Кристиан Комбаз - Властелин Урании
Когда трапеза подошла к концу, будущий король, слегка захмелев от пива, стал шутить с Магдаленой, старшей дочерью хозяина, с Мунком, этим вороном регентского совета, и с Хаком Ульфстанном, который, если бы ему ничто не препятствовало, слопал бы жаркого из птицы больше, чем сам весит. Он приказал лакею разогнуть моему брату руки. Потом ему вздумалось поглядеть на меня совсем голого.
Сеньор посоветовал ему испытать лучше мою память. В ответ Христиан отрезал, что с моей памятью ему делать нечего, и приказал мне сбросить штаны и все остальное, дабы он мог полностью рассмотреть мое телосложение.
Раздевался я неловко, мучительно. Я сплоховал перед ним.
Присутствующие затихли, молчание воцарилось в зале. Дочери хозяина, его сын Йорген, Сакаль, Лонгомонтанус, лакей Хальдор, Ливэ, София Браге, служанки и музыканты, кухонные прислужники и мастер по соусам, все были подавлены при виде меня, хрупкого, искалеченного, стоящего в желтом, сверху льющемся свете на мощенном плитами полу. Раньше если я и раздевался, то лишь до пояса и только чтобы их рассмешить. Зрелище моей полной наготы показалось им тягостным. От стыда глаза мои наполнились слезами. Я смотрел на моего господина, искал его взгляда. А он нарочно стал отдавать какие-то распоряжения и на меня даже не оглянулся.
Сердце мое сжалось – не от печали, а от волнения при мысли, что он пытался оградить меня от этого испытания, которое его задело не столько само по себе, сколько потому что юный монарх злоупотребил своей властью, посягнув на его привилегию распоряжаться мною, как ему вздумается. Можно было подумать, что Сеньор приревновал.
В тот день на долю Тихо Браге выпало стечение до крайности неблагоприятных переживаний.
Так, его дочь Магдалена, только что узнав, что он решил выдать ее замуж, пожелала доискаться имени того, кто ей предназначен. Отец буркнул в ответ, что у него нет времени толковать об этом.
– Позвольте мне хотя бы рассказать матери.
– Но предупредите ее, что я не потерплю ни единого слова на сей счет, – проворчал он.
Между тем молодой король велел своей свите собираться в обратный путь, в замок Кронборг, куда он хотел вернуться к полуночи, а Софию Браге в это время томила печаль, что никого, кроме нее, не взволновали мои слезы Движимая отважным порывом своей натуры, она послала мне в утешение медовый бисквит с пряностями, а потом сильно раздраженная на брата, упрекнула его за то, что. сорвались ее брачные планы: он не захотел дать за ней достаточное приданое, чтобы Эрик Ланге смог расплатиться с долгами, и пришлось ему поселиться в Ростоке, где он занялся алхимией.
– Приданое? Да откуда я его вам возьму? – вскинулся он. – Мне скоро собственных детей нечем будет прокормить!
Судя по поведению будущего короля, Тихо Браге понял, что его старания упрочить свое положение и благосостояние семьи ни к чему не приведут, и объяснил ей, что теперь ставить житейский успех Эрика Ланге в зависимость от его собственного было бы неосторожно. С тем и удалился: ему надо было проводить молодого принца.
Через час он возвратился домой верхом. Я тем временем забрался на верхнюю террасу и сидел там, нежился в июльском тепле, следил глазами за пляской мошкары, слушал крики чаек. Оттуда я и заметил его, с ним были лакеи, Хальдор и еще двое (им отныне полагалось оберегать хозяина от любых оскорбительных либо опасных покушений всякий раз, когда он проезжал по острову: враждебность, в то утро проявленная поселянами, насторожила его). Он спешился перед Стьернеборгом и устремил взгляд на тот самый купол, где прежде царил Меркурий. Теперь на его месте торчал квадратная верхушка опорного столба.
Он похлопал Лонгомонтануса по плечу, этот жест наверняка означал, что наука о звездах всегда утешит их в любых невзгодах, и я почувствовал себя обделенным оттого, ·что не смыслю в ней. Тем не менее я дал себе слово описать ему этого Джордано Бруно, чьи речи я слушал во Франкфурте, дабы проверить, вправду ли премудрость итальянца, как он сам утверждал, есть то самое, чего недостает мыслям моего господина.
На следующий день (да и все лето, которое выдалось непривычно знойным) сеньор Браге с большим азартом наблюдал луну. Он напечатал реестр известных ему звезд и распорядился о публикации своей переписки десятилетней давности, которую он тогда вел с величайшими учеными Германии. Их он присовокупил ко второму тому описания своей звездной системы, дабы Европа узнала, что он достиг этих высот познания прежде Николаса Урсуса и Филиппа Ротмана.
