Александр Константинович Белов - Великий поход
Колодезный крикун вдруг скорчил рожу, растянул рот в безобразной улыбке, почмокал губами и скосил глаза. Дадхъянч воспринял увиденное равнодушно. Пророк вернулся к своим мыслям, отвлёкся от представления и поплёлся куда-то восвояси. Молодой риши увязался следом.
Они шли и молчали. Пророк иногда что-то выкрикивал и начинал неистово жестикулировать. Должно быть, он оживлял руками нахлынувшие мысли.
Через какое-то время человек из колодца заметил идущего рядом попутчика.
— Послушай, Дадхъянч, если бы ты не встретил Триту, чем бы ты сегодня занимался?
— Кого не встретил? — глуповато спросил бывший брахман.
— Я Трита, — заволновался пророк, — я, я, я!
— Сегодня тем же, чем и вчера. Познанием.
— Да? Познанием? Скажи, пожалуйста. Познанием, — пророк снова скорчил рожу, но его выходки нисколько не трогали Дадхъянча.
— А я, стало быть, твоя жертва? — уточнил Трита. — На пути познания?
— Но ты же сам назвал себя хотаром. Верховным жрецом того малыша. И колодец и ухмылки — что это, как не жертва?
Пророк метнул взгляд в глаза Дадхъянча, наткнулся в них на рассудительный покой и несгибаемую волю. Трита понял, что ему не отвертеться.
— Ладно, Дадхъянч, ну их к псам иносказания, ты всё равно мыслишь по обычаю. А Трита мыслит не так. Обычай — это я! — вдруг резко крикнул пророк. — Здорово, как считаешь?
Дадхъянч пожал плечами.
— Откуда я знаю про беды, про катастрофы, вот что хотел ты спросить? — Трита глубокомысленно вознёс глаза к небу. — Да пойми же, человек, здесь не нужны догадки. Всё открыто и так. Разве ты не видишь сам, что мы гибнем? Ну разве не видишь?
— Признаться, нет, — честно ответил молодой риши.
— Он не видит, что мы гибнем! — всплеснул руками Трита. — Тоже мне познаватель. Где борьба, я тебя спрашиваю? Где борьба за место под солнцем? Кшатрии зажирели. От безделья. Скотники только и думают, как бы свалить со своих трудов бесполезное воинство. Они уже забыли законы Ману. А матрии? Им подавай дом побольше да коров, да слуг. Ага. Зажиток они сделали достоинством. Зажаднели… — он умолк, придумывая какую-то выходку.
— Вот как! — просияв продолжил Трита. — Зажаднели матрии, зажирнели кшатрии…
Колодезный пророк выпятил пузо и надул щёки. Потом сразу посерьёзнел и сказал тихо, доверительно:
— Когда дрянь прозревает внутри, дрянь притягивается и снаружи. Вот хочешь верь, хочешь нет. Даже прыщ на носу не вскочит, если ты здоров нутром. Ага. Так что в скорости ждать нам ураганов, потопов, жары или чего похуже. Если, конечно, не придумаем, как нам поток вынести из самих себя.
— Какой поток? — насторожился Дадхъянч, подозревая приближение умной мысли.
— Великий поток, — уточнил Трита, расчёсывая лысину.
Они прошли квартал марутов и снова очутились на площади. Уже на другой площади, что разносилась коленчатыми улицами в разные стороны. Как ладонь пальцами.
— Промёрз я в этом проклятом колодце, — поёжился игривый человек. — Хорошо бы где-нибудь пристать и развести огонь.
— А где твой дом?
— У меня нет дома.
Дадхъянч приготовился услышать назидательную речь по этому поводу. Насчёт отсутствия дома. У него в уме даже очертилась подходящая мысль. Что-то про четыре стены и пространство духа. Однако Трита смолчал. Кривя рот и щурясь.
— А твой дом далеко отсюда? — спросил пророк немного погодя.
— Обхожусь пока без него. Несколько лет я жил среди зверей. Обучаясь у них закону — рите. Теперь определил себе жить среди людей. Так что собственные стены мне вроде как ни к чему.
— Тогда позаботимся о тёплой берлоге, пока совсем не стемнело.
Бродяги оставили позади Амаравати. Тропинка вела их в горы. Её намыло дождями и развезло беспокойным шагом тех, кто оставил что-то наверху, на перевале. Проще было идти по изросту пучковатой травы. Ноги упирались в её стойкую порасть, и путнику не грозило сокрушение на склон.
Гора напустила на идущих густой дымный сумрак. Мешая его с колючей россыпью дождя.
Риши достигли каменной долины. Всё. Лучшего места для ночлега трудно было желать. Дадхъянч пошёл за хворостом, а Трита принялся мастерить навес от дождя. Между двух громадных каменных глыб, облизанных дождём до блеска. Когда всё было готово, он скинул с себя тяжёлую, намокшую шкуру.
— Чтобы просушить моего медведя, понадобится много доброго жара!
