Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
— Надо же, — кашлянул Танкред, поглядывая на остальных сотрапезников. Ричард сгорал от стыда за свою мать, но не решался прервать ее рассказ. Глаза у Элеоноры горели от приятного воспоминания, и он хотел запомнить ее именно такой — весело-возбужденной, рассказывающей что-то очень для нее волнующее.
— Да, все так и было, — продолжала Элеонора, — Ну, тут трубадуры воскликнули: «Бонмо!», тамплиеры: «Босеан!», а гасконцы: «Ме-ме, Мари! Ме-ме, Мадлен!» Они ведь известные озорники, эти гасконцы. Как я люблю их гасконаду! Однако, помню, и вспотела же я под доспехами Филиппа дю Плесси. Куртуазно выражаясь, роза покрылась росой. Не понимаю, как вы, мужчины, можете подолгу носить на себе эти железяки!
— Теперь я припоминаю про этот поход, — сказал Танкред. — Вы, кажется, дошли до Марселя и не обнаружили там могилу Марии Магдалины?
— Еще бы! — хохотнула Элеонора. — Особенно если учесть, что все это я сама придумала и никакой могилы Мари Мадлен в Марселе отродясь не бывало. К тому же еще гасконцы притащили собачий череп и принялись утверждать, что это череп любимой собачки Иисуса Христа и Марии Магдалины. Якобы эту собачку звали Евхаристия и якобы Мари привезла ее с собою из Палестины в Марсель.
— Свят-свят-свят! — перекрестился барон Меркадье.
— Ничего не «свят-свят-свят»! — махнула рукой Элеонора, совсем уж забывшись, какая сейчас стоит неделя. — Сам Папа Римский благословил наш Маримадленский поход. Мы встретились с ним в Авиньоне, и славный магистр тамплиеров Бертран де Бланшфор объяснил ему: «Французы, ваше святейшество, оттого так славятся в битвах, что умеют хорошо повеселиться, и оттого так набожны, что умеют иногда и посмеяться над своей набожностью». Папа Александр смягчился и сказал: «Ну-ну, баловники. Ладно, не буду осуждать вас, развлекайтесь. Только смотрите не развратничайте. Помните, что говаривали древние римляне: „Развратом разрушается достояние отечества“». И мы пошли дальше в свой веселый поход. Добравшись до Марселя, устроили потешное взятие города. В таверне Жозе Мэнмуата моими людьми было заблаговременно припрятано сокровище. Когда таверну «Мари Мадлен» разрушили до основания, принялись рыть в подвале, и тут произошло чудо — был найден сундук с золотыми монетами общей стоимостью в пятьсот безантов, что тогда соответствовало пяти тысячам курских ливров. Десятую долю сокровища я взяла себе, а остальные деньги раздала участникам похода. Причем львиная доля досталась тамплиерам, особо отличившимся при разрушении таверны и раскопках. А трубадуры тогда сложили множество кансон, воспевающих прозорливый женский ум и сравнивающих неудачный крестовый поход Людовика Седьмого в Святую Землю с удачным походом его бывшей жены в таверну «Мари Мадлен».
— А что случилось с Жозе Мэнмуатом? — спросил граф де Дрё.
— Несчастному еврейчику не повезло, — вздохнула Элеонора. — Сгоряча бедняжку пришибли насмерть. Но я отвалила его осиротевшему семейству целых три безанта.
— Месячный оклад крестоносца, — заметил с улыбкой Амбруаз.
С окончанием рассказа Элеоноры о шутовском Маримадленском походе закончилось и последнее мессинское застолье. Хорошо еще, что епископ Бове уплыл вместе с Филиппом-Августом и не слышал, как взахлеб Элеонора вспоминала кощунственный поход на Марсель. Даже попустительство Папы Александра не смягчило бы его сердца.
Последние корабли короля Англии покидали мессинскую пристань. Готов был отчалить и легкий энек, на корме которого уже стоял знаменосец де Фонтеней со стягом Чаши, который бурно трепетал на сильном ветру. Подойдя к сходням, Ричард простился с Танкредом Лечче, затем в последний раз обнял свою мать.
— Прощай, сынок, — сказала Элеонора печально, глядя своими выцветшими зелеными глазами в его сверкающие двумя изумрудами очи. — Чует мое сердце, не увидимся мы больше на этом свете. Плыви и завоюй Святую Землю. Ты рожден для этого. А мне суждено вернуться к могиле твоего отца в Фонтевро и там окончить дни свои.
— Не говори так, мама, — сказал Ричард. — Я буду с нетерпением ждать тебя в завоеванном мною Иерусалиме.
— Господь не попустит, чтобы нога такой грешницы, как я, снова ступила на Его землю, — вздохнула Элеонора. — Прощай, мой рыжий жавороночек. Иди.
