Наталья Харламова - 300 спартанцев
Пифий стоял, трепеща, мысленно прощаясь с жизнью. Он никак не ожидал такой реакции на его стариковскую просьбу. Он силился открыть рот, как рыба, но от страха не мог выговорить ни единого слова.
— Ты заслуживаешь самого сурового наказания, — продолжал Ксеркс, — будь любой другой на твоём месте — не избежать бы ему ужасной казни. Но, учитывая твою дружбу с моим отцом и щедрое гостеприимство, оказанное тобой моему войску, я пощажу твою жизнь.
Пифий облегчённо вздохнул и приободрился.
— Однако ты не можешь совсем избежать наказания. Найдите и приведите немедленно старшего сына Пифия! — приказал царь.
Стража немедленно отправилась исполнять приказание. Все вокруг замерли. Страшен царский гнев. Сейчас каждый боялся попасться на глаза Ксерксу, понимая, что в такие минуты даже выражение глаз, лица, неосторожное движение может быть истолковано превратно и стать причиной гибели. Казалось, это зловещее молчание длилось вечность. На несчастного отца жалко было смотреть. Он весь сжался и превратился в комок страха и страдания.
Наконец привели ничего не подозревающего юношу. Он был высок и статен — одет с роскошью, достойной царей.
— Этого сына ты хотел сохранить для себя? Да, достойный юноша, — задумчиво оглядывая вошедшего, произнёс царь. — Завтра на рассвете перед самым нашим выступлением твой старший сын, Пифий, которого ты так хотел уберечь от гибели, будет казнён, — объявил свой приговор Ксеркс. — Я приказываю рассечь его на две половины, одну положить справа, а другую слева от дороги. Пусть всё войско видит, как страшен царский гнев.
Изумлённого, ничего не понимающего юношу тут же взяли под стражу и увели. Несчастный отец не смел даже плакать, боясь ещё больше прогневить царя и тем самым погубить себя и других своих сыновей. От глубокого потрясения он упал без чувств. Слуги вынесли его вон из пиршественной залы. Потеря сознания заслонила от него плохо скрытое злорадство некоторых придворных, завидовавших расположению царя к лидийцу. Пир после этого быстро закончился, у всех пропала охота веселиться. Царь тоже почувствовал себя утомлённым и вскоре ушёл. Медленно и с каким-то тяжёлым предчувствием расходились участники пира. Во внутреннем дворике Демарат разглядел лежащего без чувств на носилках несчастного Пифия.
На следующее утро войско двинулось из Сард в Абидос. Перед выступлением был приведён в исполнение ужасный приговор. Юноша умер, так и не узнав, в чём состояла его вина.
Ксеркс ехал торжественно в центре своих полков. Перед его колесницей следовала тысяча отборных всадников, за ними шла ещё одна тысяча воинов с копьями, обращёнными остриём к земле, затем вели десять священных нисейских коней, которых разводят в Мидии на равнине под названием Нисей. За ними ехала священная колесница бога Ормузды, которую везли восемь белых коней. Никто не имел права подниматься на седалище этой колесницы, поэтому возница шёл пешим, держа вожжи в руках. Затем ехал сам Ксеркс на колеснице, запряжённой также нисейскими конями. Рядом следовала крытая дорожная повозка. Когда царь уставал, он, спасаясь от палящего солнца, пересаживался туда и, таким образом, мог иметь отдых прямо в пути. Позади царя шла тысяча копьеносцев — самые знатные и доблестные персы, которые держали копья остриём вверх, затем ещё тысяча отборных персидских всадников, а за ними ещё десять тысяч воинов, принадлежащих к элитным частям. У этой почётной царской гвардии копья были украшены серебряными гранатовыми яблоками, у самых приближённых к Ксерксу воинов — золотыми. За ними следовали другие десять тысяч персидских всадников и на расстоянии примерно двух стадий от них — остальные нестройные полчища.
Через несколько дней войско достигло реки Скамандр, на берегах которой ещё сохранились развалины древнего Илиона. Царь поднялся на вершину кремля и внимательно осмотрел руины города Приама — легендарной Трои. Он позвал Демарата и, обратившись к нему, сказал:
— Вот место, где некогда решалась судьба Азии. Твои соплеменники победили, цветущий город обратился в груду камней. Я клянусь, что отомщу за тебя, Илион! — возвысил голос Ксеркс. — Я превращу в такие же руины афинский акрополь и все города, которые мне не подчинятся добровольно.
Затем он принёс в жертву Афине Илионской тысячу быков, а маги совершили жертвенное возлияние многочисленным и славным героям, погибшим в этой земле.
