Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Кассандр, уже целый час страдавший от словоохотливости собеседника, вежливо поднял руку.
– Я сам сидел в юности у его ног, когда он преподавал в Македонии.
Ненавистные дни, приправленные желчью враждебности к блестящему, жадно интересующемуся всем на свете кружку, из которого его навсегда вытолкнула собственная завистливость. Кассандр помолчал и многозначительно произнес:
– И все было бы просто прекрасно, если бы главный из учеников нашел лучшее применение своим дарованиям и положению.
Насторожившийся ученый пробормотал что-то о порочности варварских веяний и искушениях, что таит в себе власть.
– Ваш мир понес тяжелую утрату, когда Каллисфен закончил свой земной путь. Блестящий был ученый, я полагаю.
– О да! Аристотель весьма за него опасался, на самом деле он даже предсказывал подобный исход. Некоторые необдуманные письма…
– Я убежден, что бедного Каллисфена несправедливо обвинили в подстрекательстве к цареубийству. Видимо, просто сделались нежеланными его философские воззрения.
– К сожалению, так… Но у нас теперь нет связи ни с кем из тех, кто сопутствовал Александру, а наших сведений далеко не достаточно.
– По крайней мере, – с улыбкой произнес Кассандр, – сейчас у тебя гостит человек, пребывавший при вавилонском дворе в последние недели жизни царя, считавшего себя властителем мира. Если ты любезно пригласишь сюда писца, я поведаю ему о том, что видел своими глазами.
Писец пришел с изрядным запасом табличек. Диктовка проходила в спокойном, не нагнетающем напряжения темпе.
– …но уже задолго до этого в поведении Александра вдруг стала проявляться кичливость, а сам он начал предаваться разврату, предпочтя непомерную в своем чванстве заносчивость персидских царей здравой сдержанности обитателей родной Македонии.
Писцу не придется потом ничего подправлять в изложении, старательно продуманном и затверженном назубок. Теофраст, чья собственная жизнь прошла в ученых трудах, внимал как зачарованный очень выверенным и весьма хлестким высказываниям непосредственного участника великих событий.
– Он заставил своих победоносных полководцев простираться ниц перед его троном. Триста шестьдесят пять наложниц – столько же было у Дария – заполонили его дворец. Не говоря уже о множестве женоподобных евнухов, возбуждающих похоть. Я, пожалуй, не стану подробно останавливаться на еженощных кутежах…
Кассандр продолжал в том же духе довольно долгое время, с удовольствием отмечая, что каждое его слово появляется на вощеной табличке. Наконец писца поблагодарили и отправили переписывать набело свежеиспеченный исторический документ.
– Естественно, – небрежно бросил Кассандр, – бывшие спутники Александра постараются расписать его в совершенно других, более выгодных для них красках, чтобы придать себе веса.
Глава Ликея мудро кивнул; этот осторожный ученый принял к сведению возможность появления сомнительных хроник.
Кассандр, у которого пересохло в горле, с удовольствием потягивал вино. Он, как и облагодетельствованный им философ, с нетерпением ждал этой встречи. Ему никогда не удавалось унизить своего врага при жизни, но наконец-то хотя бы сейчас это произошло. Он сумел-таки приглушить сияние славы, ради которой тот сжег собственную жизнь.
– Я надеюсь, – вежливо сказал на прощание Теофраст, – что твоя жена пребывает в добром здравии.
– О да, Фессалоника теперь вполне может наслаждаться благами этого мира. От своего отца, царя Филиппа, она унаследовала крепкое телосложение.
– А юный царевич? Ему, должно быть, уже лет восемь, пора начинать учебу.
– Пора, пора. И дабы уберечь мальчика от дурных отцовских склонностей, я приучаю его к более строгой жизни. Видимо, древняя традиция взращивания македонских властителей попросту устарела, учитывая, что Александр без какой-либо пользы все отрочество верховодил своими Соратниками, компанией знатных хлыщей, соревновавшихся перед ним в лести. Царевич с матерью устроились во дворце Амфиполя, там они защищены от злых умыслов и интриг; он воспитывается как обычный знатный македонец.
– Весьма полезное нововведение, – согласился ученый. – Осмелюсь, почтенный Кассандр, преподнести тебе один мой скромный трактат – «Образование государей». Когда мальчик станет постарше, тебе придется подумать о выборе наставника для него…
– Безусловно, – сказал регент Македонии, – я неустанно думаю о том времени.