Ричард вздохнул полной грудью и взошел на палубу энека. Оглянувшись еще раз на завоеванную им Мессину, он увидел плачущую Элеонору, огромную толпу рыцарей, готовящихся тоже погрузиться на корабли, и тут взгляд его укололся о две черные точки. Будто капля отравы упала в чашу с великолепным игристым вином — из толпы на Ричарда смотрели полные ненависти глаза жизорского сеньора. Король поспешил отвести взгляд, посмотрел на парус, на солнце, на веселые облака, на шаловливые, но не буйные волны и постарался забыть о присутствии этого черного человека в мире, полном ликующих надежд и свежего ветра.
Энек отчалил от пристани и полетел в открытое море. Ричард стоял на носу и смотрел вперед, словно пытаясь разглядеть в слепой дали Святую Землю. Ему хотелось вина, но он терпел, помня о своем обете твердо выдержать Великий пост, заслужить Божью милость. Трое священников плыли на королевском энеке, готовые в любой миг читать молитвы и псалмы, совершать службы и молебны. Энек летел быстро и к вечеру догнал тот корабль, на котором плыли Беренгария и Иоанна. Увидев вновь свою невесту, которая махала ему с палубы бюсса, Ричард едва удержался, чтобы не запеть. Весь Великий пост он ни разу не пел, и это было гораздо мучительнее, чем не есть и не пить вина.
— Хочется петь, — с досадливой улыбкой сказал он своему духовнику — капеллану Ансельму.
— Я отпущу вам сей не самый страшный грех, — милостиво разрешил священник.
— Нет, не буду, — отказался Ричард. — Осталось всего ничего, каких-то четыре дня. В Светлое Христово Воскресение напоюсь до смерти!
— Святая Земля давно жаждет услышать ваш божественный голос, — улыбаясь, заметил отец Ансельм.
— И я жажду спеть для нее! — горячо отозвался король.
Утро следующего дня ознаменовалось появлением слева по борту судна берегов Пелопоннеса.
— Греция! — восторгался Ричард, разглядывая озаренные рассветным сиянием скалы. — Это и вправду Греция, Шарль?
— Да, ваше величество, — отвечал знаменосец, — говорят, что Греция.
— Вероятно, это мыс Матапан, — промолвил Амбруаз Санном, — Видите возвышающийся на нем храм Посейдона? По древнему преданию, под ним находится бездонный колодец, уводящий в саму преисподнюю. Через эту скважину в свое время Геракл выволок на свет Божий адского пса Кербера.
— Если б я так не спешил достичь берегов Сирии к Пасхе, можно было бы высадиться и покопаться, — вздохнул Ричард.
— И ничего не найти, — хмыкнул Герольд де Камбрэ.
— Почему же? — спросил Амбруаз.
— Потому что все это пустые байки, — твердо заявил Герольд.
— Вовсе нет, — вмешался в разговор Робер де Шомон. — Я много слышал о таких бездонных подземельях. Они разбросаны по всему миру, и есть люди, знающие их местонахождение. Эти дырки почему-то называются Аркадиями.
— Можно даже предположить почему, — сказал Амбруаз. — Страна Аркадия, как я слышал, изобилует входами в преисподнюю. Там, вдалеке, за этим мысом, она и лежит.
— А я слышал иное объяснение, — сказал король, — Аркадия — это сокращение, а полное наименование любой такой скважины — Аркадияболус[54].
— Тем более не стоило бы там ковыряться, — заявил отец Ансельм. — К тому же в Великий четверг, когда всем нам предстоит поминать Тайную Вечерю и Первопричастие.
— Правда ваша, святой отец, — поспешно согласился Ричард. — Проплывай, проплывай мимо нас, мыс дьявольского соблазна!
Когда Матапан скрылся позади, плывущие на энеке Ричарда перегринаторы разделились надвое — одни сели завтракать, другие, в числе коих оказался сам король Англии, готовились к причастию и потому сегодня высветляли себя голодом. Вскоре кормчий объявил, что впереди слева показался остров Чериго, и всезнайка Амбруаз принялся пояснять:
— Так называют сей остров венецианцы, а теперь это наименование распространилось повсюду, хотя на самом деле это — Кифера, знаменитейший в древности остров поклонения богине Афродите, от имени острова богиня любви даже получила прозвище — Киферея. Но более всего сей уголок земли известен тем, что на нем водилось несметное количество пурпурных улиток. Их использовали для приготовления пурпура в качестве красящего вещества.
— А сейчас? — живо откликнулся Ричард.
— Сейчас, как я слыхивал, их осталось совсем мало.
— Тогда и к Кифере не будем причаливать, — махнул рукой король. — Подальше надо нам держаться и от Посейдона и от Афродиты. К тому же мне хочется успеть заглянуть на Родос, поглазеть на знаменитого колосса.
