Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий

Антипатр замер, непонимающе глядя на центуриона. Его сердце сжалось так сильно, что казалось, вот-вот разорвется на две половины.

В течение последующих трех дней Помпей вел переговоры с вышедшим к нему иудейским царем. Правда, переговорами это можно было назвать только условно.

Помпей требовал от Аристовула отдать письменные приказы комендантам всех его крепостей о сдаче их римлянам. Аристовул отказывался, упирая на то, что в этом случае он потеряет всякое влияние в Иудее, а если его сочтут предателем, то как же он сможет быть полезным Риму. Он просил Помпея покинуть пределы его страны, обещая, что тогда Иудею не будут сотрясать мятежи и распри, она станет готова платить большую дань и быть верным союзником Рима.

Сами по себе такие предложения Аристовула можно было счесть вполне разумными, и возможно, что стороны пришли бы к согласию, если бы на месте Помпея оказался другой. Но гордость и самолюбие Помпея были не меньшими, чем гордость и самолюбие иудейского царя. Он так и не сделался политиком и за все годы своей военной карьеры — она продолжалась без малого двадцать лет — принимал во внимание лишь силу оружия и собственную волю, с иронией относился к тому, что называли политическим расчетом. Если уж он вступал в страну, то должен был покорить ее окончательно и только военной силой. А в просьбах и предложениях Аристовула он видел одну лишь хитрость. Кроме того — и это было, пожалуй, главным в его тогдашних рассуждениях, — ему не нужен был Аристовул-союзник, а нужен был разбитый и плененный Аристовул. Если он позволит иудейскому царю стать его союзником, то кто же тогда пройдет через центральные римские ворота в числе других царственных пленников за его триумфальной колесницей?

Этот последний довод решил судьбу иудейского царя. Вечером третьего дня Помпей пригласил Гиркана и Антипатра. Иудейский царь не принимал участия в совещании, находился в специально отведенной для него палатке под усиленной охраной, хотя римский полководец еще не объявил о его пленении официально.

Предложив пришедшим садиться, Помпей, стоя перед ними со скрещенными на груди руками, заговорил:

— Царь теперь в моих руках. Он обещает уговорить жителей Иерусалима не сопротивляться и добровольно открыть ворота города. Если я отпущу Аристовула в Иерусалим, исполнит ли он то, что обещает? Отвечайте. Говори ты первым, Гиркан.

Гиркан не ожидал, что будет вынужден говорить первым, покосился на Антипатра, но, понукаемый требовательным взглядом Помпея, сказал:

— Полагаю, что Помпей Магн более проницателен, чем я, и лучше разбирается в людях. Только ты, о славный Помпей, можешь понять то, что сокрыто в человеческом сердце.

Помпей поморщился:

— Я спрашиваю тебя о брате — за столько лет ты мог бы понять его повадки.

— Я бедный изгнанник, — все так же уклончиво отвечал Гиркан, — я приму любое решение, которое изволишь принять ты, о великий Помпей, покоритель и владыка мира.

Помпей вздохнул с досадой и перевел взгляд на Антипатра.

— А что скажешь ты?

Антипатр встал, хотя Помпей дал ему знак, что он может говорить сидя.

— Если ты хочешь знать мое мнение, Помпей Магн, я отвечу так. Лучше всего было бы убить Аристовула. Лучше для всех: и для Рима, и для первосвященника, и даже для народа Иудеи. Аристовул никогда не смирится с поражением.

Сказав это, он продолжал стоять, прямо глядя в глаза Помпею. Тот, тоже не отводя взгляда, спросил:

— Значит, ты считаешь, что Аристовул может нарушить данное мне обещание?

— У него не будет выбора, — жестко проговорил Антипатр, — Приказать жителям сдаться — все равно что объявить себя предателем интересов народа и государства. Его могут убить или взять в заложники, но его уже не выпустят из города. Если он станет уговаривать сдаться, то уронит свое достоинство, зачеркнет то, чему служил столько лет, за что столько лет боролся. Я хорошо знаю иудеев — разочарование в предводителе только сплотит их, и они будут защищаться с еще большим мужеством. Я знаю это, но и Аристовул все понимает не хуже меня, и потому, войдя в город, он возглавит оборону.

— Это все, что ты можешь мне сказать?! — не скрывая недовольства услышанным, сказал Помпей.

— Да.

Помпей повернулся и прошел в глубь палатки, туда, где находилось его ложе. Там стоял полумрак, лицо Помпея было в тени. Он перебрал рукой свитки, лежавшие на столике у ложа, и, не поворачивая головы к Гиркану и Антипатру, проговорил тоном человека, занятого важным делом:

— Я приму решение. Мы выступаем на рассвете. Идите.

