Сергей Зарубин - Трубка снайпера
– Наверное, фронтовая газета к ним попала, – высказал предположение Репин. – Разведка у немцев тоже не дремлет. Проанализировали они некоторые события на этом участке фронта, кое-что узнали.
По совету лейтенанта Номоконов на время изменил «почерк».
Разобьет чья-то меткая пуля стекло стереотрубы, снимет немецкий снайпер наблюдателя или неосторожного пулеметчика – к месту происшествия спешит Номоконов. Он появлялся в траншеях и на огневых точках – маленький, неторопливый и немного смешной в своей странной экипировке. Винтовка, бинокль, несколько касок в руке, пучок рогатинок с зеркальцами, веревочки и шнуры за поясом. Улыбались солдаты, с любопытством смотрели на «шамана», увешанного амулетами.
Вот здесь, совсем рядом друг возле друга, впились в бревно две пули. Так, они прилетели справа… Вот следы крови, на этом месте был убит на миг приподнявшийся солдат… И теперь не посмеивайтесь, ребятки. Не случайная пуля сразила вашего товарища. На правом фланге укрылся стрелок, который понапрасну не тратит патронов. «Профессор войны», снайпер! Молча раскладывал Номоконов свои принадлежности и начинал «шаманить». Каску приподнимет над бруствером, свою шапку или рогатинку с карманным зеркальцем. Со звоном скатывались в траншею пробитые каски, далеко разлетались осколки стекла.
Снайпер! Да только нетерпеливый он, неосторожный, обуреваемый злобой и жаждой мести…
Загорались глаза Номоконова, тугие желваки вспухали на обветренных скулах. Он просил солдат «еще немного поиграть» каской, а сам приникал к бойнице или осторожно, сливаясь с землей, выползал на бруствер. Один выстрел, редко два… Скатывался Номоконов в траншею, говорил, чтобы солдаты, когда наступит ночь, вытащили из-под коряги «профессора войны» и принесли во взвод лейтенанта Репина его снайперскую винтовку. А потом, попыхивая трубкой, неторопливо уходил к другим – маленький, в больших валенках с клочьями меха на подошвах.
А один из поединков произошел на глазах командира дивизии генерал-майора Андреева. Однажды вместе с группой старших офицеров пробирался он по ходу сообщения к наблюдательному пункту, находившемуся вблизи первой траншеи. В гуле артиллерийской перестрелки никто не услышал выстрелов из винтовки. Схватился за голову адъютант генерала, рухнул командир второго стрелкового батальона. Немецкий снайпер увидел какое-то движение на переднем крае русских и догадался, что подстерег русских командиров. Шквал пулеметного огня не причинил немцу вреда. Некоторое время он выжидал, а потом снова выстрелил. Целей было много: беспокойные горячие люди, тревожась за командира дивизии, высовывались из траншеи. Немецкий снайпер понимал, что русские начальники вызовут самых искусных стрелков, в борьбу с ним наверняка вступит проклятый «таежный шаман». И, действительно, вызванный по тревоге, Номоконов пришел, чтобы скрестить свое оружие с опасным врагом.
Поединок, о котором сообщалось потом во фронтовой газете, продолжался не более четверти часа. Осмотрев трупы убитых, Номоконов понял, откуда стрелял немец, и попросил, чтобы все прекратили огонь, не мешали ему. Солдат осторожно выполз на бугорок. Траншея, крутой спуск к озеру, проволочное заграждение на берегу, полоска сверкающего льда… Противоположный берег, изрытый воронками… Где выбрал бы позицию Номоконов, будь он на месте немецкого снайпера? На бугре, за озером, конечно. Там большие воронки, пни, сломанные деревья. С бугра хорошо видна русская траншея.
Можно хорошо рассмотреть идущих к траншее людей, пожалуй, и с крыши строения. Сарай ставили когда-то возле озера, рыбацкую избушку или зимовье? Обгорела, на виду нашей артиллерии и вроде бы не подходит для снайпера. Семьсот метров до избушки – не меньше. Несколько раз Номоконов приподнимал на рогатине шапку, уже простреленную во многих местах, но немец «не клевал». Тогда «шаман» обходным путем сполз в свою траншею и краешком глаза осмотрел местность перед ней.
Справа, метрах в пятнадцати, на склоне бугра виднелась большая воронка, образовавшаяся от разрыва тяжелого снаряда. Надо было привлечь внимание немецкого снайпера на себя. По просьбе Номоконова солдаты вынули из-под брустверной ниши два коротеньких бревна, надели на них телогрейки, застегнули и по команде в разных местах скатили вниз. Немец не успел выстрелить в человека, покатившегося к воронке одновременно с чучелами, но, несомненно, увидел его.
– Теперь стреляй, фашист! – упал Номоконов.
Передохнув, он отполз на край ямы и быстро установил там свою винтовку. Приклад уперся в твердую землю, шнур был с собой, а колышек нашелся. Солдат отполз на другой край воронки, чуть приподнялся, навел бинокль на крышу сарая и дернул шнур.
В тот же миг на крыше чердака блеснула крошечная молния. Она засветилась как раз там, где не хватало нескольких досок. Немец ответил выстрелом на выстрел: возле дула винтовки рассыпался, задымился легкой пылью комочек земли.
– Попался, – удовлетворенно сказал сам себе Номоконов. – Ладно стреляешь, а только и у тебя нет терпенья…
Выждав с минуту, осторожно потянул за шнур, подтащил винтовку к себе и, сунув в рот холодную трубку, немного полежал. Теперь все решал один выстрел, и надо было успокоить биение сердца.
