Александр Константинович Белов - Великий поход

— А за водами идёт Вритра! — объявил Дадхъянч.

— Действительно понял. Вритра — Змей мёртвой воды.

— Почему Змей?

— Змей — главный символ отрицания. Тамаса. И главный символ Смерти. Охранник царства дашагвов. Мы теперь стали поклоняться ему. Сами того не понимая.

— И потому наши реки не текут. Они встали. Женщины не хотят рожать, — горестно подытожил молодой риши. Трита кивнул.

— Значит, снова нужен Огонь! — просиял Дадхъянч.

Трита не согласился:

— Не просто Огонь — его обличие. Воплощение. Несущее прорыв. Вспомни того мальчугана. Если он сегодня разобрал мою болтовню, может быть, придёт время, когда он разглядит перед собой и Вритру?

— Да, задача… — сокрушённо заметил Дадхъянч.

Оба риши проговорили всю ночь. Сон застал каждого из них в разговоре. Он решил не разлучать их мысли, и потому каждому снилось одно и то же. Им снился Громовержец. Только почему-то не Парджанья. Должно быть, потому, что новой битве за передел мира требовались новые силы. Новые герои.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Зов закона пронзил глухие уши человека, Пробуждая его пылко.

Зима, вопреки опасениям Триты, не отличалась холодами. Её сырая заволока то сидела туманами, то, разнесённая ветром, отекала по небесам грязью. В общем, зима как зима.

Риши пересиживали непогоду в наспех сложенной хижине. Дадхъянч связал ремнями брёвна, привалил их неподъёмными камнями, а сверху, по стяжкам стен, выложил охапки тростника.

Крыша нещадно текла. В разных местах. Будто задразнивая Дадхъянча, поджидавшего с комком вязкой глины очередную течь в совершенно другом месте.

Однажды хижину присыпало камневалом, снесённым в бурю с горного склона. Она выдержала. Риши не стали разгребать камни, считая, что эта засыпь только на пользу их жилью.

Дадхъянч занимался огнём. Каждый день. Риши жёг, топил и варил. Он стал агнидхом этой хижины. Жрецом её огня. Трита мог по целому дню не вставать с лежанки. Иногда он вскакивал среди ночи и в порыве возбуждения ходил из угла в угол. Неистово размахивая руками и спотыкаясь о ноги ворчливого, разбуженного Дадхъянча.

Трита твердил одно. Он твердил: «Пятый элемент». Что это значило, Дадхъянч не понимал. Мировых элементов существовало четыре. Так же как и сторон света или времён года. Возможно, Трита стоял на пороге великого открытия. Он вообще был реформатором, этот Трита. Куда большим, чем Дадхъянч. Молодой риши жил по правилам, а его товарищ сам создавал правила для себя. Рано или поздно им пришлось бы начать войну. Правда, Трита иногда уходил и отсутствовал день или два. Возвращался он с молочным бурдюком, с котелком варёной говядины, с мукой и мёдом, с ягодами, с сухим душистым листом, который размачивают и жуют, припивая водой. Где он всё это брал?

Дадхъянч ел с неохотой. Но ел. Трита чувствовал, что его молодого товарища тяготит обстановка в их лачуге. Настолько уже тяготит, что кусок не идёт ему в горло. Угнетает соседство этой безумствующей неприкаянности. Но ведь не Трита же позвал его тогда у колодца и навязался следом.

В минуты такого перелома, готовые разразиться последним отчаянным прорывом каждой самостоятельности и независимости, Трита вдруг начинал что-то обсуждать с соседом. Разговор затягивал Дадхъянча, и он понемногу уходил в пучину других проблем.

— Пятый элемент! — сказал вдруг Трита, когда они доедали высушенный инжир. — Пятый элемент — вот та великая загадка, которую проглядели боги. Возможно, нам на погибель.

Дадхъянч вернулся из своего глухо закрытого одиночества и посмотрел на Триту:

— Что такое пятый элемент?

— Вещица, способная повернуть дальнейшее развитие человеческой жизни. Собственно говоря, — Трита придал лицу умствующе-настойчивый вид, — она повторяет в себе известные четыре элемента. Но сама по себе, в чистом, так сказать, виде, как бы не предусмотрена строением мира. У мира четыре угла, равновесие которых и составляет гармонию. Значение пятого элемента не связано с этой гармонией. Не связано! Пятый элемент развивается самостоятельно, и этим он страшен.

— Где он помещён?

— В центре, разумеется. Где же ещё?

— Пятый элемент — это пятая стихия?

— Да, — Трита встал, сложил ладони у лица и, расхаживая по лачуге, направил мысли в слова. — Пятая стихия. Четыре даны, пятую находим сами.

— Или получаем её от демонов.

