Последний полет орла - Екатерина Владимировна Глаголева
Встав у окна, Рене смотрел на улицу. Двое мужчин, неспешно фланировавших по ней, повернулись и приподняли шляпы, виконт сделал приветственный жест рукой. Ему было не разглядеть, кто это, но не всё ли равно. В Генте невозможно сделать и шага, не встретив знакомых.
Власть «короля Франции и Наварры» простиралась теперь на всего один особняк на улице Шан, в самом центре города, неподалеку от Ратуши и дозорной башни, да и тот принадлежал графу Хане ван Слейнхайзе. Какая ирония судьбы! В Генте родился в свое время Карл V – властитель империи, «над которой никогда не заходит солнце»… Людовик XVIII занимал первый этаж; его личные апартаменты, выходившие в сад, состояли из приемной, которую, в память о Тюильри, назвали «залом Маршалов», рабочего кабинета и спальни; туда можно было попасть из большой прихожей с плиточным полом, повернув направо, налево же была кордегардия и столовая с окнами на улицу. Капитан охраны и герцог де Блака, без которого Луи Станислас не мог обойтись, ютились на втором этаже. В этом «королевстве» было всегда шумно, людно и суетно; даже когда гвардейцы выгоняли из «зала Маршалов» разгалдевшихся посетителей, в кабинет долетали звуки колоколов с собора Святого Бавона и из церкви Святого Николая, а в столовую – грохот экипажей с площади Коутер.
Шатобрианы сначала поселились в гостинице «Фландрия», но там же остановились аббат Луи, сохранивший должность министра финансов, и морской министр граф Беньо, которым пришлось делить одну комнату. Тонкая перегородка между гостиничными номерами не гасила звуки громких ссор, причем министров особенно разбирало около полуночи, когда Селесте становилось трудно дышать и Рене сидел рядом, поправляя ей подушки. Луи ругал Беньо дураком, тот припоминал ему сокращение армии из-за нехватки денег и казну, брошенную в Тюильри, аббат стучал стулом об пол… Госпожа де Шатобриан, не терпевшая обоих, задыхалась уже не столько от астмы, сколько от возмущения: она не могла забыть, что в первую годовщину Революции Луи (аббат, имевший сожительницу) исполнял обязанности дьякона на празднике Федерации, помогая Талейрану (женатому епископу), а Беньо, бывший прежде близким советником Люсьена Бонапарта, десять лет пресмыкался перед Наполеоном точно так же, как теперь перед Людовиком XVIII, и вот такие люди при любой власти сохраняют жизнь, богатство и влияние, тогда как честные и порядочные гибнут или терпят нужду! Супруги с большим облегчением перебрались в дом господина ван дер Бриггена на улице Круа, где им отвели целых две комнаты. Там уже жили братья Бертены, у которых снова отняли их детище – «Журналь де деба». В Генте они стали издавать свой «Универсальный вестник», который быстро переименовали в «Универсальную газету», чтобы не путать с парижским. Печаталась эта газета на собственные деньги короля, который помещал там свои ордонансы и прокламации; в редакцию входили также герцог де Блака, Шатобриан, граф де Жокур, временно исполнявший обязанности министра иностранных дел (Талейран застрял в Вене), военный министр генерал Кларк и министр просвещения Лалли-Толендаль.
Газета выходила всего три раза в неделю, и всё же написание статей для неё стало основным занятием Шатобриана, поскольку обязанности министра внутренних дел, которые он исполнял в отсутствие аббата де Монтескью, уехавшего в Лондон, не отнимали у него много времени: переписка с «департаментами», то есть префектами и мэрами «верных городов» внутри Франции, не требовала даже услуг секретаря, строительством дорог и ремонтом мостов Рене не занимался, его должность полномочного посланника в Швеции тоже существовала пока только на бумаге, и, если не считать заседаний Совета за покрытым зеленым сукном столом в кабинете короля, ему было совершенно нечего делать.
О, эти совещания! Они начинались каждый день часа в четыре и продолжались до обеда – шумные, звонкие и пустые. Обменивались последними новостями, спорили, слушая каждый сам себя. Король председательствовал, желая знать мнение каждого. Генерал Кларк, он же герцог Фельтрский, сохранивший связи среди генералов и маршалов Бонапарта, знакомил его величество с новыми назначениями и перемещениями императорских войск; де Блака делился информацией о настроениях в столице, наверняка полученной от Фуше; Лалли-Толендаль, утирая платком пот со лба и слезы с глаз, разражался патриотическими тирадами – еще более раздутыми и напыщенными, чем он сам; король отвечал им всем, пересыпая свою речь цитатами из Овидия и Горация… В основном делили шкуру неубитого медведя – обсуждали, как поступить после возвращения с теми, кто поддержал Бонапарта и служил ему, причем де Блака и Кларк занимали самую непримиримую позицию, а Шатобриан возражал им. Само возвращение не ставилось под вопрос; много говорили о необходимости предотвратить иноземное вторжение и позволить французам восстановить династию своими руками. Между тем немногие маршалы, сохранившие верность королю, один за другим покидали Гент: Бертье выхлопотал себе позволение уехать в Бамберг, к жене и детям; Виктор, затравленный глупыми шутками, отправился в Ахен, даже Мармон перебрался в Брюссель…
В шесть часов вечера король шествовал в зеленую гостиную, превращенную в столовую; нескольким министрам и иностранным посланникам милостиво разрешали разделить трапезу вместе с ним и Месье, специально приезжавшим из гостиницы «Нидерланды», где он устроил свой двор, – это было единственным отступлением от этикета. Шатобриан часто оказывался в числе избранных, поскольку королю нравилось, что виконт искренне смеется над его анекдотами, – ни один придворный не позволил бы себе такого чистосердечия. Месье, напротив, хмурился: он и его приспешники считали Рене якобинцем, зато герцог де Блака всячески выражал ему свое расположение, поскольку его самого терпеть не могли. Придворные интриги переместились из Тюильри на улицу Шан… Шатобриан был вынужден признать, что его жена права: ни первое, ни нынешнее изгнание ничему не научили Бурбонов и ярых роялистов. Граф д’Артуа на одну лишь гостиницу тратил тысячу франков в день, тогда как король, оставшийся по милости аббата Луи почти без средств и начавший переговоры с лондонским правительством о займе в полмиллиона фунтов, не мог себе позволить содержать армию и даже закупить лошадей для офицеров; герцог Фельтрский разъезжал в