Потихоньку, сантиметр за сантиметром, стал выдвигать свою винтовку Номоконов. Можно было стрелять. Мушка закрыла половину черного проема на крыше чердака, замерла. Вдруг что-то тупо ударило по лицу, оглушило. Номоконов приник к земле, ощупал щеку, отполз на дно воронки.
Меток и внимателен был немец– вместо трубки во рту торчал коротенький обломок мундштука. Звенело в ушах, изо рта сочилась кровь. Номоконов выплюнул остаток трубки, чуть отодвинулся, мгновенно приподнялся и, наведя мушку на проем в чердаке, выстрелил.
Пуля смертельно ранила врага. Цепляясь за доски, он появился в проеме, встал в рост, выпустил из рук винтовку и на виду у всех, кто следил за поединком, рухнул вниз. Номоконов дважды выстрелил в немецкого снайпера для верности и припал головой к холодной земле.
Расслабились мышцы, исчезло напряжение, обручами сковавшее тело в минуты короткого поединка. Одним фашистом меньше. Но нет и трубки – бесценного отцовского подарка. Из крепкого, как камень, корня дерева точил ее Данила Иванович Номоконов, охотник-следопыт. Потом, уже в колхозе, когда распустили охотничью бригаду, отправился старик в тайгу, чтобы прожить там остаток своих дней. Вот тогда в последний раз пришел он к своему сыну:
– Может, ты, Семен, и научишься ходить за плугом, водить трактор, а мне поздно. В тайге родился, на охоте и умру. Бери мою трубку, сохраняй – счастливая…
Ушел с дробовым ружьем. И умер зимой в чуме, который поставил в глухом урочище. Десятка три белок было у семидесятилетнего старика и шкурка соболя. С честью закончил Данила Иванович последний сезон охоты.
Трубка, выточенная руками отца… Как сокровище берег ее Семен Номоконов, хранил в заветном месте. А поехал на фронт – взял с собой, обкурил… И вот осколками брызнула она в разные стороны. Пропала «сибирская бухгалтерия», как говорил иногда лейтенант Репин…
Приподнялся солдат, погрозил кулаком в сторону немецкого переднего края и, уже не опасаясь пули от меткого врага, пошел к своей траншее.
– Вас ждет командир дивизии! – встретили Номоконова солдаты.
БОЛЬШИЕ СОБЫТИЯ
На рассвете – в бой. Задолго до начала атаки выйдут снайперы на исходный рубеж и скрытно займут свои позиции. Каждый четко знает свои обязанности, но никак не угомонится командир взвода лейтенант Репин: собирает солдат, чертит что-то на листке бумаги, волнуется.
– По всей видимости, наша дивизия срежет этот выступ и возьмет высоты. Для чего? Мы получим плацдарм для дальнейшего наступления! Чувствую, товарищи, завтра мы пройдем первые километры по освобожденной земле! Пройдем – многое сделано для этого.
Словно на белкование собирался Номоконов – тщательно готовился к бою. Протер патроны, увязал вещевой мешок, высушил и хорошо подогнал обувь. В «частной наступательной операции», как была она названа в сводках, ответственную задачу получил солдат. В знакомом месте, возле рощицы, где когда-то упал на снег гитлеровский «пантач», немцы установили крупнокалиберный пулемет. Эту огневую точку должна подавить артиллерия. Если же нет… Тогда надежда на Номоконова – сверхметкого стрелка, снайпера высокого класса. Так сказал лейтенант Репин. Много было во взводе немецких снайперских винтовок, а только пылились они в углу – не любили их солдаты. К январю 1942 года отечественные поступили во взвод – тщательно пристрелянные, с хорошими оптическими приборами. Много было тренировочных занятий. На одном из них, в сильный ветер, мгновенно сбил Номоконов далекие движущиеся цели, и лейтенант Репин, радостно вздохнув, сказал, что «пришло настоящее боевое мастерство». С новым оружием ушел Номоконов в траншею, залег у бойницы, замер. Еще не совсем доверял «оптике» –трехлинейная № 2753 и бинокль лежали рядом, под рукой. Ловить на мушку врагов через светлые линзы новенького оптического прицела оказалось куда удобнее! Вроде бы и пули стали острее. Одного фашиста ужалил Номоконов, второго… Не менее километра было до целей! Один немец оплошал –спину немного выпрямил. А второй будто полюбопытствовать захотел, откуда прилетела к товарищу мгновенная смерть. Выглянул –и тоже свалился. Лейтенант Репин лежал рядом, смотрел в стереотрубу, говорил: «Есть, блестяще, исключительно!». Расстреляв обойму, потихоньку ругнул себя Номоконов за то, что так долго воевал «старыми глазами»: в боевом соревновании его уверенно догонял Тагон Санжиев. Еще перед первым снегом поступили во взвод три снайперские винтовки. Заторопился Тагон, схватил-обласкал одну из них – никому не отдал. Молодой, а знающий – без сожаления расстался со своей испытанной трехлинейкой. Заколебался тогда Номоконов, но уж поздно было. Шибко приглянулись молодым солдатам новые винтовки – не забрать их, не обменять. Долго расхваливал лейтенант Репин «оптику». Наверное, ждал дня, когда руки зверобоя погладят новое оружие и на миг, чтобы никто не видел, прислонят к сердцу холодный черный прибор.
