Галина Серебрякова - Вершины жизни
Однако постепенно стали расти поступления от секций. Незначительные, но обязательные членские взносы несколько пополнили кассу Товарищества.
Руководители Генерального совета были по преимуществу рабочие. Они приходили на заседания прямо с фабрик или из мастерских после десятичасового, а то и четырнадцатичасового трудового дня.
Председатель Оджер, сапожник, весьма начитанный, осторожный, немолодой, лысый человек с круглым улыбчивым лицом и выпяченной нижней губой, ко времени избрания в Генеральный совет секретарствовал в Лондонском совете тред-юнионов. Заместителем Оджера был немецкий изгнанник, портной Эккариус, бородатый, бледный, болезненный, живший в постоянной нужде, человек с пытливым умом, склонным к философским обобщениям. Однако недостаток глубоких знаний нередко приводил его к политическим ошибкам. Маркс уделял ему много внимания, стараясь расширить его кругозор, так как ценил его одаренность и преданность революционному делу.
Кример также принадлежал к видным деятелям тред-юнионистского движения и был типичным представителем обуржуазившегося пролетариата. Он основал Объединенное общество плотников и столяров. Крайне педантичный, деловой, он обладал красивым почерком и завидной памятью. Книга протоколов Генерального совета, которую Кример вел в течение нескольких лет, казалась ему священной, и он тратил немало часов на то, чтобы она содержалась в безукоризненном порядке. Это была большая конторская книга в черном клеенчатом переплете. Обычно в начале каждого заседания Кример оглашал не торопясь протокол всего происходившего в предыдущий вторник и требовал, если не было поправок или возражений, подписи у председателя. Затем он медленно, старательно расписывался сам. Нередко Кример вклеивал в протокольную книгу вырезки из газет с различными сообщениями о заседаниях Генсовета и некоторые напечатанные документы.
Постепенно книга эта стала летописью дней и трудов Международного Товарищества и запечатлела нетленным прошлое. Так застывшая лава хранит в себе отпечатки былой жизни.
Генеральный совет занимался организационными, политическими, теоретическими и международными делами. Еженедельно несколько членов Совета посещали различные рабочие общества, чтобы предложить им присоединиться к Международному Товариществу.
Вскоре в Интернационале насчитывалось уже четырнадцать тысяч членов. К нему примкнули влиятельные многолюдные союзы сапожников и каменщиков. Была основана и газета Интернационала в Англии, названная «Защитник рабочих». Генеральный совет основал Общество борьбы за всеобщее избирательное право.
Началась упорная борьба с сектантскими воззрениями прудонистов и последователей лассальянцев, пытавшихся приспособить рабочее движение к интересам богачей предпринимателей.
Как-то давнишний друг Маркса портной Фридрих Лесснер сообщил ему, что из Италии в Лондон приехал Бакунин. Карл решил сам навестить беглеца из Сибири, который во мнении всех революционеров был героем. Шестнадцать лет, с 1848 года, Маркс и Бакунин не видались. Михаил Александрович перешагнул за пятьдесят, но выглядел моложе своих лет. Полнота придала его мощной, атлетической фигуре величавость. Седина легким пепельным налетом легла на его курчавые волосы, смягчая их грубый рыжеватый оттенок. Но борода и бакенбарды остались по-прежнему светло-русого цвета. Из-за очков, с которыми он редко теперь расставался, задорно глядели маленькие, обесцвеченные временем глаза. Жирная кожа на щеках и носу лоснилась. Влажными были его большие пухлые руки. Говорил он много, уверенно, резко и как-то обидно равнодушно слушал собеседника. Но для Маркса он сделал исключение и встретил его почтительно, с изъявлениями симпатии.
Карл Маркс казался в эту пору более утомленным, нежели Бакунин, хотя был на четыре года моложе его. Маркса особенно изнурял непрекращающийся карбункулез, нередко опасной формы. Несмотря на строгие запрещения врачей и уговоры родных и Энгельса, он по-прежнему продолжал работать по ночам над «Капиталом». Дела в Международном Товариществе Рабочих требовали от него все больше и больше энергии.
Густая шевелюра величавой головы Маркса была снежно-белой, но в окладистой бороде и в усах оставалось еще много иссиня-черных волос, оттенявших оливково-смуглую кожу лица. Глубокие, продолговатые, необычайно яркие черные глаза приковывали к себе каждого, на кого устремлялись, неповторимым выражением проникновенного ума, сосредоточенной решительности и тонкой иронии. Они словно приоткрывали сложность и гениальность его духовного мира. Частые болезни век не отразились на них, и они сохраняли живость молодости и излучали волны внутреннего света и силы.