Скамандр был первой рекой после золотоносной Пактолы, протекающей в Сардах. К этому времени все запасы воды иссякли. Поэтому солдаты бросились наполнять свои мехи, поили измученный дорогой скот, пили сами. Войско было столь многочисленно, что к вечеру вода в реке иссякла. Когда Ксерксу доложили об этом, он вышел к реке и с удивлением заметил, что поток, который блистал утром своими водами, совсем исчез, на дне опустошённого русла протекал тоненький ручеёк, к которому простирались сотни жадных рук.
Вечерело. Ксерксу не спалось. Ему мерещились тени древних героев, которых его войско, как он думал, потревожило. Безотчётная тревога овладела им. Ему хотелось покинуть Илион как можно скорей. Он призвал Артабана и приказал утром готовиться в путь.
— Это хорошо, — сказал Артабан, — а то войско что-то неспокойно. Командиры жалуются, что солдаты испытывают какие-то неясные страхи. Мне тоже, — признался он, — что-то не по себе здесь. Наверно, это погода, перемена направления ветра. Сегодня ветер дует на запад.
— Что же, ветер снами за одно, и это добрый знак. Мне тоже тревожно, признаюсь тебе. Я думаю, дело туг не в погоде. Место это почтенное, нельзя тревожить спящих героев. А мы устроили здесь такой шум и суету!
Утром он покинул берега Скамандра с тем же неясным чувством беспокойства, которое оставило его только тогда, когда руины города скрылись на горизонте. Вот они уже достигли пограничного с Абидосом города Дардана. Дорога свернула влево и внизу они увидели море, которое сужалось в узкий пролив у Абидоса.
Царь решил произвести смотр своему войску. У дороги возвышался холм, достаточно высокий, с которого открывался прекрасный вид на море. Отсюда царь мог видеть и сухопутное войско, и морские свои силы. Абидосцы установили на холме трон из белого мрамора. Там и устроился царь, чтобы обозревать своё войско. С холма открывался фантастический вид. Всё обозримое пространство кишело людьми и кораблями. Ксеркс выказывал явное удовольствие от созерцания этакой мощи.
Затем царь повелел устроить потешное морское сражение. Корабли в стремительном движении сошлись, завязалась настоящая битва. Царь с детским азартом смотрел на это шуточное побоище, ожидая, кто будет победителем. В конце концов, победу одержали финикийцы из Сидона. Удивительного здесь ничего не было. Разве есть в мире корабли лучше, чем сидонские, и мореплаватели более искусные, чем финикийцы?
Внезапно слёзы полились из глаз царя.
— Что с тобой, повелитель? — спросил стоящий рядом Артабан. — Вначале ты так радовался и веселился от души, созерцая мощь твоих войск. Что же случилось?
— Да, мой дорогой друг, я возрадовался и возвеселился, видя такую силу — столько людей и кораблей, собранных вместе для одной великой цели. Но потом мною внезапно овладела печаль. Я подумал, что скоро они, полные сил и здоровья, вступят в смертельную схватку. Сколько их останется в живых? Я вдруг услышал стоны и хрипы раненых, вся земля представилась мне залитой кровью, её было больше, чем воды в Скамандре. Реки крови текли по равнине, и Геллеспонт стал красным.
— Царь, это действие полуденного солнца. Не надо придавать значения этим обманным видениям. Мы все смертны. Не всё ли равно, где нам предстоит умереть — в постели или в схватке с врагом. Последняя смерть достойнее и почётнее.
— Ты прав, Артабан, однако никто не хочет спешить отправиться в подземное царство.
Глава 9
Европа
Следующие два дня прошли в приготовлениях к переправе. На третьи сутки перед восходом персы установили на понтонных мостах жертвенники, на которых стали возжигать благовония. Миртовыми ветками они устлали весь путь.
Ксеркс, одетый с особой торжественностью, с первыми всполохами утренней зарницы вышел на высокий берег. Он смотрел на восток. Из моря медленно всплывал огромный оранжевый крут. С первыми лучами Ксеркс опрокинул в море золотую чашу с жертвенным возлиянием и вознёс молитвы Митре за свой успех и за всё своё войско. Он просил Митру, чтобы он даровал ему успех в его замысле покорить Европу. Затем он бросил в Геллеспонт золотую чашу, золотой кубок и персидский меч акинаку. Демарат так и не понял, была ли это жертва Митре, или Ксеркс в порыве раскаяния решил принести искупительные дары Геллеспонту за нанесённое ему оскорбление. Сразу же после жертвоприношения приступили к переправе.
