Валентин Ежов - Кровавая фиеста молодого американца
Щелкали бичи, рвали, рассекали кожу пеонов, образуя длинные раны, из которых сочилась кровь… Чава и его старый отец были в изодранных в лохмотья белых штанах. Младшие братья были совершенно голыми.
Убийственно жаркое солнце должно было скоро доконать истекающих кровью людей… Первым упал, чтобы больше уж не подняться, старый пеон. Он перевернулся на спину, вытянулся и замер, закрыв глаза.
Чава шагнул к упавшему, опустился на колени, низко склонился к его лицу, и тотчас же на спину майора обрушились удары бичей. Не обращая на них внимания, Чава позвал:
— Отец! — Веки старика дрогнули, приоткрылись. — Прости, отец… Я отомщу за тебя. Я убью их… и ещё пятьсот колорадос!
— Дай бог тебе выжить, сынок, — тихо ответил старик.
— Клянусь, отец!.. Я убью за тебя тысячу колорадос!
— Храни тебя, дева Гваделулская, — прошептал старый пеон, закрыл глаза и умер.
Чава, пошатываясь, поднялся, повернулся к своим мучителям, но те уже двинулись к сидящим на земле его братьям. Пятнадцатилетний паренек, обняв тринадцатилетнего, прижал его лицо к груди и смотрел на подъезжающего к нему капитана глазами, полными ненависти. «Красавчик» и его напарник, подняв бичи, начали хлестать паренька по лицу, по этим глазам, горящим ненавистью.
И тут Чава впервые застонал от бессилия. Поравнявшийся с ним гитарист весело осклабился. И тогда майор повстанческой армии Сальвадор Гонсалес, или, как звала его вся армия, Чава сделал невозможное. Преодолевая немыслимую боль и слабость от потери крови, он огромным прыжком метнулся к лошади и, схватившись за седло, птицей взлетел на круп, сдавил своими тяжелыми руками шею гитариста, сломал позвоночник, сбросил всадника, как куль, на землю, перебрался на седло, смочил ладонь кровью, хлеставшей из растерзанной ноги, и поднес эту окровавленную ладонь к ноздрям лошади. Та, почуяв кровь, всхрапнула и, с места взяв в галоп, понесла… Все это Чава проделал в считанные мгновения. Пока капитан и его напарник разворачивали лошадей и, выхватив кольты, бросились в погоню, Чава уже был метрах в сорока от них. Они мчались за майором, стреляя на ходу, но с такого расстояния попасть из револьвера со скачущей лошади в цель было почти невозможно… Бешеная скачка длилась недолго. Чава с ходу влетел в кусты — что сейчас значили для него их острые колючки, рвущие его голые грудь и плечи! Его лошадь чуть не опрокинула Джека, замершего на тропинке, как только раздались выстрелы. Едва успев отскочить в сторону, Джек со страхом проводил глазами окровавленного всадника.
Преследователи, доскакав до кустов, осадили коней.
Они выстрелили еще несколько раз, когда Чава вылетел на холм по ту сторону кустарника и тут же снова пропал, потом на секунду появился на другом холме… на третьем и, наконец, исчез.
Красавчик, проследив весь его путь, зло сказал:.
— Ничего, мы еще с ним встретимся.
— Не дай Бог теперь с ним встретиться! — вздохнул напарник.
— Трус! — не поворачивая головы, бросил капитан Аредондо. — Отведи домой его братьев. И чтоб были живы! Он обязательно приедет за ними.
— Слушаюсь, сеньор капитан! — ответил напарник и ускакал.
Капитан убрал кольт, достал портсигар, закурил. Начал медленно поворачивать коня, и в это время позади его раздался голос:
— Одну сигарету, ради Бога! — прозвучало на плохом испанском.
Капитан быстро обернулся — из кустов вышел, волоча по земле свое длинное пальто, Джек. Вся его одежда — огромные ботинки, грубой вязки гольфы, разодранные колючками, клетчатый репортерский пиджак типа френч — была покрыта толстым слоем пыли.
И лицо его было покрыто той же серой пылью с грязными разводами от пота. Джек улыбался, с трудом раздвигая пересохшие потрескавшиеся губы.
Капитан, с удивлением оглядев его, остановил взгляд на огромном фотоаппарате, спросил:
— Кто такой?
— Меня зовут Джон Рид. Я корреспондент американской газеты «Метрополитен».
«Красавчик» нахмурился, помолчал и заговорил на прекрасном английском:
— Как вы здесь очутились?
Джек снова улыбнулся, развел руками.
— Приехал из Нью-Йорка. Капитан усмехнулся.
— Любите шутить, мистер Рид?
— А что же еще остается делать человеку, который только что чудом избежал смерти, сеньор капитан?… Там солдаты… — он повел головой назад. — Они гнались за мной и едва не застрелили.