Зрение Маркса, однако, ослабело от непомерного труда, и он пользовался очками, а в обществе — обычно моноклом, который на черной тесьме постоянно висел поверх его сюртука.
В то время как Бакунин был одет нарочито пестро, наглухо застегнутый черный сюртук Маркса из мягкого сукна отличался строгостью, опрятностью и элегантностью. Молоды, и красивы были его узкие руки с тонкими, длинными пальцами.
— Я рад, очень рад снова видеть вас, — сказал Маркс с дружелюбным чувством, вглядываясь в большое лицо Бакунина, — это чудо, что ни прусской, ни австрийской, ни русской монархии не удалось…
— Вздернуть меня на виселицу, — прервал, смеясь, Бакунин. — Я сделал все, чтобы помочь им в этом, но… — он широко раскинул руки, — кисмет, судьба, очевидно. Были часы, когда я уже считал, что никогда не увижу ни свободы, ни вас, Маркс.
Он принялся с деланной скромностью рассказывать о том, что называл восхождением на Голгофу: о Шлиссельбургской крепости, Сибири, скитаниях.
После благополучного побега из России Бакунин нашел приют у Герцена. От него он услышал, будто бы Маркс в английской прессе назвал его шпионом. В действительности статья с такими утверждениями появилась за подписью «Г. Маркс». Автором ее был не Карл Маркс, а неведомый ему однофамилец — Генрих Маркс. Недоразумение это, естественно, разъяснилось, но, видимо, в угоду Герцену Бакунин так и не повидался с Марксом. Вскоре из Иркутска приехала его жена, Антония Ксаверьевна, и Бакунины решили переселиться в Италию, где не затихала революционная борьба, манило южное солнце и повседневная жизнь была очень дешева по сравнению с Англией. Незадолго до отъезда во Флоренцию Бакунин перевел на русский язык «Коммунистический манифест». При этом он жестоко исказил текст и смысл великого документа. Бакунин предпослал ему столь хитрое предисловие, что можно било усомниться в авторстве Маркса и Энгельса. Читатель волен был предположить, что «Манифест» написан самим Бакуниным.
Во время второго пребывания Бакунина в Лондоне, в пору зарождения Интернационала, Маркс сам решил возобновить отношения с Бакуниным. В мужестве русского революционера Маркс не сомневался, веря, что Бакунин в царских застенках с честью перенес все испытания.
Рассказывая о прошлом, Михаил Александрович, конечно, ни единым словом не упомянул о своей исповеди перед русским царем. Он понравился в эту встречу Марксу значительно больше, чем когда бы то ни было раньше. Ему даже показалось, что суровые испытания, которые Бакунин выдержал будто бы не сгибаясь, закалили его душу.
— Теперь, — твердо заявил Бакунин Марксу, — поело польского восстания, я буду участвовать исключительно в социалистическом мировом движении.
Маркс не скрыл своего удовольствия при этих словах Бакунина.
— Хорошо, — сказал он тепло, — очень хорошо. Давно пора нам бороться вместе.
Бакунин, распрямив богатырские плечи, откинулся в кресле и, поглаживая бородку, громко заговорил о героических польских повстанцах. По его мнению, русскому правительству были на руку революционные события в Польше. Это стало необходимым, чтобы удержать в спокойствии самое Россию, но царь не рассчитывал встретить столь упорное сопротивление поляков. Борьба длилась целых восемнадцать месяцев.
— Царское правительство спровоцировало польское восстание, — утверждал Бакунин. — Польша потерпела неудачу но двум причинам: из-за коварства Бонапарта и из-за того, что польская аристократия с самого начала медлила с ясным и недвусмысленным провозглашением крестьянского социализма.
Карл, в свою очередь, подробно рассказал Бакунину о том, как и для чего создано Международное Товарищество Рабочих.
— Я приветствую его рождение, — повторил несколько раз Бакунин, — я хочу тотчас же приняться за работу рука об руку с вами, Карл.
После долгой и весьма откровенной беседы Маркс простился с Бакуниным, который уже на другой день должен был выехать обратно в Италию.
Вернувшись домой, Маркс тотчас же написал большое письмо Энгельсу, в котором наряду с другими новостями подробно описал ему свое впечатление от возобновленных отношений с Бакуниным.
