Милица Матье - Кари, ученик художника
Писец помогает Кари выйти из комнаты верховного жреца в первую приемную и, дав знак уже стоящему здесь отряду стражи войти к Аменхотепу, передает мальчика слуге, повторив ему приказание верховного жреца.
А в это время мимо них выходит обратно отряд стражи, посередине которого, опустив головы, идут Панеб, Хати, Караи и медник Пахар. Позади всех выходит третий жрец и плотно затворяет за собой дверь.
А за дверью Аменхотеп говорит Пауро своим жестким, холодным, привыкшим повелевать голосом:
– Слушай внимательно, правитель Запада, и постарайся понять. На этот раз ты проиграл игру, и дело может коснуться твоей собственной головы. Маджай, которого ты велел утопить, находится у Пасера, и твое письмо к начальнику тюрьмы тоже у него. Пасер сам мне все это рассказал и дал прочесть копию с твоего письма. Знай еще, что кем-то (я не знаю, кем) послана жалоба везиру Севера с перечислением преступлений Панеба. А теперь еще из-за него прекратились работы на царских кладбищах! Я уже обо всем говорил сегодня с везиром, и он полностью согласен с тем, что я собираюсь сделать. Я думаю, что и ты сам не захотел бы слушать на суде показания Панеба, а пытка может заставить его сказать все.
Аменхотеп встает и начинает ходить по комнате.
– Так вот, поскольку Панеб и все эти люди, которых сейчас увела стража, находятся на службе храмов, значит, они могут подлежать храмовому суду. Сейчас этот суд собирается, и я иду туда. Они все будут осуждены и отправлены немедленно же в рудники. Одновременно суд освободит двух каменотесов, которых ты включил в список грабителей… включил по просьбе Панеба, вероятно, ошибочно, не так ли?
Аменхотеп на минуту замолкает, потом снова садится в свое кресло и продолжает:
– В общем, когда Пасер сегодня придет ко мне, со всем уже будет кончено, и ни Панеб, ни его сообщники не смогут ничего показывать при Пасере – они будут уже по дороге к рудникам. Пасер должен будет удовлетвориться решением нашего суда… А если приедет везир Севера или его посланный разбирать жалобу на Панеба, им будет сказано, что мы сами обо всем узнали и уже наказали виновных. Работы в царских гробницах возобновятся завтра же, потому что сегодня оба каменотеса вернутся в поселок, а мальчик уже свободен.
Аменхотеп снова встает, подходит совсем близко к Пауро и говорит, глядя на него в упор:
– Теперь хочу дать тебе два совета: во-первых, назначь на место Панеба того человека, которому оно принадлежит по праву, а во-вторых, мне кажется, что ты очень плохо выглядишь, вероятно, эти дела тебя расстроили, так что тебе надо полечиться, и подольше. Обратись к врачу своего храма, а еще лучше – поезжай помолиться божеству какого-нибудь далекого святилища! Учти, что когда человек болен, то его не позовут давать показания ни в суде, ни везиру Севера!
Пауро слушает в полном смятении. Ему, любящему власть и привыкшему к ней, нелегко признать свое поражение, торжество Пасера, потерю сообщников. Для него ясно, что Аменхотеп о многом умалчивает. Конечно, верховный жрец знает, что Пауро сам получал часть добычи от грабежей, и ему тяжело сознавать унизительность своего положения. Он понимает, что верховный жрец мог бы погубить его окончательно – он ясно дал это понять. Вероятно, он не делает этого только потому, что союзник, обязанный ему жизнью, может пригодиться.
Но другого выхода нет, жрец прав. Игра проиграна, надо расплачиваться. Могло быть и хуже. Пауро заставляет себя поклониться жрецу, выразить полное согласие с его решением, поблагодарить за советы, которыми он, конечно, воспользуется. Еще поклон, и Пауро уходит.
Аменхотеп облегченно вздыхает и, встав с кресла, расправляет плечи. Кажется, все кончается благополучно. Он пришел к этим решениям не сразу; еще утром, после ухода Хеви, он колебался в поисках выхода, не хотел уступать. Но известие о восстании ремесленников царских кладбищ заставило его немедленно разрубить узел, грозивший теперь затянуться мертвой петлей. Он был слишком умен, чтобы рисковать всем из-за мелких уколов его самолюбию. Пусть получат свободу два каменотеса и мальчишка-художник, зато он спасет свое высокое положение и власть, которую оно дает.
Ну, а теперь на суд – и кончать все как можно скорее, пока не явился Пасер и не перешли границ там, на дороге около Святилища!
14. РАССВЕТ
Пока в одном из отдаленных помещений храма заседает суд, в доме врача Бекенмута горе и печаль сменяются сначала надеждой при облетевшем весь город известии о восстании в поселке, а потом и радостью. Первой появление Кари замечает стоящая у ворот Неши.
– Кари, Кари! Сын мой!.. Господин, там кто-то несет сюда Кари!
