Грегор Самаров - Медичи

— Вы Луиджи Лодини? — спросил всадник резким, повелительным голосом. — Я путешествую, и мой друг капитан Монтесекко рекомендовал вас Он, вероятно, заказал мне помещение.

— Так точно, — отвечал хозяин, снимая шапочку, — все готово, и вы будете довольны.

Всадник спрыгнул с седла.

Хозяин свистнул, и подошедший слуга увел лошадь в конюшню. Луиджи провел гостя по деревянной лестнице в просторную комнату, ярко освещенную восковыми свечами. На столе стояли оплетенные соломой бутылки и два бокала.

— Вы хорошо меня принимаете и делаете честь рекомендации капитана.

— Благородный капитан сказал мне, что вы любите сиракузское вино, и поверьте, ваше сиятельство, лучшего вина трудно найти, — осклабившись, отвечал хозяин, — это военная добыча при осаде Вольтерры, подаренная мне одним приятелем.

Он наполнил бокал рубиновой влагой, и гость, не отрываясь, осушил его.

— Превосходное вино, — сказал он, сбрасывая плащ, — мне не напрасно хвалили вашу остерию, сказав, что можно положиться на доброкачественность вашего вина и на вашу молчаливость.

— Мое вино говорит само за себя, и молчаливость моя вполне доказана. Капитан знает, что я умею хранить тайны, и никто не узнает, что Риарио удостоил своим посещением мою убогую остерию.

— Вы знаете меня? — с неудовольствием воскликнул гость. — Монтесекко был так неосторожен?

— Капитан понимает, что я могу хранить тайну, только зная ее, что я могу ручаться за безопасность графа, только зная, кто находится под моим кровом. Кроме того, бесполезно было бы скрывать от меня имя вашего сиятельства — я видел вас в Риме два года назад.

— Пожалуй, Монтесекко прав. Таким людям нужно доверять вполне, так как вы знаете, что я награждаю молчаливость, а измену не оставляю безнаказанной. А где же капитан? Я буду ждать его здесь.

— Он не долго заставит себя ждать, так как сообщил мне час вашего приезда. Он провожал сюда из виллы Монтуги его высокопреосвященство кардинала… А вот, верно, и он, — сказал Луиджи, услышав звонок.

Он сбежал вниз и вернулся с капитаном.

— Я получил ваше письмо, — сказал Джироламо, протягивая руку Монтесекко, — и приехал согласно вашему желанию, так как уверен, вы не вызвали бы меня напрасно.

— Конечно, нет. То, что имею сообщить вашему сиятельству, важно и серьезно. Пером владеть не умею и нахожу, что не обо всем можно написать.

— Совершенно верно. Меня очень интересует ваше сообщение. Ведь вы человек дела, а не пустых слов.

— Вы знаете, граф, что здесь должно произойти и какое участие в этом должен я принять по велению святого отца. Все подготовлено. Войско незаметно подошло к городу мелкими отрядами, а самые надежные люди уже здесь, чтобы в известный момент занять ворота и ввести солдат в город для удержания толпы. Флорентийских войск здесь мало; ворота охраняются слабо, и пока сделано все для выполнения воли его святейшества.

— Браво, Монтесекко! — сказал граф, наполняя стакан. — Я никогда не сомневался, что вы все сумеете устроить.

— Тем не менее, я все-таки прошу вас еще раз серьезно обдумать и взвесить намеченный план. Я имел длинный разговор с Лоренцо де Медичи, и он высказал мне соображения, заслуживающие серьезного внимания: я передал ему ваши намерения относительно Фаенцы, и он готов вам содействовать, если вы присоединитесь к союзу республики с Миланом и Венецией.

— Я должен присоединиться к союзу, который во всем идет против папы, и поддерживать непокорность Флорентийской республики, я, племянник его святейшества? Как вам это могло прийти в голову, Джованни Баттиста?

— Союз направлен не против папы, — возразил Монтесекко, и вы могли бы присоединиться к нему без официального объявления. Венеция, Милан, Флоренция и вы, как владетель Имолы, а со временем, вероятно, герцог Романьи, — это такая сила, которую мало кто решится затронуть. А затем, — шепотом продолжал капитан, наклоняясь к графу, — Лоренцо говорил о том времени, которое мы все хотели бы отдалить, но оно неминуемо настанет, когда Сикст IV не будет уже занимать папский престол.

Лицо Джироламо приняло сумрачное выражение, и он почти недоверчиво посмотрел на Монтесекко.

— Преемник святого отца, — продолжал тот, — может не питать никаких милостивых чувств к вашему сиятельству, ему может даже показаться заманчивым вытеснить вас из ваших владений, и для этого случая было бы, пожалуй, разумно и вам заручиться стойкой, надежной поддержкой, чтобы не бояться возможных осложнений в будущем. Джироламо вскочил.

