Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
— Ждёшь, видно, муженька, Алёнушка? — спросила она, усаживаясь на завалинку и участливо подпирая щёку ладонью.
— Поджидаю, родимая.
— А где он?
— Да где же ещё, как не в кабаке.
— Э-хе-хе, житьё нашенское горькое, касаточка. Легко ли жити с пьяницей мужем.
В это время солнце заиграло на слюдяном оконце дома напротив и, отразившись, ударило блеском по глазам сидящих.
Женщины сожмурились. Когда Алёна раскрыла глаза, перед нею стоял молодой купчина с чистым, красивым лицом.
— Как отсюда ближе пройтить на Басманную? — улыбаясь и любуясь Алёной, спросил он.
— Ну, милок, далековато будет, — ответила за Алёну соседка.
— До вечерни ещё далеко, успею дойтить. Да вот молодуха меня за поцелуй проводит.
— Ты что говоришь, охальник, у её муж. Иди себе вон в ту сторону.
Когда молодой купец удалился, соседка сказала, смотря ему вослед:
— А красив купчина.
Андрей Алмазов удалился в сторону Китай-города, постоянно оглядываясь. Молодица с ребёнком врезалась в память. Её румяное лицо стояло перед глазами. «Приеду за сукном, надо будет опять подойти к этому дому, вдруг опять увижу».
Андрей хорошо знал Москву, а спросил дорогу нарочно, хотел услышать голос молодицы. Был он дворянским сыном, но ходил по городу то в купеческом, то в посадском наряде. Даже суконную лавку держал в Сурожском ряду на Никольской улице. Было это не от бедности, ибо от отца ему остались поместья под Ростовом и Нижним Новгородом. Не всё так просто было с Андреем: его дед Ивашка Торобеев был вологодским купцом, посадским человеком. Ещё во времена царя Бориса Годунова[34] побывал он в Персии с товаром и вернулся оттуда с женой персиянкой. Скоро у них родился сын, в крещении названный Ерофеем. Но мать прозывала его Алмазкой. Она научила его персидскому и турецкому языкам. После Смутного времени отец с сыном перебрались на Москву, где даже поставили свой двор в Китай-городе. В скором времени Иван Торобеев умер, а сын его Алмаз Иванов пошёл в гору и сильно разбогател. Но в Посольский приказ он попал не из-за своих денег, а из-за знания языков. Начав службу толмачом, затем стал подьячим, а после дьяком и главой приказа. Здесь он познакомился с дьяком Сергеем Матвеевым, так же как он вышедшим из простых и добившимся чего-то при дворе за счёт ума и знаний. Эта дружба Алмазовых и Матвеевых не прерывалась три поколения. У Алмаза родились два сына: Семён и Андрей.
У Андрея с детства был дар лицедействовать. Приезжая в чужой город, он переодевался, изображая из себя то сына знатного боярина, то холопа, бегая в рваной рубахе.
Уже с одиннадцати лет его представили голове Тайного[35] приказа Дементию Минину Башмакову, и началась его служба. Он шнырял между боярскими домами и всегда знал, где что говорят. В пятнадцать лет он, как шляхтич, побывал в Польше и вернулся с великими вестями. Он ведал всех ярыжек[36] Тайного приказа, они же о нём не ведали. Он знал о многом, о нём же почти никто не догадывался. Но вскоре многое изменилось. Дементия Башмакова, хоть и дворянина, но не родовитого, в приказе сменил боярин князь Никита Одоевский[37], а Алмаза Иванова в Посольском приказе — боярин Афанасий Ордын-Нащокин[38]. Через некоторое время Алмаз Иванов умер, а Андрейка затаил на родовитых сильную злобу. Уважать людей за дела, а не за кровь он не отучился до конца своих дней.
Впереди заплескалась Неглинка. Вот и Китай-город, боярская часть города. Полтора века назад здесь был Великий посад, не защищённый ничем от набегов крымских татар, народ возмущался этим, и решено было посад огородить.
В мае 1534 года все жители Москвы вышли копать ров и насыпать валы вокруг посада, и уже через четыре недели земляные работы были окончены. Сверху по валу из тонких жердей был поставлен плетень, прозываемый в народе кита, от чего и пошло: городок, огороженный китой, или Китай-город. На месте плетня давно были поставлены каменные стены и башни, а название так и осталось. Бояре быстро сменили посадских, засели в укреплённое место.
Вот и дом стольника Артамона Матвеева. Сивой стоял у ворот.
— Хозяин теби с полдня ждёт, — по привычке понуро смотря в землю, сказал он, открывая ворота, и проводил Андрея в дом.
Артамон Матвеев опять сидел в вифлиотике. Он был озабочен: чем выше Артамон поднимался в царёвой милости, тем больше у него становилось врагов. Но объединённый сговор против него был впервые.
При виде Андрея с нетерпения он поспешил к нему навстречу:
— Ну што, ты был на Крутицком подворье?
— Был. Кроме двух святейших митрополитов и Милославских[39] и Морозовых[40], были там дальняя родня Морозовых, Шеиных.
— А черницу видал?