Трита обернулся, сверкнул глазами:

— Да. Или получаем её от демонов. А о чём говорит закон? Рита говорит: «То, что хорошо для даса — плохо для арийца. Может ли даса помочь арийцу? Может. Если эта помощь воплотится потом в гибели арийца.»

— Ты же говорил, что демон внутри нас, — вспомнил Дадхъянч. — Значит ли это, что мы сами создаём даса?

— Не его самого, а только его силу или слабость. Его свойства.

— Но ведь и демон может создавать арийца!?

— Конечно, конечно, конечно, — задумчиво пропел Трита. — Пусть только он начнёт с нами бороться. Пусть только зашевелится.

— Может быть, пятый элемент — тот подарок даса, который мы должны открыть как бы сами? Как бы сами.

— Этого я и боюсь больше всего, — подытожил Трита. — Если это так, значит, демон научился с нами бороться. Нашёл путь.

— И всё-таки что такое пятый элемент? — настойчиво допытывался Дадъхянч, спрашивая скорее самого себя, чем собеседника.

— Огонь, Вода, Небо и Земля — только названия, как ты понимаешь. Огонь — это энергия. То есть действие, движение, создающее поток жизненных сил. Основное свойство жизни, заметь. Вода есть жидкость. Небо — всё, что будет летучим и неразличимым для глаза. Земля — плоть. Они заняли все стороны пространства. Основные, разумеется. Потому что другие направления пространства образованы их отношениями между собой. Места для пятого элемента здесь нет. Он вошёл в круг. Не сумел прорваться через их влияние. Понимаешь? Оказался не снаружи, в стороне стихии, а внутри. Уравновесил их. Пространство осталось четырёхмерным. Прошлое, настоящее, будущее и неслучившееся. Середина, края, верх, низ. Как ни кувыркайся, — четырёхмерное. Пятый элемент не самостоятелен. Но сила его столь высока, что может быть сравнима с мировым элементом.

— Что же это такое?

Трита остановился и продолжил заговорщицким шёпотом:

— Он уже есть. Раз он находится в круге. Он создан в виде наиболее совершенного элемента.

Однажды пятый элемент сотворил самого человека. Думаю, это было так: молния ударила в ствол дерева, ствол загорелся, а Ману, бывший ещё диким, увидел огонь. Потом он научился получать его сам и управлять им…

— Разве ему не Савитар дал огонь?

— Может быть, может быть, — скривился Трита, протестующе жестикулируя, — не перебивай. Огонь сделал нас людьми, а кто делает огонь?

— Дерево!

— Верно. Теперь представь на секунду, что Савитар, как ты говоришь, открыл бы Огонь не дикому Ману, а какому-нибудь волку или медведю. Что бы с нами было?

— Страшно подумать.

— То-то и оно. Дерево выполнило свою роль, но есть и новый пятый элемент. Возможно, он сидит в камне, — Трита растянулся на шкуре, заломил руки под голову и закрыл глаза.

— Возможно, возможно, — проговорил он мечтательно. — Я даже слышал про это. Он сидит в камне, его извлекают с помощью огня, нагревая камень в очаге. Из камня берут красную мякоть, которая, остывая, снова превращается в камень. Другой камень. Более прочный, чем тот, который её породил.

— Откуда ты знаешь? — узумился Дадхъянч.

— Пустой вопрос.

— Подумаешь, камень. Разве он может быть пятым элементом?

— Свойства этого камня таковы, что человек будет их изучать много-много сотен лет, но так и не постигнет до конца.

— В чём же здесь опасность? — насторожился Дадхъянч.

— Он, как любой пятый элемент, открытый познанию, уничтожает круг его создавший. Выходя за рамки этого круга. Ага. Уничтожает, понимаешь? Одним из своих свойств. Стало быть, он уничтожает и человека, попавшего в окончательную зависимость от него. После чего снова выстраивается гармония четырёх стихий, боги снова создают человека, а человек снова ищет пятый элемент. Всё повторяется. Меняется только сама вещица.

Дадхъянч вздохнул. Ему стало трудно слушать Триту. Дадхъянча и до того знобило, но сейчас уже трясло. Внутри молодого риши загоралась лихорадка.

— У тебя воспалённые глаза, — сказал Трита, вглядевшись в лицо своего молодого товарища. — Э, да у тебя лихорадка! Давай-ка ложись.

Дадхъянч не сопротивлялся. Пожар, бушевавший внутри молодого тела, вдруг дал издушину, выйдя наружу. Когда лихорадка заполыхала снаружи, дышать сразу стало легче.

Ночью Дадхъянчу сделалось совсем плохо. Его мучил жар. Молодому риши грезилась пылающая вода и раскалённые докрасна камни. Горело всё вокруг, и даже небо. Огненный ветер поднимался от кусков чёрного камня, усыпавших обожжённую землю.