Вызовы Тишайшего - Александр Николаевич Бубенников
Богобоязненный и религиозный с раннего детства Тишайший царь, благодаря своим благочестивым учителям, в первую очередь боярина Бориса Морозова, жил идеей возрождения порушенного Смутой «последнего и единственного православного царства». Да, бури лихолетья Смуты к воцарению Тишайшего улеглись, – только где зарок, что в правление Тишайшего грешное безверие и не менее грешное поголовное предательство в пользу Польши не подымет новые опасные и смутные волны?.. И религиозный Тишайший принял самое живое и непосредственное участие в возрождении православия, которому был придан государственный политический смысл: требовалось возрождение Православного царства под скипетром Романовых при походе русского войска в Смоленские и Литовские земли и взятие утерянного при царе Шуйском старинного Смоленска – западного форпоста.
И здесь главную роль сыграли приязнь Тишайшего к Саввино-Сторожевской обители первого инока-игумена Саввы и мистическая встреча царя со своим спасителем от медведя-великана святым Саввой. Ведь здесь важен не сам факт чудотворного спасения Тишайшего Саввой, а то, что в многочисленных рассказах царя всегда фигурировало слетевшее с его слов призывное напоминание: «На Смоленск, царь Тишайший». Как тут не поверить молодому, полному сил и амбиционных устремлений царю слушавшим его вельможам и воеводам? Своими рассказами о завете святого Саввы отвоевать у поляков Смоленска, взять его назло всем внутренним и внешним негативным обстоятельствам, Тишайший руководствовался амбиционным целям придать общегосударственное значение обретению и поклонении мощам святого – до и после взятия Смоленска. Таким образом, новая царская династия Романовых через богобоязненного Тишайшего, почитая старых, любимых народом святых, стремилась поставить на службу государству «своего, Романовского» святого.
Но царь Тишайший, успешно завершив процедуру обретения мощей святого Саввы в любимой обители, вместе с Никоном, возжелал по-своему замолить грехи своих предков, деда Филарета и отца Михаила. Через своего рода процедуру покаяния перед страстотерпцами, загубленными во время Смуты начала 17 века, с перенесением их мощей в кремлевский Успенский собор из мест кончины и заточения мучеников.
После обретения 19 января мощей святого Саввы, возложения их в новую дубовую гробницу Тишайший, находясь возвышенно-эмоциональном состоянии, вдохновившись призывом «на Смоленск!», царь высказался в присутствии Никона за продолжение церковных торжеств в целях возрождения православия под скипетром Романовых. Царь и митрополит благоразумно пришли к консенсусу: было решено перенести в Успенский собор прах трех выдающихся московских архипастырей-страстотерпцев – патриархов Иова и Гермогена и митрополита Филиппа (Колычева). Подбор имен выдает грандиозный замысел устроителей церемонии. То были иерархи-страстотерпцы, принявшие мучения и смерть в Смутное время за православную веру и церковь.
Иов был первым патриархом в истории Руси и России, тесно связанным с первым, выбранным на земском соборе царем Борисом Годуновым. Естественно, что восторжествовавшему Лжедмитрию Первому, возведенному на трон, благодаря, партии Романовых и, в первую очередь, лично Филарету Никитичу Романову, Иов оказался неугоден Самозванцу. По приказу Лжедмитрия и при содействии бояр предателей патриарх Иов был сведен с патриаршего престола и отправлен в заключение в родной Старицкий монастырь, где быстро скончался в забвении в 1607 году.
Другим страстотерпцем, выделенным Царем и Никоном, стал московский патриарх Гермоген, отличавшийся необычайной твердостью и силой духа. Будучи казанским митрополитом, он осмелился требовать перекрещивания из латинской в православную веру супруги Лжедмитрия, царицы Марины Мнишек, венчанной на царство, за что поплатился унизительной ссылкой и заточением. Возведенный при Василии Шуйском в патриархи, Гермоген оказался чуть ли не единственным, кто осудил низложение царя-неудачника Шуйского. Не потому, что питал слабость к «боярскому царю», а потому что предугадывал пагубные последствия подобного царствования «полу-царя», правившего страной «на равных» вместе с боярской думой.
Когда настал черед избрания на московское царство польского королевича Владислава, то Гермоген выставил непременным условием принятие королевичем православной веры. Нарушение польской стороной этой статьи позволило патриарху освободить русских людей от крестоцелования Владиславу. Тогда же Гермоген призвал всех православных к защите их святой веры и к борьбе с польскими интервентами, введенными предателями-боярами из Семибоярщины в Кремль. Призыв не остался не услышанным народом: ранней весной 1611 года под Москвой появилось Первое ополчение Ляпунова. Позднее, после распада Первого ополчения, когда для очищения столицы в Нижнем Новгороде было создано новое Второе ополчение Минина-Пожарского, то польские воеводы, и их сторонники из числа русских «бояр-доброхотов» стали понуждать патриарха отказать ополченцам в церковном благословении. Гермоген в ответ пригрозил анафемой противникам войска под началом Пожарского. Дело дошло даже до обнаженного ножа в руках предателя Михаила Салтыкова, с которым тот бросился на патриарха, – но тот не дрогнул, оборонился животворящим крестом и проклял своих мучителей-предателей. Тогда предатели православия, «бесчестно связавши столпа веры», сволокли с патриаршего двора пассионарного Гермогена в Чудов монастырь, уморили голодом. Непокоренный и не смирившийся с боярской изменой он умер в феврале 1612 года, не дождавшись победы Второго ополчения.
Митрополит Филипп Колычев был едва ли не единственным иерархом церкви, который осмелился публично выступить против бессудных опал и казней царя Ивана Грозного. Непокорный митрополит Филипп исполнил свой христианский долг, осудив неблагочестивые деяния Грозного царя. Это потребовало немалого человеческого мужества. По приказу царя послушные иерархи низвергли Филиппа. Бывший митрополит был сослан в Тверской Отрочь монастырь. Но мстительный царь и здесь не оставил строптивого старца в покое. В декабре 1569 года царский любимец Малюта Скуратов явился в келью Филиппа и, исполняя волю главного опричника страны, задушил его подушкой. В 1591 году по челобитью Соловецкой монастырской братии останки Филиппа, бывшего некогда игуменом северной обители, перевезли из Отрочь монастыря на Соловки, в церковь Зосимы и Савватия.
Имея в сонме своих святых таких святителей-страстотерпцев, православная церковь превращалась в национальный символ, в твердого охранителя истинного христианства и Правды, причем не только от иноверцев, но и от собственных предателей и мучителей, преступавших божественные заповеди. Последнее почему-то особенно привлекало честолюбивого митрополита Никона, отстаивавшего априорное право церкви на религиозно-нравственную оценку деяний светской власти и даже деяний самого государя Тишайшего. Канонически само это право не ставилось под сомнение. Другой вопрос, что в конкретной политической практике оно давно было вытеснено раболепием церковных иерархов. Опальный и загубленный страстотерпец Филипп тем и привлекал Никона, что не побоялся воспротивиться Грозному царю, который считал себя исполнителем божественной воли. Митрополит же Никон, видя, что он в фаворе у Тишайшего царя, вдохновленного призывом святого Саввы «на Смоленск», готов был идти даже дальше после взятия царем Смоленска.
Митрополит Никон, с видами на
