Последний полет орла - Екатерина Владимировна Глаголева
Он двадцать лет ратовал за свободу печати, независимость судов, личную неприкосновенность и гарантию собственности, боролся с произволом, требовал истинного представительства народа для управления государством, так неужели сейчас он откажется от работы над Конституцией, закрепляющей все эти права, из личной антипатии к человеку, провозгласившему себя императором? Отказаться – значит перечеркнуть всю свою жизнь, а не проявить мужество и принципиальность! Каким бы крошечным ни был шанс подарить свободу целой нации, отвергнуть его было бы преступно. Какое право он имеет решать за весь народ? Допустим, он не преуспеет – что ж, на него посыпятся обвинения в непоследовательности и переменчивости, он будет к ним готов и безропотно понесет свой крест, но если ему удастся хотя бы малая часть задуманного, если он сумеет сделать тиранию менее деспотичной, высечь искру самосознания во мраке тупой покорности – вся Франция окажется в выигрыше! Решено: он поедет в Тюильри. Хотя бы для того, чтобы понять, есть ли еще надежда…
* * *«С тех пор как пятнадцать лет назад Мы, по желанию Франции, встали во главе государства, Мы старались улучшить, в разные времена, конституционные формы согласно потребностям и желаниям нации и пользуясь уроками опыта. Конституции Империи сложились, таким образом, из серии законодательных актов, облеченных одобрением народа. Тогда Нашей целью было создать большую европейскую федеративную систему, которую Мы сочли соответствующей духу времени и способствующей прогрессу цивилизации. Дабы придать ей завершенный вид, протяженность и устойчивость, Мы отложили учреждение нескольких внутренних установлений, предназначенных особливо для защиты свободы граждан. Ныне же Нашей целью является лишь дальнейшее процветание Франции чрез утверждение общественной свободы. Отсюда проистекает необходимость внести несколько важных изменений в законы, сенатусконсульты и прочие акты, руководящие жизнью Нашей Империи. Желая, с одной стороны, сохранить всё благотворное и полезное из прошлого, а с другой – сделать Конституции Нашей Империи сообразными во всём желаниям и потребностям народным, а также состоянию мира, который Мы намерены поддерживать с Европой, Мы решили окружить права граждан всевозможными гарантиями, придать всю полноту системе представительства, облечь его органы уважением и властью – одним словом, соединить политическую свободу и личную безопасность с необходимой силой и единоначалием, дабы заставить все прочие страны уважать независимость французского народа и достоинство Нашей короны».
Шатобриан с бьющимся сердцем углубился в чтение «Дополнительного акта к Конституциям Империи», напечатанного в «Универсальном вестнике», поскольку этот документ подлежал «свободному и торжественному одобрению всеми гражданами по всей территории Франции» в течение месяца.
Законодательная власть принадлежит императору и двум палатам: наследственной палате пэров, членов которой назначает император, и палате представителей, избираемой народом каждые пять лет, причем депутаты могут исполнять и другие должности, даже являться министрами и префектами, избираться бессчетное число раз, не обязательно в своих департаментах, и не подвергаться преследованиям за долги во время исполнения своих обязанностей. Заседания обеих палат должны быть публичными, хотя для обсуждения некоторых вопросов допускается проводить закрытые заседания. Император может продлить или, напротив, перенести заседания палаты представителей, а то и вовсе распустить ее, объявив новые выборы. Законодательной инициативой обладает правительство, палаты имеют право лишь предлагать поправки к законам или высказывать свои пожелания относительно того, какие законы нужны. Зато палата представителей одна принимает решения о налогах, займах и рекрутских наборах, рассматривает и утверждает бюджет и финансовый отчет. Промышленники и купцы получают право на особое представительство. Всех судей, кроме мировых и торговых, назначает император – пожизненно; он же обладает правом помилования и амнистии. Судебные процессы по уголовным делам становятся публичными, с участием присяжных, военные же трибуналы будут разбирать лишь военные преступления. Все французы признаются равными перед законом в отношении уплаты налогов и исполнения гражданских и военных должностей; всем гарантирована свобода вероисповедания, неприкосновенность собственности, защита от незаконных преследований, право публиковать свои мысли за своей подписью без предварительной цензуры (что не исключает суда присяжных и исправительных мер после публикации), а также право подавать петиции на имя императора, адресуя их правительству или палатам. В отдельной статье говорилось, что французский народ не дозволяет восстановления на троне Бурбонов, даже если род императора пресечется, и запрещает возрождение земельной аристократии вместе со всеми феодальными правами.
Бросив газету, Шатобриан встал и заходил по комнате. Его душу терзала целая свора чувств, и трудно было сказать, чьи зубы острее. Зачем, зачем? Зачем Констан позволил втравить себя в эту авантюру? Под «Дополнительным актом» стоят подписи Наполеона и герцога Бассано, однако сочинял его новый государственный советник: это Хартия 1814 года, снявшая напудренный парик и заговорившая без версальского акцента. Неужели Констан не понимает, что применить предложенную им систему на практике всё равно не получится, а его имя, связанное с этим наспех состряпанным документом, лишь навредит делу, а не поможет ему? Безусловно, Шатобриан и сам хотел бы видеть ряд из этих положений облеченными силой закона: он всегда выступал за свободу слова и мысли, нераздельно связанную с неприкосновенностью личности и собственности, а также за расширение представительства и отмену имущественного ценза, но провести эти принципы в жизнь способно лишь законное правительство. Провозглашать их от имени узурпатора! Теми же устами, которые вчера клялись в верности королю! Кстати, в самом «Дополнительном акте» царит такой же сумбур, как и в поступках Констана: о каком всеобщем равенстве может идти речь, если существуют наследственные пэры, назначаемые императором? На санкюлота напялили имперский парадный костюм!
Растеряться немудрено: в Париже царит разнузданность, в провинции – анархия, гражданские власти грызутся с военными, тут чернь грозится жечь усадьбы и резать попов, там размахивают белым знаменем… Бонапарт чувствует себя калифом на час, а потому спешит; все эти игры в демократию ему нужны только для того, чтобы набрать рекрутов для
