Грегор Самаров - Медичи
На звонок явился Луиджи Лодини и проводил капитана в боковой флигель, причем Монтесекко приказал ему тихонько отворять ворота солдатам, которые будут уходить в течение ночи поодиночке.
— Если ваши люди не будут сами шуметь, то ни один человек не догадается, что в моей гостинице не спят глубоким сном. О вашем молодом оруженосце я позаботился в лучшем виде, — добавил он с хитрой улыбкой. — Надеюсь, он остался мной доволен. Я и на улицу его провожал, так как ему было любопытно посмотреть на въезд кардинала.
— Отлично, отлично, благодарю вас. Такому молодому человеку лучше не ходить одному в толпе. Позаботьтесь, чтобы меня разбудили пораньше, мне надо проводить кардинала во дворец Медичи, так что у меня дел будет по горло.
Луиджи низко поклонился, но не удалился, а приник к двери, которую Монтесекко плотно закрыл за собой.
Клодина в своем мужском костюме, бледная и взволнованная, встретила его.
— Я с нетерпением ждала тебя, Баттиета, — сказала она, освобождаясь из его объятий. — У меня поразительная новость.
— Ты выходила, — прервал ее Монтесекко с ласковым упреком. — Знаешь, я не люблю, когда ты выходишь без меня или без надежных провожатых… Ну да, Луиджи был рядом, и с тобой ничего не могло случиться.
— Прости, — сказала Клодина, — я была одна, и мне так грустно стало без тебя… Захотелось посмотреть на весь этот блеск при въезде кардинала. И, наверное, это было наитие свыше. Я стояла в толпе, а рядом со мной стояла женщина, закутанная кружевом, в простом, но изящном костюме. Я не обращала на нее внимания, но когда подъехали Медичи, женщина повернулась к старухе, моей соседке, спрашивая о молодом всаднике. Это был Джулиано Медичи, как сказала старуха. Кружево соскользнуло с головы женщины, и я узнала мою сестру Фиоретту.
— Фиоретту? — переспросил Монтесекко. — Как она попала сюда?
— О, я не ошиблась! — воскликнула Клодина. — Я много лет не видела ее, но она мало изменилась, только стала выше и красивее. У нее было такое же грустное выражение, как тогда, когда я прощалась с ней, чтобы бежать к тебе.
— А может быть, это случайное сходство?
— О нет, это она! Я уж хотела взять ее за руку и назвать по имени, но она с испугом закрылась кружевами, а мужчина, который с ней был, что-то шептал ей на ухо со злой улыбкой. Тогда я остановилась, так как не могла при людях выдавать твою и мою тайну, и она, очевидно, тоже скрывалась. Но я ни на секунду не упускала ее из виду. Когда толпа последовала за шествием в город, она пошла по улице, ведущей к этой гостинице, так что я могла идти за ней, не возбуждая подозрений Луиджи. Ее спутник что-то горячо говорил ей, и они оба вошли в калитку сада с высокими деревьями, а я оглянулась как бы случайно и сказала Луиджи: «Какой чудный парк за этой стеной. Верно, очень важный вельможа живет в этом доме с блестящей крышей?» — «Да, — сказал мне Луиджи, — этот дом и парк принадлежат известному зодчему Антонио Сан-Галло, близкому другу дома Медичи». — «А он женат?» — спросила я, скрывая волнение. «Нет, но ему стоит только захотеть, и любая из красавиц и аристократок пойдет за него». Когда я опять оглянулась, — продолжала Клодина, — спутник Фиоретты вышел из калитки и быстро направился к городу. Больше я не спрашивала, но знала, что хотела: Фиоретта во Флоренции и скрывается в доме Антонио Сан-Галло, этого достаточно, чтобы найти дорогу к ней. Ты должен это устроить, Баттиста, хотя бы выдав мою тайну. Если этот Антонио любит ее, что весьма вероятно, и если она последовала за ним, то он не откажется отвечать тебе, когда ты придешь от имени сестры Фиоретты.
— Если ты уверена, что не ошиблась, то это можно будет устроить. Антонио я знаю только по имени, но его друзья могут помочь мне, и тайна разъяснится, да и Фиоретта, вероятно, не захочет скрывать ее от сестры.
— О, как я хотела бы увидеть ее и узнать о родителях. Даже самое тяжелое известие лучше неизвестности. Мне так трудно было удержаться, чтобы не заговорить с ней, но так лучше, a ты, Баттиста, все узнаешь и устроишь.
— Может быть, вообще устроится все наше будущее, — сказал Монтесекко, нежно обнимая ее. — Я стремлюсь бросить свою службу у графа Джироламо. Я поговорил с Лоренцо де Медичи, и, ей-Богу, он не такой человек, как все остальные. Служить ему и Флорентийской республике большая честь. Да и я ему, кажется, понравился. Я думаю, недалеко то время, когда ему потребуется мой меч. Служба Флорентийской республике дала бы нам прочную оседлость, и я со спокойным сердцем оставлял бы тебя, уходя сражаться за честное и благородное дело.
