Виктор Поротников - Добрыня Никитич. За Землю Русскую!
Не выдержав прямого взора Рогнеды, Владимир отвел глаза, делая вид, что разглядывает украшенный затейливой резьбой дубовый столб, подпиравший балку потолочного перекрытия. Владимир заметил, что Рогнеда года на два его старше, поэтому в ее взгляде сквозило некое превосходство, какое обычно выказывают подростки при общении с детьми более младшего возраста.
– Что скажешь, племяш, люба ли тебе Рогнеда? – Добрыня ободряюще похлопал Владимира по плечу. – Видишь, девица в самом соку. Коль у тебя есть желание, то можешь прямо здесь и сейчас овладеть ею. Ну же, дружок, смелее!
Владимир изумленно воззрился на Добрыню, не веря своим ушам.
– Что ты такое молвишь, дядя?! – растерянно пробормотал он. – Не могу я такое свершить с Рогнедой при ее отце и брате. Это же дикость!
– Эх ты, мямля! – С лица Добрыни слетели остатки благодушия, его глаза сверкнули ледяным блеском. – Хочешь знать, племяш, какого мнения о тебе Рогнеда и ее отец? Я ведь в конце зимы засылал сватов к Рогволоду, хотел обручить тебя с его дочерью.
Владимир невольно вздрогнул, услышав это из уст дяди.
– Рогволод сразу заявил моим сватам, что я лезу со свиным рылом да в калашный ряд! – с недоброй язвительностью в голосе продолжил Добрыня. – Рогнеда же, племяш, назвала тебя робочичем. Она сказала, что скорее умрет, чем согласится разуть сына холопки. Презирают тебя, племяш, князь Рогволод и его дочь. Они, видать, забыли, от какого отца ты рожден, зато отлично помнят, кем была твоя мать. Неужели ты стерпишь такое, дружок?
Добрыня слегка встряхнул племянника за рукав рубахи.
– Зачем мне еще одна жена, дядюшка, ведь я уже женат на Алове, – сказал Владимир. От сильного волнения румянец на его щеках сменился бледностью. – Рогнеда вольна сама выбирать себе суженого, ведь она княжеская дочь.
– Вот Рогнеда и выбрала себе в мужья Ярополка, твоего брата, – зло чеканя слова, промолвил Добрыня, нависая над племянником, как коршун над цыпленком. – Неужели, племяш, в тебе совсем нету гордости, а? Неужели ты хочешь, чтобы Рогнеда досталась Ярополку? Этот злыдень убил твоего брата Олега. Ярополк ныне и на тебя меч точит. Ты же князь, племяш, так поступай по-княжески!
– Чего ты хочешь от меня, дядя? – почти с возмущением воскликнул Владимир, чувствуя на своих плечах железную хватку пальцев Добрыни.
– Я хочу, чтобы ты показал князю Рогволоду, что он побежденный, а ты – победитель, – молвил Добрыня, вцепившись в племянника так, что на том трещала льняная рубаха. – Я хочу, чтобы ты унизил Ярополка, отняв у него невесту. Ну же, дружок, сорви одежду с гордячки Рогнеды, надругайся над нею прямо на глазах у ее отца и брата.
– Нет, я не могу так поступить! – испуганно лепетал Владимир, втянув голову в плечи. – Не могу! Не стану я этого делать! Отпусти меня, дядя.
– Эх ты, тряпка! – Добрыня резко оттолкнул от себя племянника. – Ну какой ты князь, коль нету в тебе жестокости! Иди, милуйся со своими рабынями, сосунок. Ты токмо на это и годишься!
Бледный и потрясенный всем случившимся Владимир выбежал из светлицы, запнувшись за порог и хлопнув дверью.
Гридни и чашник Рацлав застыли в сторонке, опустив очи и не смея взглянуть на Добрыню, который не находил себе места от переполняющего его бешенства. «Сосунок!.. Сопляк, твою мать! – рычал сквозь зубы Добрыня. – И ради этого ничтожества я затеял такое опасное дело! Хочу добыть стол киевский этому… этому жалкому рохле!»
Рогволод и Неклан молча переглядывались между собой, облегченно переводя дух. Рогнеда, холодная и невозмутимая, взирала на Добрыню с откровенной неприязнью. Она ожидала от этого человека чего угодно, но только не такой чудовищной дикости!
Метания Добрыни по светлице были недолгими. Злоба, клокотавшая в нем, не давала ему покоя. Длинно выругавшись, Добрыня ринулся к двери, подчиняясь какому-то внезапному решению, вспыхнувшему у него в мозгу.
Не успел Владимир прийти в себя, оказавшись в своей горенке, где стоял его походный сундук, а на стене на крючьях были развешаны его оружие и доспехи, как пред ним вновь возник Добрыня, подобный разгневанному демону. Альва и Сойва испуганно спрятались за плотной занавесью в глубине комнаты, видя взвинченное состояние Добрыни.