Они уже отошли от палатки на почтительное расстояние, когда Гиркан, взяв Антипатра за рукав, сказал, глядя на него с укоризной снизу вверх:

— Как же ты решился при мне пожелать смерти моему брату?!

Антипатру хотелось крикнуть прямо в лицо этому ничтожеству: «Лицемер, а разве ты не желаешь того же?!», но, помолчав, он сказал другое, придав голосу особенную твердость, сквозь которую явственно слышалась грусть:

— Я сказал это, потому что твое благо важнее для меня твоего гнева.

Гиркану нечего было возразить, он лишь вздохнул прерывисто, тряся головой.

Оставшись один, Помпей подумал, что этот Антипатр прав и лучше всего было бы приказать солдатам без шума прикончить иудейского царя. Он и сам чувствовал, что этот строптивец никогда не подчинится — ни ему, ни Риму.

Поход в эту жалкую Иудею был Помпею совершенно не нужен, он ничего не мог добавить к огромности его славы. Но еще один царь, идущий за его колесницей во время триумфа, хоть на одного человека, но все же увеличивал толпу поверженных им царей.

Он вспомнил слова Антипатра, только что сказанные об иудейском царе, и, разведя руки в стороны, повторил их, обращаясь к самому себе:

— У него не будет выбора.

Антипатр прошел мимо Ирода, не заметив его в темноте, а Ирод не окликнул отца. Спрашивать, вызнавать что-либо сейчас не имело смысла. По одному только звуку отцовских шагов, по тому, как он твердо ставил и вдавливал ноги в песок, Ироду стало понятно, что отец вернулся не только в хорошем настроении, но вернулся победителем.

Проверив посты и отдав последние распоряжения, Ирод, прежде чем отойти ко сну, поднял голову и поискал глазами звезду, которую он теперь называл своей. Луна светила ярко, и рядом с ней небо было чистым. Но там, где должна была находиться его звезда, висело большое облако, медленно, почти незаметно для глаза, сдвигающееся на запад.

Ироду очень хотелось спать, настолько, что веки опускались сами собой, но он заставил себя смотреть и дождался, пока из-за края посеребренного лунным отсветом облака, дважды помигав ему в облачных разрывах, покажется его звезда. Тогда он опустил голову и, уже не в силах бороться со сном, закрыл глаза, на ощупь найдя и отдернув полог у входа, затем пригнулся и шагнул внутрь палатки.

Утром, оставив в сдавшемся Александрионе две когорты солдат, Помпей повел армию в направлении Иерусалима. Войско двигалось медленно, поднимая тучи пыли и оглашая окрестности топотом, криками, лязгом оружия, ржанием коней, визгом и скрипом колес множества повозок и осадных машин.

Плененного Аристовула везли в наглухо закрытой повозке, окруженной стражей.

На четвертый день, в полдень, вдалеке показались стены Иерусалима. По приказу Помпея Антипатр с Иродом и пятью сотнями всадников поскакали к городу. Крепостные стены встретили их угрюмым молчанием. Ироду в какую-то минуту показалось, что город покинут жителями.

— Как ты думаешь, отец, они будут защищаться?

Антипатр не успел ответить — несколько стрел, пущенных со стены, вонзилось в землю в нескольких шагах от них. Некоторое время, прикрыв глаза ладонью, Антипатр осматривал толстые стены и высившиеся над ними грозные башни. Римское войско приближалось, охватывая город со всех четырех сторон. Антипатр и Ирод поскакали навстречу Помпею. Тот, придержав лошадь и указывая глазами на крепостные стены, задал Антипатру тот же самый вопрос, который некоторое время назад задал сын:

— Ты полагаешь, они будут защищаться?

— Да, — кивнул Антипатр, — в этом нет никакого сомнения.

— Вот как, — недовольно отозвался Помпей. — Они что же, думают, что смогут противостоять натиску моих легионов?

— Нет, Помпей Магн, они так не думают. — Антипатр проследил глазами за взглядом Помпея.

— Не думают? Тогда на что они надеются?

Антипатр чуть заметно пожал плечами:

— Они не задают себе такого вопроса, они будут защищаться, потому что они иудеи, потому что это их родной город и потому что в нем их великие святыни.

Выслушав, Помпей раздвинул губы в насмешливой улыбке и, не отвечая, тронул лошадь шагом. Антипатр и Ирод присоединились к всадникам, сопровождавшим римского полководца.

Приблизившись к стенам, Помпей стал высматривать удобное место для штурма. Он нашел, что городские стены сами по себе настолько крепки, что штурмовать их будет чрезвычайно трудно. К тому же стены окружал глубокий ров, а площадь храма, находящегося по ту сторону рва, была снабжена такими сильными укреплениями, которые и после взятия города могли служить убежищем для осажденных.