицо.
Я прикрыла глаза и почувствовала тяжесть собственных ресниц.
— Ничего я не крала.
— Я поверю, что она не воровка, — продолжал домоправитель, обращаясь к толпе как ни в чем не бывало, — если в кармане, который вшит в ее рукав, вы не найдете таблички слоновой кости. Однако же она не сможет отрицать, что с ее лица сделан рисунок.
Какая-то женщина протиснулась вперед:
— Это дочь Матфея, главного писца Ирода Антипы, известная блудница.
Я снова начала отнекиваться, но мои слова потонули в черной злобе, которая кипела в сердцах собравшихся.
— Выворачивай карманы, — раздался мужской голос.
Его поддержали и другие.
Чуза схватил меня за кисть, поджидая, пока толпа достаточно разгорячится, и только потом потянулся к рукаву. Я извивалась и брыкалась — несчастное существо, трепещущий мотылек. Однако мое сопротивление вызвало лишь ухмылки и оскорбления. Чуза выхватил пластинку слоновой кости у меня из рукава плаща и поднял над головой. Толпа взревела.
— Она воровка, богохульница и блудница! — заявил Чуза. — Как следует с ней поступить?
— Побить камнями! — выкрикнул кто-то.
Толпа скандировала свою темную молитву: «Побить камнями, побить камнями».
Гнев ослепил меня, и я закрыла глаза. «Их сердца сделаны из камня, а головы набиты соломой», — вспомнила я. Мне чудилось, что передо мной не скопище людей, а единый организм, злое чудовище, вскормленное общей яростью. Меня забьют камнями за все то зло, которое причинили им самим. Меня забьют камнями во имя Господа.
Обычно приговоренных к расправе тащили к утесу за городом и скидывали вниз, прежде чем забить насмерть, — так было легче для тех, кто кидал камни, и, пожалуй, милосерднее к жертве, во всяком случае быстрее, — но я видела, что мне нечего рассчитывать на смягчение участи. Мужчины, женщины и дети подбирали с земли булыжники, самый щедрый дар Господа Галилее. Кое-кто бросился на стройку — там орудия убийства были крупнее, а значит, смертоноснее. Первый камень со свистом рассек воздух у меня над головой и упал за спиной.
Затем суматоха вдруг прекратилась, гул затих, отодвинулся, словно отступил к далекой вершине, время замедлило ход, и я поняла, что больше не хочу бороться. Пора склониться перед судьбой. Я тосковала по жизни, которую не смогу прожить, но еще больше мне хотелось избежать ее.
Я опустилась на землю, старательно свернулась в клубок, прижав руки и ноги к груди, и припала лбом к земле. Я словно превратилась в скорлупку грецкого ореха. Меня расколют на части, и Господь сможет насытиться моей плотью.
Булыжник ударил меня в бедро, вызвав вспышку боли. Другой камень упал рядом с ухом. Я услышала топот сандалий: кто-то бежал ко мне.
— Прекратите! — раздался негодующий голос. — Вы забьете ее камнями по одному слову этого человека?
Толпа присмирела, и я осмелилась поднять голову. Передо мной была спина Иисуса. Я не сводила глаз с его плеч, с его сжатых в кулаки ладоней, смотрела, как он стоит между мной и камнями.
Однако же Чуза оказался куда большим лисом, чем отец, и куда большим шакалом, чем Антипа.
— Пластинка была у нее, — заявил он, отвлекая внимание людей от Иисуса. — Вы сами видели.
Ко мне вдруг вернулась жизнь.
— Я ее не крала. Это был подарок! — воскликнула я, поднимаясь.
— Спрашиваю вас еще раз: кто этот обвинитель, чьему слову вы так легко верите? — потребовал Иисус ответа и, не дождавшись его, пророкотал на всю улицу: — Говорите же!
Мне было известно, что любая связь с Иродом Антипой вызывает у простонародья подозрения, поэтому я крикнула:
— Это Чуза, домоправитель Ирода Антипы!
Люди зашептались. Кто-то бросил Чузе в лицо:
— Так ты шпион Ирода Антипы?
— Не спрашивай, кто я, — огрызнулся тот. — Лучше спроси, кто этот человек. Кто он такой, чтобы вступаться за грешницу? Какое право он имеет? Только отцу, мужу или брату дозволено защищать ее. Разве он приходится ей родней?
Иисус посмотрел на меня, и я увидела, с какой яростью сжались его губы.
— Я Иисус бен-Иосиф, — сказал он, оборачиваясь к толпе. — Я не отец, не брат и не муж этой женщины, но скоро стану ее женихом. Я могу засвидетельствовать, что она не воровка, не богохульница и не прелюбодейка.
У меня защемило сердце. Я глядела на него в замешательстве, не в силах разгадать, истинно ли его намерение, или это всего лишь хитроумная попытка спасти меня. Я не знала, что и думать. Я вспоминала встречу в пещере, преломленный хлеб; вспоминала, как он встал рядом со мной, когда я говорила о своем позоре; вспоминала все, что мы открыли друг другу.
Стало тихо. Слово Иисуса против слова Чузы. Люди размышляли, чьему свидетельству верить. Иисус был одним из них, и он за меня поручился. Чуза же служил ненавистному тетрарху.
Свирепость толпы угасала, я чувствовала, как она испаряется, но люди не расходились. Глаза их горели огнем, пальцы сжимали камни.
— Пусть тот из вас, кто без греха, первым бросит камень. — С этими словами Иисус простер к ним ладони.
Прошло мгновение — крошечная жизнь. Я прислушивалась к стуку падающих на землю камней. Казалось, сами горы сдвинулись со своих мест.
