Крестоносец - Бен Кейн
— Больше я ничего предпринять не могу, — с досадой бросил мне Ричард.
Утром на Сретение, второго февраля, я пересекал двор дома де Муэка, поглядывая на небо — ослепительно-голубое, как всегда в тех краях. Было довольно тепло, и я обходился без плаща. В это время года тут был совсем другой мир по сравнению с Аквитанией или с Ирландией, если на то пошло. Мне такая погода нравилась, о чем я частенько говорил. Услышав это в первый раз, де Муэк рассмеялся и сказал, что я еще не видел лета на Сицилии. Я с ходу ответил, что к тому времени буду уже в Утремере. На это де Муэк заметил, что в тех краях еще жарче, а еще там полно сарацин, жаждущих меня убить.
Последнее можно было бы сказать и о грифонах, но, к счастью, после октябрьского мятежа воцарился мир. Тут сильно помогло установление твердых цен на два главных продукта: хлеб и вино. Приказ короля о возврате его людьми награбленных товаров и собственности тоже был принят хорошо. Спекуляции и ростовщичество подверглись запрету, а матросы и солдаты Ричарда получили строгий наказ блюсти порядок. Что до грифонов, им, хочешь не хочешь, пришлось научиться жить тихо рядом с кучей вооруженных чужеземцев.
Местные жители с нетерпением ждали, когда мы покинем их, думал я. И наши желания совпадали. Проведя на Сицилии почти полгода, я только и мечтал, как бы уехать. Остальные воины были настроены так же. На Рождество в лагере царило такое недовольство, что королю пришлось раздать щедрые подарки не только своим рыцарям, но и простым солдатам. Благодаря этому разумному шагу брожение уменьшилось, став приемлемым. При удаче такое положение должно было сохраняться до приезда Алиеноры и Беренгарии.
Покончив с завтраком, я отправился разыскивать Риса. Пришло время, подумал я, купить новый пояс для меча, который я обещал себе, а парень раз обмолвился, что знает превосходного кожевника, живущего на одной из задних улочек. Направляясь к конюшням и мастерским, где, скорее всего, находился валлиец, я услышал, как со двора меня окликает Ричард. Откуда-то сзади донеслось тявканье. Мне показалось, что это Пти, но я не обратил внимания.
Король расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. Тут же стоял гонец, ожидая указаний. Я заметил, что Ричард сжимает в кулаке какой-то пергамент.
— Сир?
— Добрые вести, Руфус. Мать и Беренгария благополучно высадились на берег в Неаполе. Слава богу! Не позднее как через месяц они будут здесь.
— Это замечательно, сир. — Я широко улыбнулся, представляя свадебные торжества и сияющую Джоанну. Возможно, представится случай поговорить с ней. И будет повод порадоваться: с приездом женщин мы окажемся на шаг ближе к отплытию в Утремер.
— Мне нужно поговорить с Филиппом, и как можно быстрее. Он должен узнать о Беренгарии из моих уст — плохо, если меня опередят.
Французский король все еще не подозревал о грядущей свадьбе. Ричард много толковал о разрыве помолвки с его сестрой Алисой, но ничего не предпринимал: полагаю, опасался последствий.
— Если верить хотя бы половине рассказов о Танкреде, сир, с него вполне станется сообщить Филиппу.
— По счастливой случайности, — сказал Ричард, — Филипп пригласил меня прокатиться верхом сегодня вечером, в обществе немногих спутников. Мне потребуется некоторое уединение — позаботься об этом, Руфус.
— Конечно, сэр.
Часовой возвестил о приходе заготовителей провианта для войска.
— Долг зовет, — промолвил король. — Извести Филипа о поездке. Скажи, пусть оседлает гнедого ронси, не вороного.
— Сир.
Я кивнул и направился в конюшню. До выезда у меня хватит времени, решил я, чтобы навестить кожевника.
Пти продолжала лаять. Странно: обычно она не отходила далеко от Фиц-Алдельма. Мной овладело любопытство. Вынырнув из прохода между домом и конюшней, я понял, что лай доносится из сенного сарая. Также слышались голоса. Собака охотится на грызунов, подумал я, и Фиц-Алдельм с ней. Хоть бы его крыса за лодыжку тяпнула.
Я заметил слоняющегося близ конюшни Усаму, конюха, с которым водил дружбу Рис. Едва он меня заметил, как поспешил навстречу. Его лицо, всегда радостное, было омрачено тревогой.
— Усама, в чем дело?
Конюх указал на сенной сарай.
— Там Рис, сэр, с де Дрюном, — сказал он на ломаном французском. — Играли в кости.
— И тут заявился Фиц-Алдельм с собакой?
Усама закивал головой.
— Псина гналась по двору за крысой и заскочила в сарай. А он зашел следом.
Во мне шевельнулось беспокойство.
— А де Гюнесс?
Печальный кивок.
— Он тоже внутри.
Я выругался и перешел на бег. То, что Рис и де Дрюн играли в кости, было делом пустячным. Никто при дворе не обращал внимания на королевское распоряжение о запрете азартных игр, тем более что в присутствии начальника они дозволялись. Но Фиц-Алдельм и де Гюнесс могли воспользоваться обстоятельствами к своей выгоде.
Пти внутри сарая видно не было, хотя я слышал ее приглушенный лай. Она где-то за кучей сена, подумалось мне.
Фиц-Алдельм и де Гюнесс сидели ко мне спиной. Рис и де Дрюн стояли перед ними на коленях у подножья ведущей на чердак лестницы. Эти двое играли наверху в кости и попались на глаза прежде, чем успели спрятаться. По моим губам пробежала горькая усмешка. Уже не в первый раз я и Рис сталкивались с нашим врагом в сенном сарае, хотя сам враг об этом не знал.
Фиц-Алдельм сделал шаг вперед, и я с ужасом увидел, что он держит короткую плеть. Правая рука его вскинулась.
— Стой! — крикнул я.
Удара не последовало. Фиц-Алдельм повернулся. Узкий рот скривился в оскале.
— А, Руфус! А я все гадал, когда ты появишься.
— Бога ради, что это все означает?! — воскликнул я, подойдя почти вплотную. За спиной у Фиц-Алдельма я видел багровое от ярости лицо Риса. Де Дрюн хранил невозмутимое выражение человека, страдающего без вины. Руки у обоих были связаны перед собой.
— Просто я выдаю им вперед порцию положенного наказания, ничего более, — ответил злорадно Фиц-Алдельм. — Я поймал этих парней за игрой в кости. Завтра — первый день из трех, когда их будут водить голыми через строй войска. Занятное предстоит зрелище.
Не говоря ни слова, я прошел мимо него и разрезал кинжалом путы на руках Риса.
— Эти люди — мои пленники! — рявкнул Фиц-Алдельм.
Не поведя и бровью,
