Елена Раскина - Жена Петра Великого. Наша первая Императрица
— Братцы, что ж это мы? Что натворили-то?! Будто звери дикие… Стыдно, братцы! Господи, помилуй!!
Полковник Вадбольский, у которого из-под смятой шляпы обильно стекала кровь, с трудом поднялся с земли.
— Прекратить немедля! — срывающимся голосом крикнул он. — Я не допущу резни! Господа офицеры, стройте своих людей! Обеспечить обывателям и пленным защиту!
Марта откинулась навзничь и увидела прямо над собой бездонный свод неба, таивший в себе неизведанную высокую дорогу. Мудрый и добрый пастор Глюк, столько лет заменявший ей отца, смирил злобу захватчиков. Теперь он спасен. И он сам, и госпожа Христина, и милая подружка Катерина, и младшие названые сестрички… И даже Эрнст Глюк-младший, который ей нисколечко не нравился, но она все же очень счастлива, что он спасен. Спасены сотни знакомых и незнакомых людей, среди которых прошли ее отрочество и юность. Конец. Путь пройден, долг исполнен. Теперь ничто больше не удерживает ее здесь. «Йохан, Йохан! — чуть слышно позвала бедная девушка. — Спустись ко мне, забери меня с собой!»
— Я здесь, моя храбрая девочка! — ласково ответил самый любимый голос на свете. — Какое счастье, что ты жива! Как хорошо, что ты дождалась меня здесь…
Лицо у Йохана было все залито запекшейся кровью, волосы опалены и торчали клочьями, мундир — разорван. Марта слабо изумилась: неужели в раю не могли переодеть душу ее любимого во что-нибудь более приличное? Например, в радужную кольчугу со светозарными крыльями или в ослепительно белый плащ…
Но душа Йохана вдруг повела себя очень странно: быстро и испуганно огляделась по сторонам и весьма чувствительно попыталась поднять с земли глуховато болевшее от контузии тело Марты.
— Ну, соберись с силами, моя любимая! — жалобно попросила душа Йохана. — Ты должна встать! Нам нужно убраться отсюда, пока московиты не опомнились. Я не подниму тебя: по мне словно целый эскадрон рейтар проехал после этого проклятого взрыва…
— О Боже! — воскликнула Марта в неожиданном озарении и даже на мгновение встрепенулась. — Ты — живой!! Пресвятая Дева, какое счастье!
Марта вновь бессильно откинулась на его руках, вложив в этот порыв остатки сил.
— Ты весь в крови, любимый, — пролепетала она в полубессознательном состоянии. — Ты сильно ранен?
— Несколько царапин и пара небольших ожогов. На мне в основном кровь мерзавца Вульфа. Он оказался сверху, когда взорвался арсенал. Сам того не желая, закрыл меня собой, идиот несчастный… Марта, миленькая, вставай, ради всего святого! Сейчас московиты закончат возиться с пленными и заметят нас.
Марта сделала над собой последнее героическое усилие. Йохан помогал ей изо всех сил, но и у него, контуженного и опаленного взрывом, их было немного. Опираясь друг на друга, они смогли доковылять до ближайших зарослей ивняка, тех самых, в которых они когда-то, юные и счастливые, укрывались от толпы беззаботных гуляк в ночь их свадьбы. В ночь Яна Купалы…
Марта в изнеможении рухнула на траву, Йохан упал рядом, дыша, как прохудившийся кузнечный мех.
— Сейчас встанем и пойдем к воде, — пробормотал он без всякой уверенности. — Напьемся вдоволь и умоемся. Спрячемся в камышах до ночи. Переплывем на ту сторону. Я попытаюсь угнать коней…
Марта протянула бессильную руку и прикоснулась к его спекшимся от огня волосам.
— Любимый, ты сумеешь сделать это, я верю. Только — без меня. Не смей возражать. Посмотри на меня! Я сейчас не смогу. Я повисну у тебя на ногах, как цепь. Я погублю тебя. Я хочу, чтоб ты жил и чтобы ты был свободен. Ведь ты так любишь свободу!
— Замолчи, глупая девчонка! — со злостью воскликнул Йохан, и на его окровавленном лице вдруг проступило что-то забытое, мальчишеское. — Я не пойду без тебя! Как я могу оставить тебя здесь?!
Марта приподнялась и зажала ему рот своей узкой рукой. Голоса московских солдат и топот тяжелых башмаков раздались совсем невдалеке. Победители начали прочесывание острова, собирая по зарослям притаившихся шведов и мариенбургцев.
