На день погребения моего - Томас Пинчон
Кит шел по темным лесам, словно не было никаких сомнений относительно его пути. На рассвете он оказался на поляне у извилистой реки, отсюда было видно, как во влажном дыхании тайги поднимался столб пара прогулочного теплохода...
Бродяги остались на расстоянии многих миль позади, среди деревьев. В конце концов, когда наступила ночь, он наткнулся на лагерь небольшой разведывательной партии — остроконечные палатки, вьючные лошади, костер. Не зная, как он выглядит, Кит вышел к свету костра и удивился, когда все схватились за оружие.
— Подождите. Я его знаю.
Это оказался Флитвуд Вайб в широкополой шляпе с лентой из шкуры сибирского тигра.
Кит отказался от еды, но сделал несколько затяжек. Не смог удержаться и не спросить:
— А что с вашим отцом, были от него вести?
Флитвуд бросал в костер куски валежника.
— Он уже не в своем уме. По-видимому, что-то случилось в Италии, когда он был там. У него начались галлюцинации. Директора шепчутся о дворцовом перевороте. Трастовые фонды еще действуют, но никто из нас не увидит ни пенни из его наследства. Всё достанется какому-то христианскому пропагандистскому центру на юге. Он отрекся от всех нас.
— А 'Факс — как он это воспринял?
— Это его освободило. Он — профессиональный питчер, под чужим именем, за Лигу Тихоокеанского побережья. До сих пор его карьера складывалась неплохо, средний уровень подачи — ниже двух, в прошлом сезоне играл без хитов... Женился на барменше из Окленда.
— Полный дом детишек, очередной на подходе, никогда не был счастливее.
Флитвуд пожал плечами.
— Некоторые предназначены для этого. Другие могут только продолжать движение.
На этот раз он искал не водопад и не верховье реки, не пытался заполнить упрямый пробел неизвестной территории на карте — он искал железную дорогу, скрытую железную дорогу, до сих пор существовавшую лишь в виде туманных слухов, легендарную и знаменитую железную дорогу «Тува - Такла-Макан».
— Это, должно быть, та железная дорога, которую я слышал.
— Покажи мне.
Он принес карту, что-то вроде того — нарисована карандашом, в пятнах, начинает разъезжаться на линии сгиба, украшена пищевым жиром, прожжена сигаретами.
— Только если вы отправитесь к Подкаменной Тунгуске, — сказал Кит, склонив голову на фоне бледного неба. — Подойдете как можно ближе к тому, что произошло.
Флитвуд был поражен, словно кто-то заглянул в его историю и обнаружил в самой ее сути невозможность какого-либо спасения.
— Это лишь первый шаг, — сказал он, — лишь то, ради чего я приехал сюда. Помните, когда-то, много лет назад, мы говорили о городах, не нанесенных на карту, священных местах...
— Шамбала, — кивнул Кит. — Возможно, я только что там побывал. Если вам еще интересно, это Тану-Тува. Или я оставил там кого-то на краю безумия, кто приводил веские доводы в пользу того, что это — именно Шамбала.
— Хотелось бы…, — сквозь страх и чувство вины, некую извращенную робость. — Хотелось бы, чтобы это была Шамбала, которую я ищу. Но у меня больше нет на это права. После того я узнал о других городах, здесь, о тайных городах, мирских копиях буддистских сокровенных земель, неизгладимо отравленных Временем, глубоко в тайге, о их существовании можно лишь догадываться по косвенным данным — незадекларированные грузы, расход энергии — они были здесь задолго до того, как создали свои поселения Казаки, до прихода Киргизов или Татар. Я почти чувствую эти места, Траверс, сейчас они так близко, словно в любое мгновение, прямо под моим локтем, после любого случайного шага, могут открыться их ворота...там много промышленных предприятий, там никогда не спят, их жизнь посвящена реализации проектов, о которых никто не говорит вслух, поскольку никто не решается произнести вслух имя первобытного Существа, пожирающего всех других существ...
— Мне приблизительно удалось вычислить, что эти города лежат в кластере, расположенном довольно близко к месту событий 30-го июня...для практических целей их железнодорожное депо — Красноярск. Но тому нет официального подтверждения, записи не ведутся, любой, кто берет там билет на поезд Транссибирской магистрали, автоматически становится объектом интереса Охранки.
Прошлой зимой он пытался приблизиться к тайным городам. В ненадежном свете вечернего прибытия в тенях Красноярска, цвета синяков, невидимые чиновники в меховых шапках и тяжелых шинелях смотрели на платформы, сопровождали прибывших по разрешенному делу к ледоходным судам без опознавательных знаков, пришвартованным на замерзшем Енисее, потом возвращались за остальными, чьи мотивы, как у Флитвуда, казались чем-то большим, чем просто праздный туризм.
— Но сейчас, учитывая Событие, может быть, возможно попасть... может быть, условия как-нибудь пересмотрели.
— Что бы там ни происходило, какие бы отвратительные договора с грехом и смертью там ни заключались, я обречен на это, это — цель долгого паломничества, епитимья которого — моя жизнь.
Кит оглянулся по сторонам. На расстоянии многих темных миль не было ни одного свидетеля. Он мог бы так легко убить этого исполненного жалости к себе болтуна.
Он сказал:
— Знаете, вы — просто очередной так называемый исследователь здешних мест, эмигрант, живущий на деньги, присылаемые с родины, вы чувствуете, что у вас слишком много привилегий, но понятия не имеете, что с ними делать.
Света от костра было достаточно, чтобы заметить отчаяние на лице Флитвуда, отчаяние как искаженную форму надежды на то, что это, наконец, может стать его великим кризисом — непримиримые племена, непредвиденная буря, твердая почва, превратившаяся в топь, тварь, преследовавшая его много миль и лет. А иначе на какую жизнь он мог рассчитывать как еще один убийца, чьи деньги вложены в акции Рэнда, обреченный на поля для гольфа, рестораны с ужасной едой и еще худшей музыкой, стареющие лица ему подобных?
Они сидели вдвоем, возможно, прямо в сердце Чистой Земли, никто этого не видел, они были приговорены к тупику: Кит — за то, что у него было слишком мало страсти, Флитвуд — за то, что страсти было слишком много, но с противоположным знаком.
Никто из них толком не уснул той ночью. Обоих тревожили неприятные сны, в которых
