Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
— Сестра Мария Магдалина хотела стать моей опекуншей, — сказала Эрмин. — И если бы не эпидемия гриппа, я бы носила ее фамилию и росла бы в доме в Шикутими…
— Господь распорядился по-другому, — зевнула сестра-хозяйка. — Спи, завтра нам предстоит начистить паркет и натереть воском парты. Тебе нужно отрабатывать плату за уроки.
Эти слова положили конец разговору. Сестра Викторианна задула свечу. Но сон не шел к девочке еще очень долго. Она пыталась представить лица своих родителей. Обычно в конце зимы через поселок проходили трапперы. Они останавливались возле универсального магазина и показывали управляющему свой товар. Жители с любопытством разглядывали лежащие на санях тюки и красивых, похожих на волков собак в упряжи.
«Наверное, мой отец был высоким и сильным. В моем сне он в черной одежде и с бородой, которая закрывает пол-лица. А какой была моя мама?» — думала девочка, глядя в темноту.
Эрмин представляла ее похожей на себя саму, но к своим чертам она добавляла черты женщины, которую видела во сне.
«У нее голубые глаза, это я знаю наверняка. И она красивая, такая же красивая, как сестра Мария Магдалина. И она очень страдала, когда пришлось меня оставить. Это я тоже точно знаю. Бетти умерла бы от тоски, если бы у нее отняли ее крошку Эдмона… Когда у меня будут дети, я буду любить их и лелеять и никогда не брошу!»
Через четыре дня в школу вернулись ученики и ученицы. Их было всего на десять человек меньше, чем обычно. Мать-настоятельница взяла себе старший класс, в который ходила и Эрмин. Настоятельница заранее знала, что уровень у девочки гораздо выше, чем у ее соучеников. Сирота очень рано приобщилась к занятиям. Ей нередко случалось оставаться в монастырской школе на целый день, поэтому сестры брали ее с собой то в один, то в другой класс. На уроках Эрмин внимательно слушала учителя и все прекрасно запоминала.
— Мари-Эрмин могла бы получить высшее образование, если бы у нее была семья, которая бы за него заплатила! — не раз говорила настоятельница сестре Викторианне. — Но в этом мы не сможем ей помочь. Лучшее, что она могла бы сделать, — это принять постриг и стать учительницей у малышей.
Сестра-хозяйка придерживалась того же мнения. Когда она поделилась своими мыслями с Элизабет Маруа, та согласилась, что это было бы неплохим решением.
Спустя месяц после начала занятий мать-настоятельница объявила на уроке, что хочет прочитать вслух сочинение одной из учениц.
— Эта работа меня растрогала до слез, — сказала она, держа в руках тетрадку. — Вы помните, какая была тема у этой домашней работы? Я попросила описать наш поселок. Фабрика закрылась, и многие собираются уезжать, особенно те, у кого есть семьи. Но в Валь-Жальбере нам всем жилось очень хороню. Я решила прочесть это сочинение, чтобы вы подумали о трагедии, которая всех нас коснулась. Мари-Эрмин, ты прекрасно потрудилась! Я поставила тебе девять баллов из десяти.
Сидя за своей партой, Эрмин покраснела. Одноклассники посматривали на нее с легкой завистью. Девочка уткнулась в учебник грамматики. В притихшем классе зазвучал глубокий и гармоничный голос настоятельницы:
«Мой дорогой поселок!
В отличие от многих детей, живущих в поселке Валь-Жальбер, который раньше назывался Уиатшуан, я не могу сказать, что родилась в красивом и уютном доме на берегу реки или на улице Сен-Жорж. Совсем недавно мне сказали, что я подкидыш. К счастью, я выросла в этом прекрасном поселке, которым восхищаются жители всех окрестных селений.
Сегодня вечером мне показалось, что сердце поселка перестало биться. И это ощущение не покидает меня. Каждый раз, когда я смотрю на водопад и на просторные постройки фабрики, я говорю себе: “Его сердце перестало биться”.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я представляю, будто гуляю по любимому поселку, в котором мне знаком каждый уголок.
Улица Сен-Жорж гордится своей почтой, универсальным магазином, отелем-рестораном и общежитием, в котором жили холостые рабочие. Рядом с отелем располагается красивое здание, в нем находится мясной магазин месье Леонидаса Парадиса[34]. Каждая хозяйка находит в нем все, что ее душе угодно!
Еще у нас есть улицы Дюбюк, Трамбле, Сен-Жозеф и Лабрек. Все они названы в честь людей, которые много сделали для нашего поселка, как, например, месье Лабрек, епископ Шикутими.
