Синий Цвет вечности - Борис Александрович Голлер
Но этот черт совсем иного сорта:
Аристократ и не похож на черта!
Этот демон говорит о себе:
— А много было взору моему
Доступно и понятно, потому
Что узами земными я не связан,
И вечностью, и знанием наказан…
И все равно его сразит любовь.
«Тетрадка» называлась «Сказка для детей». Девушку звали Нина…
Впрочем, это еще ничего не значит. Героиню «Маскарада» тоже звали Нина. Но она явилась задолго до поездки в Тифлис.
Он закрыл тетрадку — как мысли захлопнул — и отправился к Карамзиным. Решил идти пешком: тут недалеко. От Сергиевской до Гагаринской…
Снег прошел еще утром, а к вечеру зарядил снова. У домов дворники прокладывали дорожки в снегу.
Литейную было не перейти: пролетки и кареты летели в двух направлениях… «Заскрипели / Полозья по сугробам, как резец / По мрамору…» Телеги не могли с ними тягаться и жались ближе к тротуарам. Вдобавок стемнело, и свет от фонарей тек тусклый, расплывчатый. «Эй, поберегись!» Где-то посреди Литейной ему пришлось властно крикнуть (матом) кому-то из ямщиков, чтоб не слишком разгонялся… Что ж…
Пойдем по снегу, муза, только тише
И платье подними как можно выше.
Петербург был весь в снегу и не представлял себе, что в нем может явиться новый Демон.
V
— Как? Вы не заметили ее? Она же слушала вас у Карамзиных, когда вы читали стихи. А после тихонько ушла. Ее манера!
Лермонтов пожал плечами:
— Наталья Николаевна? Я ее не узнал, хотя и видел когда-то не один раз…
Это был их с Додо утренний час у нее дома. Ну, не совсем раннее утро, конечно! — почти середина дня.
— Надо признать, она слушала внимательно… Но она ведь — вдова Пушкина!
— Она мне показалась несколько грустной…
— А что вы хотите? Она — в доме Карамзиных. Здесь то, что случилось с ней или у нее… воспринимается как трагедия. Это вам не салон графини Пупковой-Нессельродихи! В другом доме она и покажется другой!
— Так вы вообще перестанете замечать красивых женщин. Это опасно!
— Почему? Я же замечаю вас!..
— Бросьте. Это не одно и то же. Я и она.
— Вы недооцениваете себя!
Фраза повисла в воздухе. Возражать она не стала.
Подождав немного, он все-таки спросил:
— Она решила окончательно осесть в Петербурге?
— Ну да. А где еще? Вы задаете вопрос, какой задавали почти все. Грех было ей не задать его себе! Могла остаться хотя бы в Москве! Те же балы… Только… Танцевать на тех же паркетах, где на глазах у всех все произошло!.. Я бы не решилась. Но это ее выбор!
Лермонтов посмурнел, насупился.
— Закурить можно?
Он достал пахитоску.
— И мне тоже, — попросила Додо. — Вам не нравится, что я курю?
— Мне нравится!
Додо повторила:
— Ее выбор! Или ей хотелось доказать всему свету, что она во всяком случае осталась прежней и в ней ничего не изменилось! Может, выбор еще и нашего государя. Может, позвали ее…
— Вы думаете, что наш государь…
— Я не думаю — я знаю. Да никто и не скрывает. Государь торжественно появляется у нее дома с подарками и цветами… И не так редко, между прочим. Никто не скрывает.
— Я полагал, грешный человек, она скоро выскочит замуж. Разве нет поклонников?
— Есть. Но с замужеством тоже оказалось непросто. Уже два претендента отказались: ставили условием, чтоб она сыновей отправила от семьи в закрытые детские пансионы или училища. Она отказалась.
— Ну что ж! Хотя бы как мать она состоялась.
— Вы злой!
— Я не злой. Только раздражительный.
— Ничего. Государь найдет ей супруга. Он тем и отличается… что не бросает своих дам, он им сперва или чуть погодя находит мужа. Вы совсем помрачнели!..
— Нет… только я подумал… значит, в этом проклятом пасквиле была хоть частица правды?
— Ничего это не значит. Неужто вы думаете, что государь мог сблизиться с ней при жизни Пушкина?
— А почему бы и нет? Не понимаю.
— Это правда, что она была его партнершей по танцам в Аничковом? Даже лучшей партнершей. Но… стать ее любовником? При Пушкине этого быть не могло. Он дорожил Пушкиным. Он, государь наш, — государственник, и его государство ему дороже всех женщин. Это его сила или слабость… считайте как хотите! Он хотел иметь при своем царствовании великого поэта. Может статься, от вас он хотел того же… Или хочет. А вы не поняли его!
— А почему он тогда не пустил Пушкина в деревню? Где никакого Дантеса б не было?
— О-о! Вы слишком много требуете. Он боялся, что Пушкин без него опять примется за старое. Он и так едва его вытащил из либеральной трясины. Пушкин был нужен… А теперь, когда Пушкина нет… Любая светская дама не откажется, если государь ей предложит быть его наставницей в любви. Не посмеет отказать. Да и муж ей этого не позволит.
— Прекрасно! Это заставляет меня задать нелепый вопрос. А вы? Что бы вы сказали, если б… такое предложение? Можете не отвечать, если не хотите!
— Почему? Отвечу, — сказала она жестко и с насмешкой в голосе. — Я бы сделала то же самое! И мой муж, покуда он существовал как муж, был бы недоволен мной, если б я отказала. Даже более того… он не понял бы меня!
— Впрочем… мадам Пушкина уже сходит со сцены. В последнее время появилась фрейлина Нелидова. И это начинает смещать акценты.
— Нелидова? Говорящая фамилия сама по себе.
— Вы имеете в виду императора Павла Петровича? Ну, это племянница той Нелидовой, может, внучка. В этой родословной я не сильна! Но сын идет в отца, это так естественно. Племянница в тетку.
— Но я бы не согласился как муж!
— Потому за вас никто не торопится выходить замуж. И за Пушкина выходить тоже не стоило!
Он рассмеялся резко и хотел ее поцеловать. Она отстранилась… Нежной женской рукой удержав его за щеку. Ласка одновременно?
— Не надо! Жуковский уже спрашивал: не влюблены ли вы в меня?
— И что вы ответили?
— Я сказала: «Нет, конечно!» — Помолчала. — Без обиды! Вы и впрямь не влюблены в меня. Только притворяетесь. Вот в Софи
