Золотой век. Книга 2. Империя - Конн Иггульден
– Плистоанакс, сын Павсания? – произнес эфор.
Мальчик кивнул. Он не опустился на колени, остался стоять. Тисамен был другом отца, а эфоры судили его. Плистоанакс не стал бы преклонять колени ни перед кем из них, чего бы это ему ни стоило. Он знал это так же твердо, как тверда земля у него под ногами. Вместо этого мальчик улыбнулся, а эфор в ответ сдвинул брови.
– Это он, – сказал Тисамен, привлекая к себе внимание.
Плистоанакс взглянул на него, но прорицатель глядел вдаль.
– Твой отец Павсаний был старшим сыном Клеомброта, – продолжил эфор, – племянником царя Леонида, двоюродным братом царя Плистарха. Ты его единственный наследник. – Эфор замолчал, хотя губы его по-прежнему шевелились, словно он не мог заставить себя говорить дальше.
Тогда раздался грубый голос дяди Плистоанакса Никомеда:
– Царь умер, мальчик. Он перенапрягся, и его сердце не выдержало.
Плистоанакс моргнул, слова дяди гремели у него в ушах.
– Я не… – начал он.
Эфор взял себя в руки и завершил свою мысль:
– У царя Плистарха нет сыновей. Ты наследник царского рода, владыка. Это решено. Эфоры проголосовали, но другого кандидата все равно не было. – Губы эфора снова беззвучно задвигались, пока он решал, высказать свои мысли открыто или проявить осторожность. – Я бы не желал иметь своим царем сына осужденного изменника и труса, но так случилось. Никого другого нет.
Плистоанакс видел, с какой горечью произнес эти слова эфор, и подумал, что это стариковская храбрость. Когда смерть осеняет крылами голову человека, он может говорить что угодно.
– Мне четырнадцать лет… – заговорил Плистоанакс.
Эфор взмахнул рукой в воздухе и перебил его:
– Твоя дядя Никомед будет регентом, пока ты не закончишь обучение в агогэ. А когда войдешь в возраст…
– Я царь? – твердым голосом произнес Плистоанакс, и старик уставился на него. – А раз так, то лучше придержи язык. Если задумал снова оскорбить моего отца. Только посмей, эфор, и я первым делом прикажу своему дяде Никомеду вынуть меч и пронзить им тебя.
Повисла долгая пауза, окрестные холмы словно затаили дыхание. Наконец эфор кивнул и поклонился:
– Владыка, боги сделали тебя царем. Я говорил, объятый горем, потому что любил Плистарха, как собственного сына. С твоего позволения я уйду. Мы отстраиваем заново город. Там много работы.
Мальчик кивнул ему, сцепив за спиной руки, чтобы никто не видел, как они задрожали. Эфор развернулся и направился к ожидавшим их коням. Тисамен и Никомед остались.
– Неудачное сейчас время, чтобы остаться без царя, – сказал дядя, – после землетрясения и восстания илотов. Мы как будто прокляты…
Он взглянул на Тисамена, словно искал у того ответа. Прорицатель посмотрел на мальчика и сказал:
– Твой отец был хорошим человеком и не предателем. Я дал клятву в этом, повторил ее Плистарху, а теперь подтверждаю тебе. Дельфийский оракул обещал мне пять побед. Две использовал Плистарх, чтобы стать царем. С Платеями и Кипром я получил четыре. Последнюю приберег ради твоего отца. В его гибели виноваты афиняне. Если Спарта когда-нибудь выступит против Афин, я должен быть на поле битвы в память о твоем отце.
– Дядя Никомед, – обратился к нему Плистоанакс, – ты слышишь?
Человек этот был ему совсем чужим, воин-спартанец в расцвете сил. Тем не менее Никомед согласился со всем и склонил голову. Эфоры и боги выбрали этого мальчика. Пейтархия – спартанское послушание – было единственным возможным ответом.
– Будь по-твоему, владыка, – сказал он.
Плистоанакс дождался, пока эти двое тоже не сели на коней и не ускакали. А когда обернулся, то с испугом увидел, что наставник так и стоит на месте со своей лампой. Разумеется, Трагос слышал каждое слово, незаметный, как колонна. Все те годы, что Плистоанакс провел в агогэ, этот человек мучил и тиранил его. Но он тоже был спартанцем. Известный под прозвищем Козел, тренер медленно припал на одно колено и свесил голову на грудь.
– Прошу тебя, встань, – вдруг смутившись, произнес Плистоанакс.
Трагос поднялся, в его глазах читалась расчетливость.
– Если ты станешь военным царем Спарты, парень, я возьмусь тренировать тебя жестче, чем всех остальных. Будет трудно, но я не допущу, чтобы хоть один человек посчитал, что мои уроки недостаточно хороши. Мы выкуем из тебя железо, сынок.
Мгновение Плистоанакс раздумывал, не заговорить ли с ним высокомерно. Все-таки Трагос стоял перед ним на одном колене. Но в глазах старого ублюдка светился лукавый огонек. Он только этого и ждал – Плистоанакс видел, – ловил шанс сбить его с ног и назвать это своим первым уроком. После семи лет знакомства мальчик слишком хорошо знал своего наставника.
– Ладно, – сказал он. – Делай, что должен. Я царь по крови. Сделай меня достойным этого звания.
Огонек в глазах наставника угас, вертевшиеся на языке слова были проглочены.
– Что ж, солнце встало! – провозгласил Трагос, отворачиваясь. – До еды ты пробежишь по трудному пути! Пошли вон, все! Я вижу, вы затаились в тени. Похоже, сегодня вам предстоит пробежка вместе с царем.
Плистоанакс застонал, хотя при этом слегка удивился. Так называемый трудный путь был мучителен, но ему, маленькому и легкому, в самый раз. Обычно он приходил к финишу в числе шести первых, тогда как мальчики, более нагруженные мышцами, сдавали на жаре. Видимо, наставник решил обеспечить ему победу, если он сам постарается ее добыть, предположил Плистоанакс. И постарался. Уверенность, которую он ощущал в костях, гнала его вперед. Не важно, какой ценой, но он оставит соперников позади.
9
Тем утром зал совета – буле – был полон до отказа. По пятьдесят представителей десяти афинских фил собрались здесь, хотя места для всех едва хватало. Некоторые стояли на ступенях или набились на скамьи так плотно, что было не видно камня. Говорили, что толчею создавали намеренно, по замыслу проектировщиков. Принимая решения, люди не могли сидеть отдельно. Скопление народа наполняло жизнью это здание на Агоре – масса голосов звучала разом, а потом затихала при голосовании по каждому вопросу или когда его передавали для рассмотрения Афинским собранием на следующий день.
Периклу это нравилось. Он слышал, как здесь выступали его отец и другие
