Петр Фурман - Саардамский плотник
— Ни за что не пущу! — вскричал Гаарден.
— Гаарден! — строго произнес мастер, — Я приказываю тебе, я, хозяин зтой верфи!
Гаарден отступил, бросив грозный взгляд на молодого человека. На лице Михайлова выразилась радость, он бросил шапку наземь, засучил рукава и твердыми шагами подошел к бревну.
— Да узрит моя отчизна этот новый корабль на своих морях! — произнес он вполголоса по–русски. — И да будет ему прозвание «Царь Петр»! Господи, благослови!
Михайлов перекрестился, замахнулся и нанес такой удар, что чуть не перерубил бревно пополам, щепки так и брызнули во все стороны. Михайлов взял одну из них и спрятал ее в карман. Потом он поднял голову и выпрямился. Все с особенным удовольствием глядели на статного, прекрасного молодого человека, в черных, огненных глазах которого блистали ум и благородная гордость.
Сам Блундвик чуть не снял шапки, взглянув на величественную наружность своего младшего работника.
— Братцы! — сказал последний, — Сегодня вечером я угощаю вас всех. Принимаете приглашение?
— Принимаем! Принимаем! — отвечали все плотники, исключая Гаардена, который не мог простить Михайлову, что он лишил его принадлежащей ему чести.
— Странный парень! Настоящий москвич! — сказал Блундвик, у которого от смеха трясся живот. — Правду говорят, что русские тароваты; это, вероятно, какой–нибудь маменькин сынок, которому из дому посылают денежки.
— Видели ли, — спросил Видеманн, — как он топором владеет? Я думал, что он испортит бревно.
— Да–да, силач!
— А заметили ли вы, как он спрятал одну щепку в карман? Видно, хочет послать маменьке свою работу.
Блундвик продолжал смеяться, но, вспомнив, что не завтракал еще, сделался весьма серьезным, пожелал счастливого начинания плотникам и ушел домой. Михайлов с прочими работниками приступил к работе.
ГЛАВА IV
ПЕРВОЕ ЖАЛОВАНЬЕ
Прошла неделя.
Однажды вечером дети Гаардена вернулись домой с двумя корзинами, доверху набитыми щепками.
— Как вы сегодня много набрали! — сказала им мать. — Да и какие славные щепки!
— Да, — ответил Фриц. — Мы были у русского. Он так рубит, что успевай только подбирать. Мы к другим и не ходим; он такой добрый, ласковый! Он очень удивился, когда мы ему: сказали, что должны платить за каждую корзину щепок. У нас, говорит он, столько лесу, что щепки годятся только на растопку, и бери их даром сколько хочешь.
— А какой он ловкий, маменька! — продолжала Анна. — Якову попала щепка в глаз, и он стал кричать от боли. Услышав крик, русский бросил работу и подбежал к Якову. Увидав, в чем дело, он вынул из кармана какие–то стальные щипцы и вытащил щепку; потом посоветовал еще Якову приложить к глазу хлеб, смоченный в молоке.
Мать с изумлением покачала головой.
— У него всегда в кармане маленькая плоская коробочка со щипчиками, ножницами и ножами, точно у доктора, — сказал Фриц.
— И как все любят его! — прибавила Анна.
— Да, все, — печально сказал Фриц, — все, кроме папеньки.
— Он сердится на русского за то, — сказала со вздохом мать, — что тот перебил у него…
Она не успела договорить, потому что в это самое время в отворенном окне показалась голова красивого молодого человека лет восемнадцати.
— Папенька не вернулся еще с верфи? — спросил он.
— Вильгельм, Вильгельм! — вскричали дети. Мать с беспокойством осмотрелась.
— Ступай сюда, Вильгельм! — сказала она. — Ступай сюда! Отца твоего нет еще дома.
Минуту спустя молодой человек вошел в комнату. Он поздоровался со всеми, потом спросил печальным голосом:
— Что, папенька все еще сердит на меня?
— Ах, Боже мой! — отвечала мать. — Ты ведь знаешь железную волю твоего отца. Только ты один не уступил ей!
— Я не могу, маменька, не могу! — Подумай, Вильгельм!
— Я думал, маменька, думал долго и много и убедился совершенно, что с моей стороны это не одна прихоть, не одно упрямство, но истинное, глубокое призвание, которого я победить не могу.
В это время послышался громкий голос за дверьми.
— Папенька! — вскричали дети с испугом.
— Уйди, уйди! — сказала мать, испуганная не менее детей, потому что старый Гаарден был очень строг.
Вильгельм осмотрелся: уйти не было никакой возможности, а потому он, не теряя напрасно времени, подлез под высокую кровать, длинные занавесы которой доходили до полу. Едва он успел спрятаться, как в комнату вошел отец. Сложив топор, пилу и другие орудия, Гаарден сел на скамью.