— О, как это было бы хорошо! Тут так близко от моей родины, — сказала Клодина. — Если мои родители живы, то они оценят тебя и дадут нам свое благословение. Я даже боюсь думать о таком счастье.
— Будем надеяться! — сказал Монтесекко. — Постараюсь как можно скорее устроить нашу судьбу.
И его лицо осветилось счастьем и радостной надеждой.
— Перед сном дай мне послушать твой голос, он не раз ободрял меня в тяжелые минуты.
Он притянул ее к себе на диван и дал ей в руки мандолину, и скоро раздалась веселая песенка в темпе марша, а снизу, из большого флигеля, доносились грубые голоса солдат.
Глава 12
Во дворце Медичи до поздней ночи шли оживленные приготовления. Слуги накрывали столы в роскошных залах, украшая их драгоценным серебром и цветами. Повара все готовили для парадного завтрака, так что на другой день работа предстояла только очагам.
В небольших приемных Лоренцо после ухода Клариссы с детьми собралось несколько друзей, с которыми Лоренцо любил отдыхать от дел. Тут были молодой Полициано и пожилой уже грек Дмитрий Калкондилас, с умным бледным лицом, а сегодня еще пришел живописец Сандро Боттичелли, желавший показать Лоренцо эскиз картины, которую он писал для церкви Санта-Мария Новелла. Лоренцо внимательно осматривал небольшой эскиз картины, стоявший перед ним на мольберте между двумя канделябрами. Боттичелли объяснял свой замысел, а Полициано и Калкондилас, слушая его, стояли в стороне. Картина изображала поклонение волхвов и была мастерски написана, даже в самых мельчайших подробностях. Старший из волхвов низко наклонился перед Мадонной и с благоговением целовал ногу младенца Христа, в доказательство того, как объяснил Боттичелли, что могущественный царь Востока признал родившегося Спасителя царем всех правителей земных. Лоренцо долго всматривался в выразительное лицо волхва, потом вопросительно посмотрел на Боттичелли и с волнением спросил:
— Этот человек так поразительно похож на моего деда Козимо, что я никогда не видел более удачного сходства. Неужели это случайность?
— Это не случайность, благородный Лоренцо, — ответил художник. — Я не мог выбрать лучшей и более достойной модели для изображения волхва, пришедшего поклониться Спасителю, как ваш дед, который с благоговейным смирением преклонился перед Сыном Божьим.
— Вы правы, — сказал Лоренцо, — мой дед был так же смиренен перед Богом, как горд и непреклонен перед людьми. А этот, стоящий на коленях перед младенцем, это Джованни, мой дядя?
— Да, по-моему, это вполне подходящее для него изображение. Джованни всегда держался вдали от шумного света, и вся его тихая жизнь соответствовала словам Священного Писания: «И дом мой будет служить Господу».
— А этот последний из волхвов, — вскричал Лоренцо, — совсем еще юноша, приносящий Спасителю драгоценные дары, — это Джулиано, мой дорогой Джулиано? Он стоит тут, как живой! Я понимаю вашу мысль: мой брат Джулиано действительно так щедро одарен природой, как только возможно человеку, и он все эти дары посвятит Богу в служении родине, данной нам самим Богом, которой мы всецело должны жертвовать собой.
Боттичелли улыбнулся, говоря:
— Я поражен, видя, как вы угадали мои мысли. Я действительно об этом думал, хотя и не так ясно отдавал себе отчет.
— О, дай Бог, чтобы эта картина превратилась в действительность! — с волнением воскликнул Лоренцо. — Благодарю вас от всего сердца за то, что вы вспомнили о моих родных и дали им в глазах потомства место почетное, но доказывающее также их смирение, которое каждый человек должен сохранять, как бы высоко ни поставила его рука Господня. Благодарю вас также, — добавил он с улыбкой, — что вы не изобразили меня на этой картине. Мое лицо не гармонировало бы с представлением красоты, к которой художник должен стремиться в своих произведениях.
— Я не написал вас, чтобы в этом не усмотрели лести, которой я вполне чужд, несмотря на мое глубокое уважение к вам, — быстро и с оттенком неудовольствия ответил Боттичелли на шутку Лоренцо.
— Вы так хорошо умеете писать, — продолжал Лоренцо, пожав руку художнику, — что мне хочется попросить вас написать портрет моей жены Клариссы, чтобы и я, и дети впоследствии имели ее портрет в молодости. Напишите также и брата моего Джулиано, не так, как он тут изображен, а как живет среди нас, с его милой улыбкой и в душу проникающим взглядом, чтобы даже те, кто его не знает, могли по портрету иметь о нем представление.