Мать бросается к сыну. На ее крик выбегают Бекенмут, его мать и Тути.
Слуга верховного жреца, опустив Кари на землю, вместе с Неши поддерживает его – такого исхудавшего, жалкого и тем не менее уже радостно улыбающегося.
– Ты врач Бекенмут, господин? – спрашивает слуга.
– Да, я, – отвечает Бекенмут.
– Верховный жрец приказал тебе принять этого мальчика Кари, ученика живописца Хеви, и лечить его. Мне велено также сказать тебе, что мальчик свободен.
Слуга кланяется и уходит, а Бекенмут горячо обнимает Кари. Пошатываясь от слабости, но сияя от счастья, мальчик переходит из одних объятий в другие. Его ведут в дом, усаживают, приносят вина и еды, и, утоляя голод и жажду, Кари тут же коротко сообщает обо всем, что произошло. Известие об аресте Панеба с сообщниками поражает всех присутствующих. То, что дела работников царских кладбищ принимают хороший оборот, первым понимает Бекенмут.
– Ну, я думаю, что Нахтмин и Харуди тоже освободятся сегодня же, – говорит врач. – Восстание в поселке спасло вас всех.
– Какое восстание?
– Ах да, ты еще ничего не знаешь! Сейчас я тебе все расскажу, только сначала мне нужно тебя осмотреть.
Бекенмут берет Кари на руки и уносит его в дом. Он внимательно осматривает мальчика, потом тщательно моет его, накладывает на голову пропитанную чем-то повязку, мажет какой-то мазью ссадины и царапины. При этом он рассказывает ему обо всем, что сегодня случилось.
Кари слушает внимательно, то негодуя, то радуясь. Какое счастье, что Паири уцелел! Какой же он молодец – раненый, добрался до поселка. Ведь без него там никто бы ни о чем не узнал. Возможно, и восстание не произошло бы так скоро, а значит, и Кари еще сидел бы в тюрьме!
– Теперь лежи спокойно, и ты скоро поправишься, – говорит Бекенмут, уложив Кари в небольшой комнате с выходом в сад. – Я уверен, что ты скоро увидишь своего учителя!
Кари блаженно улыбается, и в это время в комнату вбегает Рамес. Лицо мальчика, обычно такого сдержанного и молчаливого, сейчас сияет откровенной радостью. Он бросается к Кари, крепко обнимает его и счастливо смеется.
– Осторожнее, Рамес, не сделай ему больно! – останавливает его Бекенмут.
– Ох, господин, прости, я тебя не заметил! – говорит, вскакивая, Рамес. – Я так обрадовался, когда узнал, что Кари здесь! И еще большая радость, господин! Сейчас был суд в храме, и там признали Нахтмина и Харуди невиновными, и их сразу же освободили и велели немедленно идти в поселок!
– Ах, значит, сегодня же был суд в храме? – переспрашивает Бекенмут.
– Да, господин, мне сказал дед, он сейчас вернулся оттуда. И еще новость: Панеба, Хати, Караи и медника Пахара осудили и направили в рудники…
– Не может быть! – вскрикивает Кари и даже пытается сесть, но Бекенмут тут же укладывает его обратно.
Врач сам тоже не скрывает удивления. Ну, значит, у верховного жреца другого выхода не было. И Бекенмут вспоминает свой разговор с Онахту и совет, который он тогда дал столяру. Да, пчелы прогнали гиену, да еще и не одну!
Бекенмут подходит к двери и широко ее распахивает. Волна света и аромата цветов наполняет комнату. Рамес подходит к врачу и становится рядом с ним. На лице мальчика все то же счастливое выражение, исчезла свойственная взгляду Рамеса сосредоточенность, принимавшая иногда оттенок какой-то горечи.
– А у меня есть еще одна хорошая новость, господин, – говорит он, – дед посылает меня учиться в Санс! Верховный жрец сегодня сам об этом с ним заговорил, он ведь знал, что я просил деда отправить меня учиться, чтобы стать врачом, но раньше все не позволял, а сегодня сказал деду, что я больше не гожусь для участия в «божьем суде» – вдруг мне опять станет плохо!
Рамес хитро улыбается, но у Бекенмута мелькает мысль, не подозревает ли чего-нибудь Аменхотеп? Самому врачу Рамес давно рассказал, как было дело. Но Бекенмут тут же решает, что никаких доказательств сознательного неповиновения Рамеса у верховного жреца нет, а поэтому если он и подозревает мальчика, то это еще не беда. Главное, что он разрешил ему уехать учиться! Рамес будет прекрасным врачом, а здесь мальчик просто зачахнет от тоски. Правда, Бекенмуту будет очень недоставать его любимого ученика, но зато он потом вернется и станет его верным помощником! Бекенмут крепко обнимает Рамеса и горячо поздравляет его. Кари тоже рад за своего друга, хотя и ему будет его недоставать.
