На день погребения моего - Томас Пинчон
— Они это называют «борбангадир», — объяснил Пренс. — Возможно, шаманы — не единственные, кто знает, как находиться сразу в двух состояниях одновременно. А с другой стороны, возможно, действительно есть флейтист, но он невидимый, или призрак. К этому всему надо присмотреться повнимательнее, вот почему, думаю, я останусь здесь на некоторое время, если вы не возражаете.
Было что-то еще. Пренс казался почти смущенным.
— Это — сердце Земли, — прошептал он.
— Забавно, — сказал Кит. — Всё, что я вижу — это стадо овец.
— Именно, Траверс, я знаю, у нас были разногласия...
— Знаю, ты до сих пор размышляешь о тех временах в лесу, но я на самом деле целился не в тебя, Дуайт.
— Не в этом дело. По-моему...все знаки здесь, вам просто нужно их увидеть...эти высокие горные вершины вокруг нас, тувинские письмена, напоминающие тибетские символы, и это — единственные известные буддисты в мире, которые разговаривают на староуйгурском или на тюркском языке, если уж на то пошло. Повсюду образы колеса Сансары... Анклав тибетского буддизма посреди царства Ислама. О чем это вам говорит?
Кит кивнул.
— В обычной ситуации это было бы аргументом в пользу нашего путешествия сюда, и кто-то написал бы отчет Подполковнику Хафкорту. Но в эти дни проблема для меня заключается в том, что...
— Я знаю. Больше может не быть никакой «миссии». Происшествие на Подкаменной Тунгуске — мы не знаем, как отреагировали в Кашгаре, Шамбала в этот момент и вовсе могла исчезнуть из их перечня приоритетов. Мы даже не знаем, как это повлияло тут на нас. Слишком рано говорить. Что касается нашей нынешней цели. ни у кого нет мудрости или полномочий, чтобы сказать нам что-то.
— Мы действуем самостоятельно, — сказал Кит.
— И по отдельности, боюсь.
— Ничего личного.
— Больше ничего, да?
Когда Кит уезжал по открытой степи, поднялся ветер, и тут он снова услышал особенное низкое горловое пение. Чабан стоял, наклонившись, как было видно Киту, точно против ветра, и ветер дул из его шевелящихся губ, и вскоре уже невозможно было понять, мужчина поет или ветер.
Чуть погодя лейтенанту Пренсу показалось, что он заметил над головой какое-то существо — не орла и не облако, оно медленно приближалось, пока Пренс не понял, что это — огромный дирижабль, с которого его с большим любопытством рассматривал экипаж бодрых юнцов. Лейтенант Пренс поприветствовал их громким и резким голосом с неким тремоло:
— Вы — добрые божества? Или гневные?
— Мы пытаемся быть добрыми, — предположил Рэндольф Сент-Космо.
— А я — гневный, — проворчал Дерби Сосунок, — твое какое дело, Ку-ку?
— Я всего лишь имел в виду, — сказал Пренс, — что этим божествам-стражам необходимо выразить симпатию независимо от уровня угрозы, которую они несут отдельной личности.
— Это никогда не срабатывает, — проворчал Дерби. — Они раздавят вас, как насекомых. Но в любом случае спасибо. Просто так.
— Если верить классическим тибетским источникам, соответствующим отрывкам из Тенгур, прежде всего…
— Малыш...Дерби нервно огляделся по сторонам, словно в поисках пистолета.
— Возможно, мы могли бы обсудить это за бутылочкой «Шато-Лафит» урожая 99-го года, — предложил Рэндольф.
Так Дуайта Пренса забрали наверх навстречу неопределенной судьбе.
Тем временем Кит присоединился к банде бродяг, когда-то осужденных на каторжные работы, много лет назад их выслали в Сибирь, и они осели в здешних деревнях. Не в силах мириться с бедствиями и нищетой жизни, они выбрали мобильность, каждый — по своей собственной причине, но у всех причина была одна. Приблизительно в 1900 году практика внутренней высылки в Сибирь была официально отменена, но к тому времени они уже давно ушли бродяжничать, желая лишь одного — вернуться в Россию. Самый простой способ — выйти на полуразрушенную, заросшую кустарником дорогу, известную под названием Тракт, которая пересекала Евразию и вела на запад.
— Но наткнулись на препятствие, пришлось сделать крюк, — объяснил их лидер, сибирский гений владения коротким топориком, известный как «Топор» — с помощью одного лишь топора он мог выполнять любую работу от рубки деревьев до тонкой резьбы на кости, а также обрабатывал лесоматериалы любого размера и поперечного сечения, обрезал таежный валежник для костра, разделывал дичь, резал травы, шинковал овощи, угрожал правительственным чиновникам и так далее, — некоторые из нас здесь уже много лет, нашли местных девушек, женились, завели детей, снова их бросили, привязанности к прошлому и прежней русской жизни ослабли, словно в перевоплощении, только в другом, но всё же инерция побега несет нас на запад...
Прежде Кит сказал бы: «Вектор». Но сейчас это слово не пришло ему в голову. Сначала он подумал о святых странниках, о которых рассказывала ему Яшмин. Но эти бродяги были не одержимы божественной силой, а, скорее, буйно помешаны. Они непрерывно пили, всё, к чему могли дотянуться, иногда — просто ужасное пойло. Они изобрели паровую перегонную установку, благодаря которой всё, что попадалось им под руку и содержало ощутимое количество сахара, превращалось в сорт водки. Сивушные масла составляли один из основных питательных компонентов их диеты. Они возвращались в лагерь с мешками, полными странных пятнистых красных грибов, отправлявших их во внутренние путешествия по Сибирям души. По-видимому, это повествование состояло из двух частей: первая часть была приятной, визуально увлекательной, проливающей духовный свет, а вторая часть была полна невыразимого ужаса. Грибоманьяки, кажется, не отказывались ни от одной из этих частей, считаю одну платой за другую. Для усиления эффекта они пили мочу друг друга, в которой содержались химически преображенные формы исходного галлюциногенного вещества.
Однажды Кит услышал крик в тайге. Следуя за звуком, он наткнулся на таблички «право прохода» и «дороги нет», в тот же день он увидел тропу меж деревьев, просвет составлял лишь несколько дюймов. Ночью он слышал паровые свистки, таинственные шаги, кто-то невидимый носил по лесу грузы, а на следующий день среди деревьев раздавались голоса лесорубов, землемеров, рабочих, их выкрики не всегда были на
