На день погребения моего - Томас Пинчон
— Пока не было. Но время придет.
Киприан понял, что не в состоянии ни произнести, ни понять строки символов, которые ему показывает молодой крипто-кудесник — ни напрямую, ни в транслитерации.
— Ну конечно, это ведь шифр, не так ли, — сказал Бевис. — Изуверский шифр, добавил бы я. Я сразу же заметил, что здесь используются алфавиты Старого и Нового Стиля — я был действительно доволен собой, пока не догадался, что у каждой буквы в этом алфавите еще и свое числовое значение, известное древним евреям, изучавшим Тору, как «гематрия». Словно это еще было недостаточной угрозой для психического равновесия древних, сообщение нужно воспринимать еще и в качестве ряда цифр, благодаря чему читатели могут найти в рассматриваемом тексте определенные скрытые послания, складывая числовые значения букв в группе, подставляя другие группы с тем же значением и, таким образом, получая другое, конспиративное, послание. Более того, конкретно эта гематрия не ограничивается простым сложением.
— О боже. А что еще?
— Возведение в степень, расчет логарифмов, преобразование строк символов в члены ряда и нахождение границ их схождения, и слушайте, Лейтвуд, вы бы видели сейчас выражение своего лица...
— Не стесняйтесь, пожалуйста. Если здесь раздается довольно истерическое хихиканье, мы не обязаны на него реагировать, не так ли.
— Не говоря уже о коэффициентах поля, характеристических числах, метрических тензорах...
— Послушайте, это всё происходит очень медленно. Сколько людей работает в вашей конторе?
Бивис показал на себя, приставив палец, словно пистолет, к голове.
— Можете себе представить, как быстро всё это несется вперед. Пока я смог расшифровать только одно слово, fatkeqësi, что на албанском значит «катастрофа». Первое слово сообщения было выделено полгода назад, а я до сих пор не знаю, за кем нужно было тогда следить, или хотя бы кто его отправил. Событие, что бы это ни было, давно закончилось, жизни потеряны, траурные наряды вручены очередным вдовам. Бригада Восточного Вопроса сделала наихудшее, на что способна, раструбив всё с помощью рекламы, гонгов, простой высадки десанта и тому подобного, оставив нам балканских кочегаров среди их жалких развалин, и теперь нам придется наводить чистоту. Ирредентизм? Не смешите. Ничего здесь не восстановить, всё непоправимо...
— Дружеская беседа? — дверь открылась, и заглянул Деррик Тейн, несомненно инспекционная проверка, — прекрасно, парни, продолжайте...
— От этого человека у меня мороз по коже, — признался Бивис.
— Значит, будьте осторожны.
— Бивис, — у Тейна была привычка произносить это каждый раз, когда он заглядывал в комнатушку Мойстли, — «История мальчика».
Прежде чем криптограф успел хотя бы поднять глаза в раздражении, Тейн ушел дальше по коридору смущать кого-то другого.
— И еще одна особенность, — Бивис с подозрением относился к манере Тейна исчезать в дыму учреждения, — он заставляет меня работать над итальянскими шифрами. Предполагается, что они — наши союзники, не так ли? Но всё равно изо дня в день все эти материалы военно-морского флота оказываются в стопке документов на моем столе. В Военно-Морском флоте Италии такая практика — шифровать длинные статьи из ежедневных газет, так что взломать шифр практически можно даже сквозь сон, если хочется каждый день читать горы всякой чепухи, а потом — это бесконечное печатание, перевод на английский и немецкий, столько времени насмарку, знаете ли...
— На немецкий? — всего лишь праздное любопытство на самом деле, — Бивис, а откуда именно отправляют эти сообщения, которые вы расшифровываете?
— Не знаю, этим занимается человек Тейна. О, ведь и на немецкий, никогда об этом не думал, они ведь не считаются союзниками, правда?
— Очередная его коварная игра, без сомнения.
Они вернулись к неподатливым элементам шифра глаголицы. Кофеин уже попал в нервные центры мозга, отвечавшие у Бивиса за расшифровку, поэтому он чувствовал себя в силах перейти к более масштабным темам.
— Кроме того, представим, что сообщения каким-то образом можно внести в «мир», в последовательную совокупность, аналогичную математической «группе».
Конечно, нужно будет спроектировать и построить физический двигатель, может быть, нечто вроде Трансформатора-Усилителя мистера Теслы. А поскольку «большой мир» — не что иное, как распространение, практически безграничное, как раз вот этих символов, записанных вот в этом шифре, любые ошибки в исходной записи, сколь бы незначительными они ни были, со временем могут оказаться огромными, даже если они не станут очевидными сразу, однажды кто-нибудь заметит неизбежную расплывчатость очертаний, водопад фальшивых личностей, распад в громоздкое отсутствие. Словно произошел великий невидимый исход, эмиграция самого разума.
— Что-то в масштабе..., — представил Киприан.
— Пока для этого не предусмотрено будущего времени в каком-либо языке. Неважно, с помощью какого алфавита это написано. Как мы любим говорить, «высокая чувствительность к первичным переменным».
— Исход...
— Эмиграция.
— В...?
— Или того хуже — своего рода Крестовый поход.
Когда они, наконец, вышли на улицу и пошли ужинать, Киприан случайно посмотрел на небо.
— Что-то не то со светом, Мойстли, — словно это была физика, которую он не изучал, некая форма обратного затмения, которую дешифровщик мог бы объяснить и, возможно, даже исправить. Но Мойстли стоял, пораженный, как толпы на Пьяцца-Гранде и вдоль Рива, иногда нервно поглядывал на небо, но не смотрел неотрывно, поскольку кто знает, чье встречное внимание это может привлечь?
Уехав из Венеции, Риф догнал Руперту в Мариенбаде, и на некоторое время возобновилась старая печальная рутина. Он выигрывал за столом больше, чем терял, но, с другой стороны, Руперта постоянно находила поводы — некоторые из них можно было назвать безрассудными — чтобы привлечь его внимание. Но это больше не трогало сердце ни одного из них, поскольку в один прекрасный день она просто уехала, не сказав ему ни слова. Пустая кровать, никакой информации на стойке регистрации, свежие вазы с цветами ждут следующую счастливую пару. Болонка Муфетта, в которой Риф всегда подозревал замаскированную кошку, извергла содержимое желудка в его широкополую шляпу «борсалино».
Стараясь выглядеть печальным, хотя втайне он чувствовал себя так, словно только что вышел за ворота тюрьмы, Риф возобновил турне по водолечебницам, изображая различные виды неврастении, наиболее успешно — «Железнодорожное Расстройство Мозга», идея обмана заключалась в следующем: в недавнем прошлом он пострадал в травматической железнодорожной катастрофе, предпочтительно — в какой-нибудь соседней стране, из которой не так-то