— Еще минута, и тебя уведут в плен. Тогда я не увижу тебя в лучшем случае до конца войны! — сказала она твердо. — Думаешь, после этого ужасного взрыва московиты отпустят в Ригу хоть одного шведского солдата? Ты должен плыть сейчас же, мой милый Йохан. Ползи, как змея, крадись, как рысь, но, ради меня, не попадайся им в руки! Ты должен пробраться к вашим, к шведам. Я дождусь тебя здесь, в Мариенбурге, сколько бы времени ни пришлось ждать. Если преподобный Глюк и его семья уедут, я все равно останусь. Найду себе жилище среди руин или построю хижину, и каждый день буду ходить к озеру и смотреть на дорогу. Наступит день, когда ты приедешь ко мне по ней. Тогда ты заберешь меня отсюда, а я заберу тебя с войны. Не возражай! Во-первых, нет времени спорить, а во-вторых… Во-вторых, после всего, что я видела, я позволяю тебе оставаться солдатом только до нашей новой встречи и ни на день дольше!
Йохан слушал ее, опустив голову. Затем поднял на Марту истомленные глаза, взял ее лицо в ладони и долго целовал ее губы своими запекшимися черными губами. Этот поцелуй оставил привкус крови, который Марта не смогла никогда забыть.
— Я вернусь! — хрипло сказал он. — Мое слово твердо. Ты должна вынести все и дождаться меня, что бы ни случилось. Ты больше, чем обычная женщина. Ты — бессмертная душа этой земли. Московиты не смогут причинить тебе зла, и никто не сможет. Только, умоляю, не забудь меня! Иначе — я пропал!..
Он повернулся и, не оборачиваясь на Марту, быстро заскользил среди сероватой зелени сбегавшего к воде ивняка. Вскоре до Марты долетел приглушенный плеск воды. Ей хотелось целовать эти звуки и примятую его сапогами траву. Московиты раздвигали ветки где-то совсем близко. Страшно не было. Она с усилием повернулась, чтобы встретить их взглядом.
Глава 14
ВОЛЯ ФЕЛЬДМАРШАЛА
Борис Петрович Шереметев, раздраженно ворча, выбрался из рыбачьей лодки, черпнул воды ботфортами, оперся на плечо денщика и кое-как добрел до берега. Полковник Вадбольский с обвязанной окровавленной тряпицей головой встречал его, не смея поднять виноватых глаз, окруженный поредевшей кучкой офицеров.
— Что, Ян Владиславович, по башке получил? — грубовато спросил Шереметев. — Поставь свечку своему ангелу-хранителю, что вовсе не убило! Как же ты мог до этакой конфузии допустить?
Полковник не ответил и только еще ниже опустил голову. Он и сам понимал, что оправдаться ему нечем. Однако Шереметев знал, что изменчивая воля бога войны, кровожадного Марса, слишком часто оказывается сильнее храбрости и воинского умения.
— Ладно, не кручинься, — фельдмаршал позволил себе фамильярно хлопнуть своего полковника по плечу. — Добыл Мариенбург на шпагу, и Богу слава, а великому государю — виктория. Век бы городов больше на шпагу не брать!.. Велик ли урон в десанте?
— Не сочли еще, — тихо ответил Вадбольский. — Раненых до двух сотен на плотах отправлено. Побитых насмерть, верно, немногим меньше будет. Иных еще из озера не выловили. Из моего полка более всего народу побито, и охотников из других полков немало, и чухны несколько человек…
— А резню пленных как попустил, господин полковник? — строго, но скорее деловито, чем угрожающе, спросил фельдмаршал.
— Моя вина, господин фельдмаршал, — не стал оправдываться Вадбольский. — Извольте меня наказать согласно воинскому артикулу.
— Согласно воинскому артикулу тебя за такие дела у стенки стрелять надобно, Ян Владиславович, и тебе это ведомо! — проворчал Шереметев. — Полковников же добрых у нас и без того мало, так что не дразни меня.
Помолчал и добавил:
— По кампании получишь от меня, в память сей баталии, шпагу с инскрипцией: «За Мариенбург». Всем господам офицерам и сержантам, что были в десанте, — по доброй шпаге. Солдатушкам — сегодня же по рублю денег жалую, а капралам и охотникам чухонским — по два, столько же раненым и увечным. А кого убило — тому царствие небесное!
Фельдмаршал снял шляпу и истово перекрестился на выложенный вдоль берега длинный ряд мертвецов. Офицеры и солдаты, стоявшие поблизости, последовали его примеру. Крестились кто троеперстием, кто, по старине, — двоеперстием, а католик Вадбольский — горстью. Шептали: «Со святыми упокой!», со скупой слезой поминали друзей, с которыми сжились в учении и в походах, и молча радовались, что сами пока живы.
— Много ли полону взято? — спросил Шереметев, давая понять, что дань павшим отдана и пора вершить государево дело.
— Обывателей мариенбургских всякого звания — сотен пять. Наши их не били, один только бургомистр багинетом заколот да несколько человек камнями пришибло, — ответил краснолицый секунд-майор, ведавший сбором пленных. — Свейских воинских людей взято на сей час до сотни, и будет много больше. Иные до сих пор по кустам и камышам хоронятся, так наши их имают и приводят. Офицеры вживе все, комендант среди них. Сидят за крепким караулом.
