Борис Карсонов - Узник гатчинского сфинкса
Коцебу, прикусив нижнюю губу, молча покачивал головою, глаза, отстраненно-неподвижные, глядели куда-то в пустое, слегка белесоватое небо.
— Август! — настойчиво позвал его Киньяков.
Коцебу стоял неподвижно, будто в прострации. Не проронил он ни слова и когда, спустившись с колокольни, шли по городу. И только, когда подошел к своей квартире и Киньяков сделал попытку с ним проститься, он вдруг бросился к нему на шею и, захлебываясь словами и слезами, закричал:
— Какие дикие нравы! Какое варварство! И что же это за страна… О, горе мне, горе!..
Полицейский капитан Катятинский, отшвыривая ногой в темных сенцах корзины и ведра, широко открыл дверь в прихожую как раз в то время, когда Коцебу умывался, а унтер-офицер, старый «мальчик» Иванович, ставил самовар. Позади капитана, у порога, будто на параде, в смиренной стойке замер еще один унтер-офицер: щегольские сапоги, начищенные ваксой, блистали глубоким антрацитовым блеском, медные бляхи горели золотом, мундир, зашторенный на пуговицы и крючки, был явно с чужого плеча, а потому топорщился и бугрился. Рябоватое лицо, бесстрастное ко всему на свете, украшали стандартные усы. Глаза… Впрочем, можно сказать — глаза отсутствовали, настолько они были невыразительны.
Капитан Катятинский по-хозяйски прошелся по комнате, брезгливо перебросил на столе, не снимая перчатку, несколько исписанных по-немецки листов бумаги.
— Так, так! — сказал он со значением. — Есть сведения, господин Коцебу, что вы входите в ухищренное знакомство с политическими преступниками города?
— Позвольте…
— Не позволяю!
— Я объясню…
— Нет необходимости! Отныне здесь, у себя, вы не должны принимать, помимо доктора, никого из тобольских жителей. В городе вас будет сопровождать сей отрок, с быстрым умом и легкими ногами.
— Васька! — неожиданно для всех, рявкнул Катятинский.
— Слушаюсь, ваше благородие! — зычным голосом откликнулся Васька, делая два шага вперед.
— Эк, гренадер! — довольный сказал Катятинский.
— Рад стараться! — ответил гренадер.
— Вот, господин Коцебу, учитесь, как надобно почитать начальство, — назидательно сказал Катятинский и тут же добавил: — Безопасность государства требует, что в домы, куда бы то ни было, вам заходить запрещено, помимо дома его превосходительства губернатора!
— А ежели… — пытался сказать Коцебу.
— Безопасность! — грозно повторил Катятинский и вышел вон.
Коцебу растерянно смотрел на унтеров, по стойке стоявших по обеим сторонам двери, будто вечная стража у входа в усыпальницу фараона.
— Вы что, так и будете теперь стеречь мою дверь? — упавшим голосом пытался определить степень своего суверенитета незадачливый узник.
— Никак нет! — бойко отрапортовал Васька. — Иваныч будет тут, а я с вашим благородием… Чтоб охранять вас…
— Но от кого? — возмутился Коцебу.
— Не могу знать! — с улыбкой выкрикнул Васька.
Губернатор Дмитрий Родионович Кошелев, казалось, был чем-то встревожен. Увидав Коцебу в приемной, он тотчас же увлек его к себе в кабинет.
— Как ваша акклиматизация, господин Коцебу?
— Слава богу, Дмитрий Родионович, весьма успешна. Доктором Петерсоном, которого вы мне прислали, весьма доволен. К тому же он еще и отличный собеседник и, предстаете, земляк моей жены — они оба из-под Нарвы.
— Полагаю, вам известно, что здесь работает сенатская комиссия?
— Да, я имел честь познакомиться с обоими сенаторами — Левашевым и Ржевским.
— Даже так? — удивился губернатор.
— Приватным образом и совершенно случайно. Нашлись общие знакомые, вспомянули генерала Бауера…
— Я полагаю, господин Коцебу, что ваш отъезд в Курган задержался исключительно из-за расстроенного здоровья…
— Вы сказали…
— Есть необходимость, на всякий случай, теперь написать вам лично об этом прошение на мое имя, а доктор Петерсон подтвердит это прошение своим заключением.
Губернатор сидел за столом и поигрывал на почти пустом зеленом поле костяным ножом для резки бумаги, а Коцебу стоял у незакрытого окна, выходившего на пустынную улицу и наблюдал, как подле деревянного забора, у канавы, купались в пыли куры.
— Прямо сейчас?
— А зачем тянуть? — сказал губернатор, выходя из-за стола. — Вот хорошо заточенное перо, вот ваши любимые китайские чернила, а вот отличная бристольская бумага. Прошу.