310 год до н. э.
Крепость Амфиполя увенчивала высокую отвесную скалу над излучиной реки Стримон, практически завершавшей здесь свой стремительный бег к морю. В давние времена этим фракийским оплотом владели Афины и Спарта, позже его обновила и расширила Македония, причем каждый из завоевателей добавлял к древней твердыне какое-нибудь укрепление или башню. С крепостных стен дозорным открывалась прекрасная панорама во все стороны света. Порой в ясную погоду эти парни показывали Александру далекие северные хребты Фракии или вершины Афона, а он иногда рассказывал им о местах, в которых успел побывать, впрочем, за шесть лет здешней жизни эти воспоминания сделались довольно смутными.
Но ему помнились служанки и евнухи в палатке матери, ее крытый походный фургон, дворец в Пелле и бабушкины покои в Додоне, он также очень хорошо помнил Пидну, помнил, как мать не хотела говорить ему, что стряслось с бабушкой, но слуги, конечно, просветили его. Еще в память врезалось, как рыдала тетушка Фессалоника перед свадьбой и как отчаянно плакала мать перед отъездом сюда, хотя теперь она уже успокоилась. Только одно в его жизни совсем не менялось: при нем всегда состояли солдаты. Они-то и сделались его единственными друзьями, с тех пор как уехал Кеб.
Ему все никак не удавалось познакомиться со сверстниками, зато он часто ездил на верховые прогулки в сопровождении парочки дюжих ребят. Но как только он ближе сходился с этими малыми и они начинали шутить с ним, состязаться или делиться какими-нибудь новостями, как почему-то вдруг приходило новое назначение и его провожатые отбывали, а их место занимала новая пара. Однако на протяжении пяти лет этих замен оказалось так много, что среди прибывавших охранников опять стали попадаться знакомцы, охотно возобновлявшие старую дружбу.
Некоторые из новичков выглядели угрюмо, и с ними было вовсе не весело проводить время, но с годами царевич обрел проницательность, научился хитрить. Комендант крепости Главкий обычно навещал его каждые несколько дней, и когда Александр говорил ему, к примеру, как любезны с ним новые телохранители и как много интересного они рассказывают о сражениях с азиатами, то вскоре хмурых молчунов куда-то переводили. Когда же его истинные друзья сообщали коменданту, что царевич грустит на прогулках, то они задерживались при нем на достаточно продолжительный срок.
От таких вот друзей он однажды услышал, что Антигон, верховный главнокомандующий войсками Азии, по собственному почину развернул военные действия, намереваясь забрать его из Амфиполя под свою опеку. Александру было всего два года, когда жизнь столкнула его с Антигоном. Завидев страшного одноглазого великана, малыш пришел в ужас и заорал. Теперь Александр знал много больше об этом воинственном исполине, но все-таки не горел желанием стать его подопечным. Нынешний опекун не причинял ему никаких неудобств, поскольку вовсе не докучал своими визитами.
Подрастающему царевичу хотелось, чтобы его взял под крыло Птолемей. Нет, он совсем не помнил этого человека, но солдаты рассказывали, что из отцовского окружения Птолемея любили больше других. И воевал тот под стать отцу, проявляя великодушие, «что по нынешним временам всем в диковину». Однако Птолемей находился в Египте, и не имелось ни малейшей возможности с ним снестись.
Как бы там ни было, но оказалось, что война вскоре закончилась. Кассандр, Антигон и остальные полководцы заключили мир, согласившись, чтобы Кассандр оставался опекуном Александра до его вступления на престол.
– А когда я взойду на престол? – спросил как-то у двух своих лучших приятелей Александр.
По какой-то причине этот вопрос встревожил обоих. С неожиданным жаром и Пер, и Ксанф настоятельно посоветовали ему никому не рассказывать об их разговорах, иначе им грозит верная ссылка в какую-нибудь глухомань.
Обычно они затевали скачки втроем, но лошадь Пера вдруг охромела, и Александр попросил Ксанфа разочек проехаться с ним, перед тем как повернуть к дому. Тот согласился, и они пустили коней вскачь, а Пер остался ждать их. Когда же они остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, Ксанф сказал:
– Помни, никому ни слова. Но в стране о тебе поговаривают.
– Неужели? – спросил Александр, мгновенно оживившись. – По-моему, обо мне знают только те, что живут в крепости.