— Видел и ея. Зовут её Овдотья, она дочерь Ивана Беляева, сгибшего пять годов назад. За ней присматривает посестрия Егакова да старица Ираида.
— Она так хороша, как о ней говорят?
— Как гранёный кубок стекла богемского.
— Чёрт бы её утащил, энту черницу набожную, — выругался стольник, не оглядываясь, плюхнувшись на стул. — Только дела налаживать стали, а тут то Стёпка Разин чернь баламутит, то большие попы с Милославским удавку на моей шее затянуть хотят.
— Велика беда. Царь Михаил[41] от Хлоповой глаз отвести не мог. Салтыковы ей зелья подсыпали, она полмесяца животом маялась, в Сибирь сослали. Да и царь Алексей Михайлович, по первой когда жениться собирался, ни о ком, кромя Емфимии Всеволжской, и думать не хотел. Его же воспитатель Борис Морозов к ней служку приставил, та ей косу так стянула на голове в венец, что она во время последних смотрин в обморок упала. И туды ж, в Сибирь со всей роднёй отбыла.
— Ты мене, Андрюшка, душу не гневи. Я твово отца за первого свово учителя почитаю. Я ведь помню, як царь наш, государь Михайло Фёдорович, лбом на невидимы стены натыкал си, ему бы жене душу излить, а он к Стрешневой, ничего уже и не ощущал. То отец поучал, то бояре. Двоюродный брат боярин Никита Иванович Романов и тот протеву шёл. Тогда он впал в задумчивость и умер от многого сидения, холодного пития и кручины. Ежели какая из привезённых девок государю нашему Алексею Михайловичу приглянетси, всё содею для венчания.
— Во, во ... Через ту Овдотью Беляеву карачун нам сделают.
— Ну чему быти, того не миновати. А сейчас вот што. Вернёшься домой, переоденешься. Наденешь кафтан стрелецкого сотника мово полка. Явишься в Казённый приказ, возьмёшь грамоту царя к астраханскому воеводе боярину князю Ивану Прозоровскому[42] и с десятком стрельцов свезёшь. Вор Стёпка Разин Царицын взял, воеводу Тимоху Тургенева саблей порубил. Пущай князюшко поболепствует и поратует вора тово. Особливо царёв флот пущай бережёт. Ты сам там останешься. За корабль «Орёл» и яхту «Царёву» головой ответишь. Савелия Сивого с собой возьмёшь, коли чево — спину прикроет.
Андрей хмурый вышел из вифлиотики. Савелий Сивой ждал у двери.
— Идём чёрту под топор башку подставлять, можа, веселей будет. — Савелий понимающе заглянул в глаза и, ничего не говоря, последовал за дворянским сыном.
Вот уже второй час, как царевич Фёдор переводил с латинской Библии, сравнивая свой перевод с переводом с греческого, который делала сестра его, царевна Софья[43]. Славянские языки давались ему легче. Симеон Полоцкий следил за их работой.
Царевич не любил сестру. Она была на пять лет старше его и всё время командовала им. Не будь у Фёдора больных ноги, он бы давно подрался с ней, хотя она и была на голову выше его. Из шести его сестёр[44] лишь Софья пожелала научиться большему, чем читать и писать. Особенно сильно раздражало Фёдора, когда Софья приводила примеры из жизни византийских царей, как сёстры помогали править братьям. Ярчайшим её примером была Пульхерия, правившая за Феодосия Второго. На что Фёдор всё время отвечал:
— По энтому турки и захватили Царьград и всю Греческую землю.
Сегодня Софья переводила намного быстрее брата, и это его злило. Улыбаясь кошачьей улыбкой, она лезла с помощью, когда открылась дверь, и в палату вошёл царь. Массивная фигура Алексея Михайловича двигалась медленно. У него, как и у сына, болели и опухали ноги. Он считал это наказанием Господним за то, что его дед, патриарх Филарет[45], оказался в стане вора Лжедмитрия[46]. Фёдор очень походил на отца, был его маленькой копией. Он старался подражать ему во всём.
— Фёдор, сегодня большое собрание думы, — медленно и степенно произнёс царь, — ты должен присутствовать.
Опёршись на посох, царевич поднялся из-за стола. Привычная боль исказила красивое детское личико.
Золотых палат в Кремле было три: Большая, Средняя и Малая. В Малой чаще всего встречалась со своим двором царица. Сейчас же, когда царь был вдов, здесь собиралась дума. Свод этой палаты был украшен изображениями дивных птиц среди деревьев и виноградных кистей, и сделан таким искусным образом, что в нём был какой-то чудный отголосок. Даже шёпот отлетал от него и был слышен во всех углах палаты. Посреди свода находился медный лев, держащий в пасти кольцом свитого змея, от которого спускались вниз многие богато украшенные подсвечники. Стены палаты кругом были исписаны изображениями деяний святых и ликами ангельскими. А над резным престолом большая икона Пречистой Девы с Предвечным Младенцем на руках, который как бы благословляет сидящего перед ним. Возле каждой из Золотых палат была тайная комната, из которой можно было наблюдать за тем, что творится в палате. .