— Марта! — сказал он жене. — Дай мне скорее рюмку водки.
Пока жена наливала водку, взор старого плотника упал на корзину со щепками.
— Ого! — сказал он, наклонившись, и взял одну щепку. — Сейчас видно, что топор, рубивший эти щепки, был в искусной, сильной руке. Где вы их набрали? — спросил он, обратившись к детям.
— Возле русского, папенька, — отвечал Фриц.
Гаарден насупил брови.
— Этот выскочка обидел меня, — сказал он, выпив рюмку водки, — несмотря на то, я первый готов отдать ему должную справедливость. Славный работник! Встает с рассветом, ложится спать последний, неутомим, понятлив, воздержан; словом, таких работников мало! Он нанял себе маленький домишко у мастера, сам готовит себе кушанье, сам убирает себе квартирку н не принимает никогда участия в пирушках наших гуляк. Да, часто, смотря на благородное, открытое лицо молодого человека, работающего так усердно, что с него градом льет пот, я вздыхаю и сожалею о том, что Бог не дал мне такого сына вместо моего негодяя Вильгельма!
— Напрасно ты бранишь бедного Вильгельма, любезный муж, — возразила жена. — Что делать, если…
— Молчи! — вскричал Гаарден. — Первый долг сына есть беспрекословное повиновение воле родителей.
— Но, друг мой, если он не чувствует ни малейшей охоты…
— Вздор! Я ему желаю добра; он еще слишком молод и не понимает своей пользы; что за жизнь ведет моряк? Ему беспрестанно угрожает опасность; море ненасытно и ежегодно поглощает тысячи людей.
— Любезный муж, — возразила жена, — на все воля Всевышнего, и коли кому суждено умереть, так смерть отыщет его, где бы он ни был, на корабле ли, на верфи или в мягкой постели. Притом же, если б не было моряков, так не нужно было б строить и корабли.
— Пустяки! Я своего слова не переменю. Вильгельм будет плотником, или я его знать не хочу! Впрочем, я заболтался; сегодня суббота, надобно идти получать недельное жалованье. До свидания, жена.
В дверях Гаарден встретился с Михайловым и невольно нахмурился.
— Товарищ! — сказал молодой человек. — Я сейчас получил жалованье и принес тебе обещанное.
— Какое обещанное?
— Ты забыл, что я обещал отдать тебе свое жалованье за целый месяц. Вот за первую неделю.
С этими словами Михайлов положил деньги на стол.
— Не нужно мне твоих денег, я их не заслужил, — угрюмо отвечал Гаарден.
— А я никогда не изменял и не изменю своему слову. Ты должен взять деньги!
— Не возьму, говорят тебе! — с упрямством возразил старик. — Что ты пристал ко мне!
Глаза Михайлова засверкали; краска выступила на щеках его.
— Я приказываю тебе взять эти деньги! — вскричал он громким гневным голосом так, что Гаарден с невольным изумлением вытаращил на него глаза.
— Ты мне приказываешь? — повторил он.
Но вспыльчивый молодой человек успел уже оправиться и прийти в себя.
— Гаарден, — сказал он более спокойным голосом, — не стыдно ли тебе? Ты вдвое старее меня, а между тем упрямишься, как школьник; у тебя жена и дети, а ты не хочешь принять денег, которые я предлагаю тебе с таким удовольствием и радушием…
— Если я приму у тебя деньги, то скажут, что ты заплатил мне за оскорбление. Ты, вероятно, забыл, как обидел меня?
— Э, полно, Гаарден! Не ты ли сам, вместе с прочими, говорил при заложении корабля: «И прости нам долги наши, яко же и мы прощаем нашим должникам»? Неужели ты произносил эти слова бессознательно, или считаешь себя таким безгрешным, что не нуждаешься в прощении?
Все присутствующие были невольно поражены словами, голосом и выражением лица Михайлова. Старый плотник был до того пристыжен, что не смел взглянуть в лицо своему молодому товарищу; но после минутного молчания он протянул ему руку.
— Товарищ, — сказал он, — ты прав. Я сознаюсь, что ты обидел меня не по злобе, а по весьма понятному в твои лета честолюбию. Итак, дай мне руку и будем друзьями, но денег твоих я все–таки не возьму… Но извини, мне надобно идти за жалованьем.
— Пойдем, я провожу тебя, — сказал Михайлов.
— Да, но возьми сперва свои деньги.
— Экой упрямый! — сказал с досадой молодой человек, собрал деньги и спрятал их в карман.
— Вот так, — сказал Гаарден, — теперь мы можем остаться друзьями.
Оба вышли.
ГЛАВА V
ВИЛЬГЕЛЬМ
Когда не стало больше слышно шагов удалявшегося с Михайловым Гаардена, Вильгельм высунул голову из–под кровати.