– Тебе пора взрослеть, племяш, – молвил Добрыня, усевшись на скамью и усадив Владимира рядом с собой. – Коль ты хочешь стать властителем над многими князьями и землями, то тебе надо приучаться к жестокости. Иначе лишишься и власти и головы, дружок. Соберись с духом и подвергни Рогнеду позору пред ее отцом и братом. Таких обид прощать нельзя, племяш! Рогнеда не захотела стать твоей женой, так пусть она станет твоей рабыней.
– Но зачем бесчестить Рогнеду на глазах у ее отца и брата? – бормотал Владимир, не смея взглянуть в глаза своего разгневанного дяди. – От такого унижения Рогнеда может и руки на себя наложить. А я не желаю ей смерти.
– И в кого ты такой нерешительный, племяш? – досадливо воскликнул Добрыня. – Отец твой таким не был. И дед твой боязнью никогда не страдал, всегда смело брал чужое, будь то земля, злато или женщина.
– Дед мой в конце концов поплатился за свою жадность, его убили древляне, когда он восхотел взять с них двойную дань, – хмуро заметил Владимир. – Отец мой любил хаживать с войском за моря и дали, ища славы и богатства. В этом своем рвении он однажды чуть не потерял свой стольный град Киев, когда к городу подвалила печенежская орда. Я предпочитаю не гоняться за чужим добром, а спокойно владеть пусть малым достоянием, но своим.
Такое рассуждение Владимира еще сильнее рассердило Добрыню.
– Что ж, племяш, не хочешь владеть Рогнедой как рабыней – не надо, – сказал он. – Я велю убить Рогнеду, но перед этим отдам ее на потеху варягам. Уж они-то церемониться с ней не будут!
Владимир стал умолять Добрыню сжалиться над Рогнедой.
– Ты вполне можешь спасти Рогнеду, дружок, – промолвил Добрыня с коварным прищуром. – Обесчестишь Рогнеду на глазах у ее отца и брата – она станет твоей. Не обесчестишь, тогда это сделают другие. После такого позора Рогнеда вряд ли останется жить. Она скорее удавится на собственной косе.
Добрыня видел, что Владимир пленен красотой Рогнеды. Он был явно не равнодушен к дочери Рогволода. Внутренне Владимир был готов к тому, чтобы отнять Рогнеду у Ярополка. Играя на этих чувствах племянника, Добрыня убедил-таки его решиться на безнравственный поступок.
«Сегодня мы с тобой победители, племяш, – негромко и со значением заметил Добрыня, наклонившись к уху Владимира. – Завтра мы вполне можем сложить головы в сече с ратью Ярополка. Так что, дружок, не терзайся угрызениями совести и пользуйся возможностью сорвать покров невинности с Ярополковой невесты!»
Долгое отсутствие Добрыни успокоило было князя Рогволода, который был рад тому, что княжич Владимир проявил себя с самой лучшей стороны, не поддавшись на непристойные уговоры своего дяди. Но вот Добрыня вернулся обратно, приведя с собой Владимира, бледное лицо которого было искажено муками внутренней борьбы. Добрыня отдал приказ, и его гридни, бросившись на Рогнеду, стали с треском разрывать на ней одежды, швыряя себе под ноги лоскутья, оставшиеся от ее платья и тонкой исподней сорочицы.
Оставшись совершенно обнаженной перед взорами многих мужчин, Рогнеда держалась с поразительным спокойствием. Она стояла посреди светлицы с растрепанными косами, с пунцовым румянцем на щеках, закрыв ладонями свои роскошные округлые груди. Ее ослепительно-синие очи бесстрашно взирали на Добрыню и Владимира. В этом взгляде был вызов. «Вы можете раздеть и унизить меня, но вы не заставите меня трепетать перед вами!» – говорил красноречивый взгляд Рогволодовой дочери.
– Эй, Рацлав, – обернулся к чашнику Добрыня, – сорви-ка со стены медвежью шкуру и расстели ее вот здесь. – Добрыня слегка притопнул сапогом правой ноги. Он стоял как раз напротив привязанных к стульям Рогволода и Неклана. – На сем мягком ложе Владимир сейчас познает нежное лоно прекрасной Рогнеды.
Рацлав мигом снял со стены бурую шкуру с когтистыми лапами и бросил ее на пол прямо к ногам Добрыни.
Видя, что дело принимает дурной оборот, князь Рогволод прерывающимся от сильного волнения голосом стал умолять Добрыню не совершать насилие над его дочерью. Рогволод предлагал Добрыне терзать и мучить его, но не трогать Рогнеду во имя всех богов. Рогволоду вторил его сын Неклан, тоже согласный претерпеть любые муки ради безопасности сестры.
– Угомонись, старик! – Добрыня бросил на Рогволода небрежный взгляд. – Через час ты умрешь и оба твоих сына тоже. А дочь твоя будет мыть ноги моему племяннику, как и полагается рабыне.
Услышав такое из уст Добрыни, Рогнеда побледнела. Она бросилась на колени перед Добрыней, с мольбой протянув к нему свои гибкие руки. Теперь в Рогнеде не было ни тени надменности, отчаяние переполняло ее. Рогнеда соглашалась на любые унижения, лишь бы Добрыня пощадил ее отца и братьев.
