Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1
Для Скотта проблема заключалась в том, чтобы превратить войну в содружество и завоевание — в союз. Для этого оба народа должны понять друг друга, и прежде всего Англия-притеснительница должна понять Шотландию. Объяснить Шотландию Англии должна в первую очередь художественная литература.
Говоря об этой своей задаче, Скотт ссылается на ирландскую писательницу мисс Эджуорт (1767-1849): «Ее ирландские типы познакомили англичан с характером их веселых и добродушных ирландских соседей; поэтому мисс Эджуорт с полным правом может утверждать, что сделала для завершения союза (между Ирландией и Англией), может быть, больше, чем все законодательные акты, которые за ним последовали... Я решил сделать для моей страны то, что с таким успехом сделала мисс Эджуорт для Ирландии, показать моих соотечественников жителям братского королевства в более благоприятном свете, чем они представлялись англичанам до сих пор, и попытаться внушить симпатию к их добродетелям и снисхождение к их слабостям».
Патриотизм Скотт видел в том, чтобы, сохраняя шотландскую самобытность, отказаться от чрезмерной привязанности к старине и искать подлинный шотландский характер не в упрямстве, с каким народ пытается сохранить нерациональные формы хозяйства и старое невежество, а в стойких нравственных чертах — верности, честности, непреодолимом мужестве, страстной преданности убеждениям. Шотландский костюм, шотландский диалект, которым он с таким искусством пользовался в своих произведениях, шотландская старина, которую он изображал, — все это было для него лишь средством сохранения национальной самобытности и утверждения национального характера, а отнюдь не фанатическим культом того, что противостоит новым временам и новой цивилизации.
В 1822 году Скотт встречал в Эдинбурге короля Георга IV. На континенте его участие в этой торжественной встрече было понято как проявление верноподданнических чувств и демонстративного торийского раболепия. Однако для Скотта эта церемония означала нечто иное: он встречал английского короля как короля шотландского, приехавшего в родное ему королевство; национальный шотландский костюм, в который Скотт облачился ради этого торжества, словно утверждал право Шотландии на короля и, следовательно, национальную независимость Шотландии в союзе со своим соседом.
Специфические условия государственного существования Шотландии заставляли Скотта поставить проблему, давно волновавшую умы и в Англии и на континенте. История острова — пожалуй, в большей степени, чем других областей Европы,— была историей завоеваний, в которой вчерашние победители оказывались побежденными. Остров представлял собою сложное напластование национальностей, каждая из которых оставила свой след в культуре или этнографии страны. Феодальное право, как известно, было утверждено на «праве завоевания», а борьба третьего сословия с феодальной системой рассматривалась как освобождение от этого права. «Проблема завоевания» обсуждалась историками уже в течение многих лет, особенно во Франции. Для Англии.эта проблема приобретала не только философско-историческое, но и острое политическое значение. Поставленная в поэмах (например, в «Деве озера») и в «шотландских» романах Скотта, она была отчетливо разработана в его первом средневековом и «английском» романе «Айвенго».
В художественной литературе Скотт первый поставил проблему исторического бытия и судеб страны в плане вполне современном и актуальном. Впервые в английской литературе он создал романы философско-исторического содержания и тем самым оказался великим новатором, увлекшим целое поколение европейских читателей.
Глубокая симпатия Скотта к народным массам не вызывает никакого сомнения. Лучше, чем кто-либо другой из современных ему писателей, он рассказал народную жизнь Шотландии в критические периоды ее истории. Несправедливости и притеснения экономического, политического и религиозного характера, героические восстания доведенного до отчаяния народа нашли в нем своего несравненного живописца. С изумительной для того времени смелостью он показал специфику горной Шотландии, родовой строй и психологию древних кельтских кланов. «В романах Вальтера Скотта перед нами, как живой, встает этот клан горной Шотландии», — писал Энгельс, изучая древнейшие формы общественной жизни.1 В романах, изображающих самые мрачные эпизоды шотландской и английской истории, народ оказывается носителем справедливости, верности и подлинного человеколюбия. В этом и заключается демократизм Ско1та, торжествующий в его творчестве, несмотря на все его политические заблуждения.
