Николай Задорнов - Хэда
– Постараемся, Евфимий Васильевич!
– А где же Григорьев?
– Он при княжеском храме остался, как вы приказали.
– Да отчетливей ее имя произносите. Чтобы поняла, кому поется. Что ее чествуем.
...На террасе храма, у перил, сидят нарядные американки с детьми и смотрят в сад. Вокруг все цветет. Видно, как много в эту землю вложено труда и таланта, больше, пожалуй, чем на самых прекрасных фермах Виргинии.
– В нашей команде есть любые мастера, – сидя у столика с Бардом и Сибирцевым, говорит Посьет. – Адмирал распорядится, и наши люди в Хэда помогут вам подготовить шхуну к плаванию. У нас есть все, чтобы произвести в случае надобности ремонт.
– Ко-ко-ко-ко-ко, – раздается в ответ из горла капитана, словно он кудахчет. На террасе такой воздух прекрасный. На столике сигары и виски. Жена и дети радуются, что останутся на берегу. Только что играл духовой оркестр. Подписан выгодный контракт.
«Варду может показаться, что Посьет хочет получить за ремонт деньги», – думает Алексей.
Вчера Рид сказал Сибирцеву, что шкипер доволен его стараниями и распорядительностью. «Мы все поняли, – как бы говорил при этом энергичный взгляд консула. – Деловой человек, мы заметили ваше усердие». И спросил: «Сколько вам заплатить за выгрузку? Деньгами или чем-то из товаров? Я бы предложил сто долларов!» «Мне или людям?» – подумал Алексей, невольно растерявшись. «Это для вас лично!» – сказал консул, как бы угадав его мысль.
Алексей ответил, что благодарит. Но отказывается. «Почему же?» – американец посмотрел с подозрением. «У нас не принято». – «Странно. Может быть, мало?» Алексей потрепал собеседника по плечу, как у них принято, и кивнул головой вверх, по-американски, как хорошему товарищу. Вообще-то интересно – живешь и трудишься среди другого народа и невольно ухватываешь манеры и привычки. Каким козырем выглядит каждый из наших матросов и как гордится. А вернется домой, там крепостное право. Конечно, матрос тоже не овца, как говаривал Гончаров, но все же...
Посьет говорит: «Будьте и впредь готовы. Помните, что у американцев, а особенно у англичан без взяток ничего не делается. Не подписываются контракты, не заключаются сделки». – «И у нас «Ревизор» повсюду играется любителями и читается. Но ведь там, Константин Николаевич, чинуши и суконные рыла!» – ответил Алексей. «Как вы еще юны, мой друг!» – отвечал Константин Николаевич Посьет.
А вокруг – буйная весна. У храма гиацинты в ящиках и в грунте. На деревянных решетках рассыпаны голубые звездочки глициний. Адисай[32], белый как снег, на тучных, овальных кустах, похожих на сугробы, и адисай красный. Когда Вард будет богат, он разведет на своей вилле японские цветы. Не обязательно на Восточном побережье. Там земля дорогая. Лучше в Калифорнии, которая нравится всем морякам, где много рабочих из Китая. Отсюда можно вывезти семена. Испанцы только удивляются, каким райским уголком становится их бывшее захолустье.
– Ко-ко-ко-ко... – он и радуется и смеется от счастья в золотом тумане. Столько золота у него давно не было. Часть может остаться у жены. А по векселям он получит доллары. – Ко-ко-ко-ко... – он смеется тихо, счастливо, всей утробой могучего, закаленного морем тела, как бы железным шкиперским желудком, а не горлом, издавая звуки, похожие на скрип старого блок-шкива, и на бормотание индюшек в корабельном решетчатом птичнике.
– Господа, его превосходительство адмирал Путятин приглашает всех к столу, – появляясь в дверях, объявил Шиллинг.
Его тонкое, чистое лицо выражает торжественность момента. Он в белом кителе с небольшими эполетами, который сшил ему из китайской чесучи Иван Петров – лучший портной Кронштадта, выпрошенный адмиралом у Беллинсгаузена[33].
На террасе все встали. Обе матери, наклоняясь, о чем-то предупреждали детей.
Главное помещение храма совершенно пусто. Убран стол, за которым адмирал устраивал приемы и военные советы.
– Это для танцев! – проходя, сказала Анна Мария, Она принимала в подготовке энергичное участие.
К обеду накрыто в бывшей квартире священника: из трех разгороженных комнат получилась прекрасная столовая. Стены оклеены белой бумагой. По сторонам открытых окон, с видом па яркую зелень, повешены тяжелые красные занавесы. Их чуть колышет ветерок с океана. Посреди сервированного стола, по старинному обычаю испанцев, уложен прямо на белоснежную скатерть овальный букет из густо-красных роз. Матросы в белом снимают вышитые полотенца, открывая русский «именинный» пирог.