При этом над ним, увы, тяготела необходимость теперь уже не заклясть судьбу, в чьей враждебности он был более чем уверен, но хотя бы смягчить невзгоды, коими она ему грозила. Он долго подыскивал для своей дочери Магдалены партию, которую мог бы считать желательной. И найдя таковую, еще два месяца умалчивал об имени намеченного жениха.
Магдалена, которая ждала этого сообщения с трепетом, что ни день, бегала плакать на груди своей матери, уже почти не покидавшей ферму Фюрбома. За все это время сиятельная дама Кирстен выходила оттуда не более двух раз. Впервые – чтобы покормить брата Расмуса Педерсена и его слугу, которых Сеньор засадил в тюрьму, поскольку у них достало смелости явиться с требованием, чтобы им возвратили оставшуюся у него часть документов Гуннсёгора. Вторично – чтобы укорить господина Браге за ту участь, которую он уготовал своим детям, требуя, чтобы они сравнялись со знатью, хотя им невозможно претендовать на это. Воинственные основатели Датского королевства некогда допускали, что благородный сеньор может выбрать себе жену среди простых девушек, но у Кирстен Йоргенсдаттер не было, собственно говоря, даже и достоинства супруги. Я называл ее женой хозяина лишь для удобства изложения. На самом деле она являлась всего лишь slegfred, полуженой-полуналожницей, и, хотя ее дети избежали клейма незаконнорожденных, аристократами они быть не могли. Таким образом, чтобы обеспечить себе положение в обществе, сыновьям не оставалось иного средства, кроме науки, а дочерям приходилось надеяться лишь на брак с каким-нибудь чиновником либо ученым.
Вот почему Тихо Браге избрал для своей дочери Магдалены такого жениха, как Геллиус Сасцеридес, тот самый, что хотел отрезать от меня моего брата-нетопыря.
Она выслушала такую новость, по-видимому, с большим облегчением. Ее мать, в долгих беседах с дочкой выражавшая беспокойство, не придется ли ей благословить супружество, где Магдалене в свой черед выпадет роль slegfred, состоящей при каком-нибудь отпрыске знатного дома, обделенном природой настолько, что женщина его ранга за него не пойдет, тоже приняла известие радостно. Но девушка сомневалась, желанна ли она Геллиусу. Ее отца эти колебания приводили в бешенство. Однажды ярость хозяина достигла крайних пределов, то был странный приступ умоисступления, такие подчас нападали на него, когда он имел дело с ртутью, – он вдруг завопил: «Да за кого себя принимает простой ученик, если он вздумает отказаться от дочери одного из первых вельмож королевства?!»
И тем не менее она оказалась права. То, что Тихо Браге три месяца отказывался раскрыть домашним свой план, вовсе не означало, что он стыдился назвать имя претендента, но ему пришлось поторговаться, чтобы уломать Геллиуса жениться на его дочери.
Геллиус тянул до осени, прежде чем согласиться, что она достойна такого супруга, как он. На пиршестве, данном в его честь, он хвалился, что повидал Венецию и самого великого Маджини, в гостях у которого смастерил секстант по чертежам Тихо Браге. Еще два или три раза можно было видеть его сходящим с корабля в пышном наряде – кюлоты с зелеными крапинками, желтые чулки, разные шапочки и плащи с золотой бахромой, алые бархатные башмаки. Его россказни об Италии так приятно возбуждали женское воображение, что и сама сиятельная дама Кирстен восхищалась ими не меньше своей дочки. Она вдруг снова обрела свое прежнее положение в замке Ураниборг, вернулась к былым привычкам и даже разделяла ложе своего супруга.
Впрочем, этим не много сказано, ибо ночи свои он коротал, работая в обсерватории, или там же дремал на своей убогой кушетке в ожидании какого-нибудь небесного феномена. Когда светало, он спускался в алхимический кабинет, наполненный паром от воды, подогреваемой лакеем, который нес ответственность за хозяйский туалет – кстати сказать, люди на этой должности сменялись весьма часто. Он вставал посередине выложенного мрамором четырехугольного бассейна, расположенного между запасной поленницей дров и чаном для засолки, ему опрокидывали на голову бочонок кипятка с примесью уксуса и он растирал все тело; тер крепко, так чтобы, если верить Христиану Йохансону, извергнуть из себя семя, дабы сохранить ясность ума.
По этому поводу я дал отповедь Геллиусу, который, обнаруживая к сему предмету чрезвычайный интерес и во всем Усматривая доказательства чужой порочности, позволил себе злокозненный намек.