— И это сказал вам Лоренцо? — спросил он, кладя руку на плечо Монтесекко.

— Да, и он говорил искренне, в этом я убежден, — с ударением подтвердил Монтесекко.

Джироламо крупными шагами ходил по комнате.

— Он прав, и его слова действительно достойны внимания. Я уже сам с тревогой думал о том времени, и если бы можно было упрочить почву для будущего, то…

— Это было бы истинным советом друга, и Лоренцо будет таким для вас, граф, когда у него не будет оснований бояться вас.

— Я в этом удостоверюсь! — сказал граф. — Я его не предупредил о моем посещении — что я здесь сегодня, об этом он, конечно, не должен знать, — такой разговор надо вести спокойно, а теперь этого сделать нельзя. Благодарю вас за сообщение, ради этого стоило меня вызывать. Я немедленно еду обратно в Имолу, а через несколько дней вернусь и увижу, искренне ли говорит Лоренцо.

— Через несколько дней? — переспросил Монтесекко. — Тогда, пожалуй, будет поздно. Вы знаете, что завтра предполагается осуществить заговор против Медичи во время завтрака у них во дворце. Все подготовлено, как вы знаете, войска стоят у городских ворот, и мне дан приказ арестовать Лоренцо, что, говоря прямо, мне крайне тяжело, но я взял на себя эту обязанность, чтобы быть уверенным, что при этом не будет пролита кровь. Не всякий мог бы быть уверен, что не произойдет несчастного случая, — с горькой усмешкой добавил он.

— Нет, нет, этого не должно быть, ни за что! — вскричал Джироламо. — Союз с Медичи может быть для меня важнее, чем с Пацци и Сальвиати. Надо отложить задуманное. Слышите? Через несколько дней представится такой случай, как теперь.

— Может быть, и нет, — возразил Монтесекко. — Я даже удивляюсь, как до сих пор хранится тайна, так многим известная.

— Вы это уладите, они послушаются вашего совета.

— Несомненно, если я могу сослаться на приказание вашего сиятельства. Для меня лично вполне достаточно вашего приказания — я вам служу, и вы представляете для меня волю его святейшества.

— Нет, нет, — нерешительно сказал Джироламо, — меня не называйте, я не хочу ни предположений, ни расспросов. Я хочу действовать сам по себе, и вы должны мне помочь. Намерения Пацци едва ли выполнимы без вас, а я вам запрещаю участвовать в деле, которое может лишить меня друга. Мое войско не должно принимать никакого участия, пока я не дам дальнейших приказаний. Пошлите отсюда ваших людей сообщить отдельным отрядам, чтобы они отступили от города, а если их присутствие будет замечено, можно его объяснить какими-нибудь краткими маневрами.

— Это ваше решительное приказание, граф?

— Да, — отвечал Джироламо, — и притом опять прошу вас никому не говорить, что я был здесь. Вы дали мне полезный совет, доказывающий вашу преданность, и вы понимаете, что я должен вести дело осторожно. Вы сами знаете, что на войне светлая голова нужна не меньше доброго меча.

— Это я понимаю, граф, — задумчиво отозвался Монтесекко, — но я боюсь, что все остальные, так нетерпеливо стремящиеся выполнить свой план, не послушаются моего совета, если я не сошлюсь на вас.

— Они и вас послушаются. Скажите, что еще не все готово, что войска надо двигать чрезвычайно осторожно. Скажите что хотите, но удержите их, пока я не узнаю, чего мне ждать от Лоренцо. Если же он действительно искренне хочет быть моим другом, то я сумею примирить его с папой. Теперь мне надо ехать как можно скорее, чтобы никакая случайность не могла выдать моего пребывания здесь.

— Вы хотите один ехать в Имолу, граф, без конвоя? — спросил Монтесекко.

— Чего мне бояться? Дороги безопасны, а ваших людей вы, вероятно, так строго держите, что они не посмеют напасть на одинокого всадника. И скорее всего, они узнают меня. Сделайте, что я сказал, и прикажите хозяину молчать. Он, кажется, большой мошенник и узнал меня.

— Мошенники умеют молчать, граф. Только у дураков, что на уме, то и на языке, — с улыбкой заметил Монтесекко.

— Итак, действуйте в этом смысле. Если Лоренцо, а через него Милан и Венеция будут моими союзниками, то я буду этим обязан вам, и вы будете первым лицом при моем дворе в Имоле.

Монтесекко пошел вперед по лестнице, а Луиджи, вероятно, чутьем знал, что происходит в его доме, так как, когда граф показался на дворе, он уже выводил его лошадь из конюшни.