Прочитав написанное, губернатор убрал бумагу в ящик и несколько раз прошелся по кабинету.
— Как служит у вас итальянец? Да, да, Росси?
— Парень расторопный и, как вы и предупреждали, большой пройдоха. Наверное, в моем положении иметь такого слугу — большая удача.
— Возможно, возможно. О вашем слуге я ничего не знаю. Это ваша инициатива…
— Моя инициатива?
— Да, лично ваша. А теперь я прошу вас завтра же отправиться в место вашей ссылки, в Курган.
— Завтра? Так неожиданно?
— Сожалею, но ничего поделать не могу. Ваше пребывание здесь порождает много толков и слухов… А там, где слухи, там и доносы.
— Доносы?
Губернатор с улыбкой развел руками, давая понять, что удивляться тут нечему. Скорее, наоборот, странно, если бы их не было.
— Дмитрий Родионович, я, прямо сказать, в растерянности. Нельзя ли мне еще остаться хотя бы на два дня. Мне же нужно кое-что закупить здесь, чего в Кургане просто не найти. Надо распорядиться каретой…
— Конечно-конечно! И постарайтесь уложиться в два дня.
— Я поеду в сопровождении полицейского чина?
— Таково общее положение.
— В таком случае, нельзя ли назначить ко мне унтер-офицера Андрея Ивановича Тюкашева?
— Охотно!
— А можно ли встретиться с Киньяковым?
Губернатор пожал плечами.
— Я бы не рекомендовал. Я знаю этого молодого человека, признаю его достоинства и сам при случае охотно беседую с ним, но… он на худом счету у правительства, и общение с ним считается предосудительным…
Вечером, услышав шум докторской пролетки, Коцебу выскочил к нему на улицу.
— Вы знаете?
— Знаю! — коротко сказал доктор Петерсон. — Опасения губернатора оправданы. Почему торчит тут Щекотихин? Почему не возвращается в Петербург? Уж не имеет ли он секретное поручение шпионить за вами?
— Право, доктор, мне не приходило такое в голову.
— Поэтому-то вы и здесь! — назидательно сказал Петерсон.
— Если я правильно уразумел, то Росси я могу взять с собою в Курган?
Они стояли на дороге, но все-таки доктор оглянулся и прошептал:
— Можете. Но помните, Август, что губернатор ничего этого не знает. Не знает! Вы берете его частным образом, и потому он не будет записан в вашем паспорте…
Пьетро Росси! Или, как все его тут величали, — Петр Русс! Неудавшийся корсар. Он заявился к Коцебу на третий или даже на четвертый день приезда. Невысок, плотен, смугл. Движения свободны, порывисты, точны. Тонкий нос с горбинкой, худощавое, слегка вытянутое лицо с круглыми и черными живыми глазами, длинные, перехваченные сзади кожаным шнурком прямые волосы. По тонкому, вдохновенному лицу — аристократ. Но парусиновая морская роба?
— На каком языке вы предпочитаете говорить? — скромно спросил нанимаемый в услужение Петр Русс, удобнее усаживаясь на длинной скамье.
Коцебу не ожидал такого вопроса и с ответом замешкался.
— Отлично, — пришел к нему на помощь будущий слуга, — итальянский и русский будут у нас на десерт, а теперь поговорим на французском.
И вправду, шельма заговорил на отличном марсельском диалекте.
— Моя жизнь, сеньор, пряма, как рея. Лет двадцать тому назад я служил на российском флоте в Херсоне. А было мне чуть более двадцати — одним словом, салажонок. И замыслили мы не более и не менее, как во время выхода нашего военного фрегата в море завладеть им и, прорвавшись через два пролива — Босфор и Дарданеллы, — уйти пиратствовать в океан.
— Пиратствовать?
— На морских путях к Ост-Индии или Америке. В худшем случае мы могли рассчитывать на Азильное право… Я был марсовым на фок-мачте. Мой напарник, Пазелла — Рваное Ухо, выдал нас. И вместо знойных женщин и бочек рома мы получили кандалы и прямехонький курс на Nord Nord Ouest — Maestro tramontana!..
— Чем могу вам служить?
Пьетро расхохотался. Смеялся долго от души, как смеются люди здоровые и с чистой совестью.
— Если вам надо сшить сапоги, сеньор, — сошью, могу делать сосиски, предложить янки-хашш или испечь хлеб. Могу даже, пардон, познакомить с дамой…
Сошлись на том: Коцебу платит ему три с полтиною в месяц и полный стол.
В эти последние дни Росси был незаменим. Закупали необходимые вещи и провизию: сахар, кофе, чай. Не забыли и бумагу с перьями. Через Росси Коцебу установил связь с Киньяковым. По обыкновению, они записочками назначали встречу у какого-нибудь магазина и фланировали перед витриной, якобы привлеченные товарами.