Дадхъянч возился с трутом. Сушинка тлела, но огонь не брался.
— Для горения нужен воздух. Эти две стихии существуют неразрывно. А вот вода не нужна, — досадливо заметил молодой риши.
— Это смотря что ты собираешься зажечь, — заметил Трита, выжимая шкуру.
— Пока только костёр.
Дадхъянч почувствовал, что Триту повело на разговор. Эта тишина после прозвучавших в городе мыслей была словно пронизана движением его возбуждённой фантазии.
Трита открыл дорогу словам — солдатам своего ума. Он вёл их вперёд, готовый снести любой заслон на пути этого прорыва.
— Скажи, сколько детей у твоего отца, Дадхъянч?
— Двое.
— Двое, — повторил мудрец. — Может быть, он болен?
— Нет, — удивился Дадхъянч.
— Что же помешало ему осчастливить тебя братьями и сестрами?
— У него нет времени заниматься их воспитанием.
— Да? Кто же он?
— Если ты тритс, то должен его знать. Мой отец — Атхарван.
— Конечно, я знаю великого жреца Агни, — Трита вскочил и принялся неистово кланяться и сотрясать воздух руками. Имитируя молитвенное усердие. После этого снова сел на место и продолжил:
— Понимаешь, Дадхъянч, в прежние времена перед нами никогда так не стоял вопрос. Дадим мы или нет воспитание своим детям. Перед нами стояла задача дать им жизнь. Матрии рожали по десять детей потому, что пятеро из них неизбежно погибали. Половина. Таков закон.
Семь великих кланов! Семь наших рек, которые понесли жизнь арийцев от её божественного истока. Они напитались этими каплями жизни. Каждая капля давала пять! Вот откуда взялся поток. Тогда нужно было бороться за жизнь, а сейчас нет. Сейчас не нужно. Чего за неё бороться, мы имеем всё, что хотим. Стада коров, горные пастбища… Зачем нам постольку детей? Кшатрии разогнали всех ракшасов, вайши успокоились и платят воинам по одной корове на семью. В неделю. На десять человек, или на четверых. По одной. Зачем кшатриям много детей? И вайшам незачем. Стадо пасут три пастуха. Три, а не десять.
Дадхъянч разжёг огонь. Перед глазами молодого человека заметались рыжие хвосты. Гладкие, будто водяные струи. Он слушал своего нового наставника, силясь понять, в чём смысл этих слов. Трита продолжал:
— Сколько детей теперь рожают матрии? Двух-трёх. Но ведь умирает всё равно половина. Рано или поздно. Половина. Болезни можно лечить, но ещё ни одну из них человеческий род не пережил окончательно. Где же поток? Наши реки встали. Но ведь Закон говорит: «Всё, что стоит на месте, неизбежно гибнет!» Трита снова вскочил и заорал во всё горло:
— Неизбежно гибнет!
Глухая дождистая мгла проглотила его крик.
Трита посмотрел на сидящего Дадхъянча. Сверху вниз.
— Скоро придёт тот, кто запирает воды. Материнские воды наших родов. Вритра.
Дадхъянчу стало не по себе.
— Это демон? — робко спросил молодой риши.
— Не ищи демона снаружи. Демон внутри нас!
Трита замолчал. Но ненадолго. Он, как бурдюк для брожения суры, не передерживал закваску. Отдавая то, что ему уже не принадлежало, чтобы освободить простор для свежего вычерпа.
— Идёт тот, кто запирает воды. Великая Немочь, — продолжил мудрец. — Кто её может остановить?
— Действие, — ответил Дадхъянч.
— Верно. Но не просто Действие, а Движение, Кипень! Когда-то, задолго до появления миров, существовали только Бездна, породившая Мрак и Лёд, и Огонь, породивший Свет и Жар. Это было началом начал потому, что это было так же и концом концов. Они оказались слишком различны, чтобы смириться друг с другом. Огонь встал против Льда. В этой страшной битве погибли оба. От Огня остались Свет и Тепло, а ото Льда — Вода.
Тогда Тепло, Вода и Свет создали великого воина Парджанью. Ему предстояло только отыскать в Бездне куски камня, оставшиеся ото Льда, перетереть их и сделать Землю.
Соитие Великого с землёй принесло жизнь. А жизнь всегда ищет форму воплощения. Такой формой стал Тваштар. Для всех существ. Сперва он воплотился в одних. Тех, кого мы называем богами. А потом и в нас. Должно быть, что-то подобное тебе уже рассказывал Атхарван.
— Нет, никогда, — уверенно заключил Дадхъянч.
— Это неважно. Послушай, что было дальше. Один из богов, Дакша, извлёк из небытия Жар, создав Агни, но тем самым освободил и Лёд. А Лёд захотел вернуть своё — воды…
— Теперь я понял, — перебил молодой риши.
— Нет, ты ещё ничего не понял. Каждая женщина стала носительницей вод материнства. Каждый мужчина — семени Парджаньи. Семя умирает без этих вод.
