Вызовы Тишайшего - Александр Николаевич Бубенников
Время Тишайшего не только во многом определило направление последующего развития. Оно одновременно и ограничило полет будущего Преобразователя Петра Первого. Окончательно утвердившись на пути несвободы, крепостной зависимости, 17 век определил крепостнические основания и крепостнические методы реформ. Привычный посвист батогов и кнута, долгое время сопровождавший все великие российские перемены, пришел из тех времен. Реформаторы иначе и не мыслили обновленную страну, как страну крепостническую. В исторической перспективе это означало, что вырастающая из предыдущего столетия осторожного, но целеустремленного царя Тишайшего петровская модернизация, естественно, была ограничена и неполна.
Но вот что удивительно. Оказавшись в тени могучей фигуры Петра, царь Тишайший противопоставляется своему сыну-реформатору. Противопоставляется в одном из самых насущных вопросов в истории и практике развития: какие реформы лучше – радикальные или умеренные? Какая модернизация более успешная – в немецком платье, в один прыжок или в русском зипуне мелкими шажками, вдогонку за Европой?
Если Петр Первый – подлинно первый российский монарх Нового времени имперской России, то Алексей Тишайший – сакральный правитель, прилежный строитель Православной Руси, радеющий о спасении подданных. Тишайший царь – итог, завершение Московской Руси и с заключения Андрусовского мира с Польшей начала становления новой Российской действительности с включением в свои земли Белой Руси и Малороссии. При нем русская старина отлилась в такие законченные образы и формы, высказалась столь красноречиво, что после уже трудно было сделать что-то более убедительное.
Событийность Петра – это событийность внешней жизни, шумная история строительства Империи. Событийность Алексея Михайловича – событийность внутренней жизни, сосредоточенное размышление о душе и вечное движение к Богу. Отец и сын несопоставимы ни по масштабам своей личности, ни по силе воли и глубине ума. Алексей Михайлович – человек не самых высоких природных дарований. Но в одном он, бесспорно, превзошел своего великого сына. В Тишайшем царе больше сострадания к людям (к оскорбленному Никону, пораженцам, русским неуспешным воеводам, даже к шатким гетманам, таким, как Богдан Хмельницкий, да и к гетманам-изменникам) больше душевности и больше тепла и всепрощения без надрыва. Благодаря этому время Алексея Тишайшего, не менее бурное, чем время Петра Первого, кажется более теплым, плавным и даже безопасным для жизни тружеников-подвижников, воевод и воинов, мятежных казаков и селян, движителей русской истории.
И все же есть великая мистика русской истории – начиная от «Смоленского вызова» Тишайшего с призывом святого Саввы спасать православный Смоленск и все Православие – до скоропостижной, напрасной смерти «от простуды не вовремя», во цвете лет, но без раскаяния перед раскольниками-староверами боярыней Морозовой, неистовым Аввакумом и прочими. У староверов со времен неистового Аввакума, проклявшего царя Алексея Михайловича, существовала легенда, что перед своей скоропостижной кончиной Тишайший рвался в Звенигород к святому Савве в Саввино-Сторожевскую обитель… Поехал бы, покаялся бы перед святым Саввой за свой грех раскола, перед раскольниками, и жить бы остался на белом свете: жил бы подольше, увидел бы и сделал пользы стране побольше…
Старинную легенду староверов о злом медведе, напавшем во сне на Тишайшего царя, автор сих строк услышал на стыке веков и миллениумов в белорусском городке Ветка, в пятнадцати километрах от Гомеля, в старообрядческой семье, сохранившей предания предков-раскольников, бежавших из Московии в Литву после церковного Собора 1667 года, раскола православия. Никогда бы не услышал автор продолжение легенды о царе, медведе и святом Савве, если бы не признался потомкам раскольников, что не видел красивее мест, чем в окрестности Саввино-Сторожевской обители, где во время охоты царя благословил на «Смоленский вызов» спасший его святой Савва. Никогда не услышал бы продолжения той первой благочестивой легенды, если бы не было признания хозяевам-старообрядцам, что после посещения Ветковского музея с уникальными старообрядческими иконами у автора сих строк родилась нетривиальная идея написать труд «О могучей силе союза чудотворных икон»: Николы Можайского с мечом и градом в руках и местной настенной – «Николы Отвратного», отвращающей беды и напасти взглядом на левое плечо смотрящего на любимую икону староверов.
Но по легенде в знаковом для страны 1676 году остался царь Тишайший дома во дворце со своими грехами наедине, не поехал к Савве на молебен с раскаянием. И приснился царю в январе 1676-го выползший из берлоги медведь-мститель, как когда-то в действительности, в декабре 1651 года, и обиженный на Тишайшего за церковный раскол святой Савва во сне не отогнал злого медведя-великана из временно́й бездны-берлоги. То ли напугался медведя Тишайший, то ли сильно помял его, сонного, злой на царя медведь звенигородский во сне, но занедужил царь, сердцем занемог, льдом на грудь и живот странно лечился какое-то время с ледяным квасом, не прибегая к помощи врачей… Но жар души и плоти без совестливого покаяния за ужасающий своими последствиями церковный раскол перед староверами, скорыми сжигающими себя «гарями»-раскольниками, невозможно было прогнать льдом на грудь и ледяным квасом в горло…
Может, Петр Первый слышал эту легенду староверов, если без лишних сомнений колокола церквей на пушки плавил, если патриаршество отменил, утвердил Синод, старался не принимать ничью сторону – ни старообрядцев-раскольников, ни их гонителей – лишь бы полки русские вставали и били недругов, расширяя русское пространство прорыва России для новых исторических побед и свершений?..