Капитан снова усмехнулся.
— Вам действительно повезло. Эти солдаты — мои колорадос. Они очень не любят гринго.
— Что делать, капитан, при моей профессии приходится совать нос туда, где тебя не любят. Я приехал писать правду о том, что здесь происходит.
Капитан, помолчав, спрыгнул с коня, представился:
— Аредондо. Анастасио Аредондо, капитан федеральной армии, командир отряда колорадос — Он протянул Джеку портсигар. — Курите.
Джек жадно закурил, сказал:
— Еще бы глоток воды.
В это время послышались далекие звуки духового оркестра. Можно было разобрать мелодию вальса «Над волнами», очень известного мексиканского вальса, который стал популярным даже в России.
Джек поднял голову, прислушался. Звуки оркестра доносились от асиенды.
Капитан Аредондо улыбнулся.
— Вам повезло дважды, мистер Рид: моя мать чистокровная американка и кроме того у нее сегодня день рождения. Я прошу вас быть нашим гостем! — он поклонился, указывая в сторону своего дома.
— Благодарю вас, господин капитан. — Джек пошатнулся. — Боюсь, мне не пройти и ста шагов.
Два огромных грифа, грузно спружинив, опустились около трупа старого пеона. Третий сидел около мертвого, со сломанной шеей, гитариста. Птицы поводили большими изогнутыми клювами, готовясь приступить к трапезе, но вдруг все разом повернули головы в одну сторону, замерли и, лениво разбежавшись, снова тяжело поднялись в воздух. А музыка вальса звучала здесь громче.
Птиц спугнул капитан Аредондо, ведший за повод коня, на котором сидел Джек. Последний, покосившись на мертвых, некоторое время молчал, а потом заговорил, развивая ранее начатую тему:
— …и все же, капитан, революции не возникают сами по себе. Простите, но ведь это вы должны были довести народ до такого отчаяния, чтобы он восстал против вас.
— Неимущие во все времена завидовали имущим и старались посягнуть на их имущество, — спокойно сказал капитан. — Тупым, ленивым скотам всегда легче отнять чужое, чем изыскать пути к собственному благополучию.
— Простите, капитан, но неужели ваша приверженность к богатству столь велика, что вы из-за него можете убивать себе подобных?
— Но ведь они тоже убивают нас из-за того же самого богатства, причем принадлежащего нам, заметьте! Вы приехали узнать правду?… Вот и напишите в вашей газете: два года назад простой, неграмотный пеон убил испанского дворянина Хосе Мануэля Аредондо… моего отца. Этот пеон — известный вам теперь бандит и двоеженец Вилья! Я поклялся отомстить ему и всем пеонам заодно. Я поймаю Вилью и повешу его за ноги!.. Так и напишите.
— Наверное, это нелегко, — сказал, помолчав, Джек.
— Что?
— Поймать Вилью.
— Нелегко. Но я поймаю его и повешу за ноги.
В красивой, убранной с испанской пышностью зале собирались к празднику гости. На хорах играл оркестр. За высокими распахнутыми окнами открывался уютный патио с фонтаном, газонами и клумбами. На зеленой лужайке росли высокие деревья с яркими крупными цветами.
Недалеко от дверей стояла роскошно одетая, красивая, холеная, хорошо сохранившаяся женщина средних лет. Она встречала гостей. Это была хозяйка асиенды и виновница сегодняшнего торжества донья Эллен Аредондо. В зале шумно беседовали, смеялись разнаряженные гости. Несколько пар кружились под звуки вальса.
Пожилой, в расшитом золотом мундире генерал, оторвавшись от руки Эллен Аредондо, сказал:
— Вы неподражаемы, донья. Эллен!.. Я думаю, вы единственная женщина в нашей стране, которая могла бы себе позволить это пышное торжество в такое время.
Эллен Аредондо улыбнулась.
— Я думаю, генерал, не может быть такой войны, которая помешала бы мне отпраздновать день моего ангела.
— Вы несравненны в своем очаровании, Эллен! — генерал снова склонился к ее руке, потом спросил: — А где же мой Течо?… Мой бравый капитан?
— Сын здесь. Сейчас придет — он задержался там… с беглыми пеонами.
— Да, да, — подхватил генерал, — бегут. Я своих тоже порю, расстреливаю — все равно бегут. Бегут к этому проклятому Вилье!
— Генерал, прошу, об этом сегодня ни слова!
— Конечно, конечно, моя прелесть. Сегодня все слова только о вас! — генерал улыбнулся. — Однако, у меня всего два часа времени, дорогая.
Хозяйка рассмеялась.
— Вы успеете напиться, генерал. Скоро будут просить к столу.
— Надеюсь! — пошутил генерал и, громко заржав, двинулся вдоль залы.