Посуда японская и американская. Вилки, ножи и ложки, также серебряные лопатки и половники с «Кароляйн».
А из дверей все идут и идут молодцы в белоснежных рубахах, с голубыми полосками на воротниках. Такого множества белой плоти и русых голов Анна Мария давно не видывала...
– Ко-ко-ко... – начал было Вард.
Адмирал взял коробку из рук подошедшего Петра Сизова и подал госпоже Вард. Оказался огромный веер из золотой бумаги с красными цветами, хлопьями падающего снега и белыми птицами.
Евфимий Васильевич кротко улыбнулся, как бы прося быть снисходительной, подарок недорогой, но по-своему роскошный. Японцы учат: тонкий вкус свойствен и беднякам.
Мар-га-ре-та... –
вдруг высоко и торжественно вознесли имя виновницы торжества к небу матросские тенора.
Мар-га-ре-та, –
отчеканили басы.
Поздравляем мы тебя, –
согласно произнес весь хор.
Много лет тебе желаем,Счастья в жизни завсегда.
Захлопали пробки шампанского, купленного у пилигримов на плавучем грогхаузе.
Маргарета, Маргарета,Здравствуйте, здравствуйте...Здравствуйте, здравствуйте, –
быстро продолжал хор.
Маргарета, Маргарета.
На резных деревянных блюдах Янцис и Букреев подали госпоже Вард на полотенцах именинный пирог с вензелями из сахарной глазури, каравай хлеба и солонку. Она встала, поблагодарила и обняла обоих матросов.
Под пение, громкое и величественное как в опере, супругам Вард и адмиралу поднесли бокалы с шампанским на серебряном блюде.
Раздались поздравительные возгласы. Варда заставили поцеловать жену.
«Слава богу! Начали! – подумал адмирал. – Кашу маслом не испортишь!» Он сел и стал переводить и объяснять госпоже Вард. Она слабо кивала, как бы с холодной благодарностью, но на ее всегда бледных щеках начинала ярко рдеть кровь.
Матросы стали обносить гостей пирогами.
– Какой красавец! – пылко сказала Анна Мария, когда близ супругов Доти прошел боцман Черный. – Какой кудрявый! Какой румянец!
Черный, знавший по-американски[34], взглянул на нее гордо, поднял брови и кивнул, – мол, а что же, знай наших!
Рид, подвыпив, не сводил глаз с Сибирцева.
– Вы все-таки очень похожи на американца! – разрубив воздух рукой, решительно показал он на него через стол вытянутым пальцем.
– Ах, нет, Эйли такой русский! – с восторгом воскликнула Сиомара.
Неужели американцам, как и европейцам, кажется, что для русского – наибольшее счастье показаться иностранцем? «Будь все они прокляты!» – как говорила Верочка.
– Ко-ко-ко-ко-ко... – послышалось во главе стола. Вард, остолбеневший на некоторое время, снова обрел равновесие души. Он хорошо помнил, что читал во «Frazer's Magazine», как русские одарены слухом, они лучшие певцы и музыканты после итальянцев. Но в статье сказано, что они лишены душевного равновесия. В другом журнале написано, что они все корабли ремонтируют в Англии. – Ко-ко-ко-ко...
– В их верфях в Архангельске все тиммерманы[35] привезены из Плимута и Портсмута! Но тут, наверно, англичане врут.
– Ко-ко-ко-ко...
Заиграл оркестр, и Посьет подошел к Анне Марии.
– Не могу оторвать от тебя взгляда, – сказал он по-испански.
Мистер Доти напился у него же купленным вином. Кроме того, сегодня, с разрешения японцев, взяли виски и шампанское на шхуне «Пилигрим», которая все еще строго охраняется, как в карантине.
Алексей вытянулся перед Сиомарой и поклонился.
– Эйли! – ответила она серьезно и положила ему руку на плечо.
– Эка их наши разожгли, – говорили матросы, смотря, что выделывают ногами американцы.
– Разве это наши, это вино!
– Божественный напиток! – сказал унтер-офицер Астафьев.
Мужичье! Танцуют друг с другом!
В перерыве после вальса и мазурки Анна Мария сказала пьяному мужу:
– Позови мою команду!
Мистер Доти очнулся.
– Сиомара, я иду переодеваться, – сказала Анна Мария.
Обе испанки удалились.
Солнце еще не заходило, но уже видно, что горы своими тенями закрывают город. Гости разбрелись по комнатам и террасам. Задымились манильские и гаванские сигары.