Но больше всего в Валь-Жальбере мне нравятся сады. Сад есть у каждой семьи, и все за ними усердно ухаживают. Какое это удовольствие — в конце лета полюбоваться разноцветными цветами и созревшими овощами!
Вдоль наших улиц растут деревья, и на ветвях многих висят фонари центрального освещения. Через равные расстояния на улицах поставлены фонтаны. В нашем поселке никто не скучает, потому что компания и месье кюре устраивают для жителей массу развлечений.
Реальное лицо. Свой мясной магазин он открыл в 1920 году.
Каждый может выбрать то, что ему по душе: пикники, театральные постановки, спектакли, соревнования по бейсболу летом и по хоккею на льду зимой.
В моем дорогом поселке никто не может пожаловаться на недостаток питьевой воды или дров для печи. Ни один дом темной ночью не оставался без света.
В Валь-Жальбере поселились люди ремесленных профессий, чтобы сделать жизнь его жителей еще приятнее, — мясник, сапожник, тележник. Из Роберваля в своем берлине, в который запряжена сильная лошадка, приезжает булочник. Большое спасибо молодому месье Коссетту[35], который заменил своего отца и охотно к нам приезжает. Мы надеемся, что он и в будущем будет радовать нас вкусным хлебом.
У меня только одна мечта — до конца моих дней жить в моем дорогом поселке…»
У матери-настоятельницы от волнения ком стоял в горле. Она с нежностью посмотрела на Эрмин.
— Дитя мое, я бы с удовольствием поставила вам десять, но вы сделали три орфографических ошибки, поэтому один балл я сняла. Это нисколько не умаляет впечатления от вашего сочинения. Вы писали искренне и очень старались, хотя некоторые описания, в особенности это касается улиц, могли бы быть подробнее.
— Да, матушка, — робко ответила девочка.
Сестра Элалия попросила Эрмин задержаться после урока.
— Прошу вас, перепишите сочинение на отдельном листе и без ошибок, — сказала она, протягивая девочке тетрадь. — Я хочу переслать его нашему доброму другу, отцу Бордеро. Дорогое дитя, я искренне сожалею о том, что судьба обошлась с вами так жестоко, по еще раз прошу вас подумать о вашем будущем. Если вы все-таки решитесь принять постриг, то сможете стать учительницей. Наши сестры в Нотр-Дам-дю-Бон-Консей примут вас с распростертыми объятиями.
Взгляд больших голубых глаз девочки остановился на лице матери-настоятельницы. Она ответила тихо, но уверенно:
— Я не хочу быть монахиней, матушка. Я хотела бы учиться медицине. А еще я надеюсь выйти замуж и родить детей.
Услышав такое, сестра Элалия смутилась. Она оценила откровенность и искренность девочки, и все же ответ ее не устроил.
— Учиться медицине! — воскликнула она. — Мари-Эрмин, должна вас предупредить, это невозможно. Что же касается брака и семьи, то вы еще не понимаете, какие это налагает обязательства. Но мне на все лады повторяют, какой прекрасный у вас голос и музыкальный слух. Работайте над этим, и помимо преподавания в школе вы сможете давать уроки пения. Подумайте над тем, что я вам сказала, и, прошу вас, в следующий раз воздержитесь от неуместных рассуждений.
Жестом настоятельница позволила девочке уйти. Эрмин присоединилась к одноклассникам, во время перемен гулявшим перед школой на лужайке с подстриженной травкой. Кроны деревьев раскрасила осень. Вязы, ясени, березы и осины радовали глаз золотом, пурпуром, разливами желтого и рыжего. Особое великолепие пейзажу придавали клены, листва которых приобрела глубокий красный оттенок. Дул свежий ветер.
— Ты пришла, потому что думала, что мы водим хоровод? — спросила одна из девочек.
Эрмин отрицательно покачала головой. Каждый раз при виде ведущих к двустворчатой двери ступенек она думала о том, что ее родители подошли к этому самому месту, положили ее на порог, как бесполезное бремя, и исчезли в ночи.
Симон, который был с Эрмин в одном классе, подошел поближе.
— Мне твое сочинение показалось глупым! — задиристо сказал он. — Я получил семерку, и это несправедливо. Я ведь в подробностях расписал работу фабрики и рассказал о пожаре 1924 года. А еще отец сказал мне имя архитектора, который потом все восстанавливал, — Ламонтань[36].
— Это хорошая оценка — семь из десяти! — возразила Эрмин. — Ты просто мне завидуешь, вот!