Народные герои Скотта — не изящные и добродетельные пейзане и пастушки, словно сошедшие с оперной сцены или с изделий севрского фарфора. В его романах нет ничего идиллического. Его крестьяне не наделены свойствами, которые могли бы примирить с ними высокообразованного, утонченного и аристократического читателя. Они занимаются своим тяжелым трудом, они беспокоятся о пашне, о стаде, о куске хлеба, они говорят на своем диалекте, иногда смешном или грубом, но часто высокопоэтическом и всегда трогательном. Скотт разглядел в этой массе людей личности с самыми различными свойствами характера. Осторожный, положительный, верный Кадди и его мать фанатическая, полная неистовых религиозных восторгов пуританка, Дженни, легкомысленная горничная и почти наперсница мисс Эдит Белленден («Пуритане»), и Джини Динз, изумительная в своей чистоте и самоотверженности, одна из первых «простых» героинь мировой литературы и один из лучших образов Скотта. Проповедники преследуемой религии, мастеровые, солдаты, пастухи, кухарки, бродяги наполняют романы Скотта наряду с рыцарями, министрами и полководцами. Они ведут интригу, спасают основных героев, раскрывают тайны и дают советы. В них воплощены мудрость, нравственность, идеальные порывы и крепкая осторожность того класса, который является вечным носителем истории. Исследуя этот национальный характер во всех его проявлениях и свойствах, Скотт хотел оправдать и утвердить национальную гордость шотландцев. То, что в шотландских нравах англичанам казалось одиозным и смешным — кичливость, воинственность, рваные одежды, босые ноги девушек, диалект, — под ласковым юмором Скотта становилось трогательно наивным и очаровательным.
Задача Скотта требовала как можно более точного и конкретного, как можно более глубокого проникновения в психологию этого своеобразного и во многом столь отличного от англичан народа. Эту задачу должны были разрешать в одинаковой мере романы из современной жизни и романы исторические.
XVII век и XVIII век, 1745 год, время действия «Уэверли», и 1790-е годы, время действия «Антиквария», изображали Шотландию в ее прошлом и настоящем, в ее бедствиях и в ее величии, со всеми неразрешенными и роковыми вопросами ее исторического бытия. Скотт почти одинаково относился к материалу историческому и к материалу современному, для него все это — одна живая, единая в своем прошлом и настоящем Шотландия.
В изображении шотландского простого люда Скотт имел предшественника в лице Роберта Бернса, которого он высоко ценил и почитал как одного из самых оригинальных поэтов Европы. В песнях Бернса захватывающе правдиво был изображен шотландский крестьянин. Это он сам пел и рассказывал о себе, о своем труде и любви, горестях и радостях. Уже на рубеже XVIII и XIX веков Бернс стал национальным поэтом Шотландии, словив символом ее нравственного здоровья, крепкого жизнелюбия и неукротимой веселости. Скотт многому у него научился, хотя по мировоззрению и творческим принципам они сильно расходились.
Еще большее значение имела для Скотта традиция английского романа, особенно Филдинг. Из писателей, о которых он рассказывал в «Жизнеописаниях романистов», выше всех он ценил Филдинга. Пожалуй, ни один романист XVIII века не пользовался в следующем столетии такой непререкаемой и шумной славой, как автор «Тома Джонса». Скотт считал его роман образцом художественного совершенства и по широте изображения общества, и по тонкому знанию людей, и по мастерству композиции. «Естественное и правдоподобное повествование, которое захватывает с самого начала, продолжается правдоподобно, кончается счастливо, подобно величавой реке, начинающейся во тьме какой-нибудь романтической пещеры, текущей плавно, не останавливаясь и не торопясь, посещающей, словно из органической потребности, всякий интересный уголок в стране, по которой она протекает, расширяющейся и углубляющейся в своем значении и наконец приходящей к финалу, словно к огромной гавани, где всякого рода корабли спускают паруса и складывают рангоуты».[2] Так характеризует Скотт роман Филдинга. Несомненно, его собственные романы стремятся воспроизвести и захватывающее начало, и плавное течение, и счастливое окончание, которое для Скотта является почти обязательным, и полноту социального пейзажа с людьми всех классов и состояний.
