Берил Бейнбридж - Мастер Джорджи

Что делать дальше — вот главная была задачка. Русские, как я понимал, перли и спереди и сзади. С кряжа в миле от нас гремели пушки, стрекотали мушкеты. За кряжем ничего не было видно, только горело клочьями небо. Снизу катил и катил туман, застлал дорогу, линию скал. За невидной рекой круто всплывали из мглы утесы и отвесно парили к развалинам Инкермана.

Миртл живо задачку решила. Она сказала:

— Я пойду. Надо найти Джорджа.

Я сказал:

— Только едва ли ты его сыщешь.

Она упрямо трясла головой:

— Найду… Непременно найду.

— Может, он мертвый уже, — я сказал.

Тут она вся как затрясется.

— Он жив, — еле выдавила. — Я знаю, он жив.

Грязь струпьями высохла у нее на лице, кожа сделалась как у мертвеца, но глаза горели словно какой-то жаждой.

Страшноватая это была прогулочка, мы без конца натыкались на трупы, на куски человеческого мяса. Раненые кони стояли свесив головы, и кровь хлестала у них из кишок. Я бы применил револьвер, но чувствовал, что это зряшная трата боеприпасов. Раз мы услышали стон, бросились на него и видим: пожилой дяденька в форме стрелковой бригады лежит навзничь, руки сцепил, как на молитве, и еще держатся на носу очки. И ни царапинки, только в очках правое стекло расколото в паутину. Он опять застонал, я встал на колени, поднял ему голову, и в тот же миг из горла у него вырвался смертный хрип. Я отдернул руку, она была вся от крови липкая. Обтер пальцы о его брючину и поскорей пошел дальше.

Миртл я оставил в осадном лагере за лощиной. Я бы и сам к ней пристроился под шумок, но явился какой-то офицер, по ружью и шинели принял меня за солдата и велел, пополнив боеприпасы, следовать на новый редут. Я знать не знал, где это такое, но от водки стал покладистей. Дело шло к полудню, так я понимал; а я ничего не жевал со вчерашнего вечера, да и тогда ломоть хлеба один, заплесневелый от сырости.

Я влился в колонну Четвертой дивизии, шагал за милую душу и смотрел на взрывы огня, рвущие пыльное небо, с дурацкой ухмылкой на лице.

Мы прошлепали в восточном направлении к каменному уступу, окруженному стеной футов в десять, подпертой рваными мешками с песком. Сооружали все это в надеждах втащить тяжелые пушки, но площадка осталась пустая. Почему занадобилось оборонять именно это никчемное место, нам никто не объяснял. Когда лезли по овечьим тропам, нас подбадривал свист ядер с русских батарей, так что мы метались и петляли как зайцы.

Русские ждать себя не заставили, наскочили, вынырнули из тумана, точь-в-точь — мы, как в зеркале, глаза выпучены от страха, кивера ощетинены, как кустарник. Завязалась рукопашная — вот когда сгодился мой штык. Только от первого тычка в мясо и мышцы меня чуть не вырвало, а потом — ей-богу, ужас ушел по стали — выпускать человеку кишки показалось самым обычным делом. На лица я не смотрел, в перепуганные глаза, я пониже смотрел, на одежку, прикрывавшую беззащитные внутренности от моих смертельных уколов.

Я видел такое: сошлись один на один наш офицер из Двадцать первого и тоже офицер, русский. Дрались на саблях, кружили друг против друга раскорякой, как обезьяны. А солдаты, те и другие, стали в кружок, науськивали, подбадривали, крепко ругались.

Я смотрел из-за спин на этот танец смерти. Когда оба рухнули, пронзенные насмерть, кружок сразу рассыпался под зверский крик.

Я занялся мальцом с болячкой на губе. Он весь одеревенел от ужаса, только махал на меня штыком, как пчелу отгонял. Что-то пролопотал по-своему, я ответил: прошу прощенья, не понял. Пожалел его было, да он сам хлыстнул меня по лбу, тут уж я вскипел и проткнул ему глотку. Он упал, хрипя свои упреки.

Я не знал, какое такое дело отстаиваю и почему так нужно убивать, хотя Поттер — тот бы, конечно, мне все объяснил.

Была страшная бойня. Люди мерли в позах тех статуй в теплице у мистера Бланделла. Я видел: лошадь упала на грудь, а всадник вытянул руку, будто реку вброд переходит. Видел: двое стоят на коленях, смотрят глаза в глаза и не падают — держатся на руках, упертых, как в ладушках. У стены гренадер стоя обнимал штык, его пришпиливший, как бабочку, к приставной лестнице.

Потом в нас врезался офицер на коне, приказал отступить с батареи, защищать полковое знамя. Я сам себя спрашивал, какая такая нужда поспешать на выручку к рваному куску шелка, но все сделал как велено. Я стал цирковой зверушкой, я и через обруч бы прыгнул, если прикажут. Мы бежали вниз по скату, и пороховой дым клубился вокруг, будто кипел невозможно громадный чайник.

Нам надо было проскочить мимо бедолаг, окруживших это самое знамя, и с тыла атаковать противника. Кто расстрелял все патроны, пооставлял в мясе штыки, те ревели как оглашенные и швырялись камнями. Подползло неприятельское подкрепление, и нас обстреляли сзади.

Невозможно сказать, сколько все это длилось; время стояло как проклятое. Вдруг в какой-то миг я глянул вниз, на проход среди трупов, и, ей-богу, увидел Поттера, он спокойно, вразвалочку шел на меня. Выпущенное из тяжелой пушки ядро сзади скакало за ним, как камушек по воде. Я открыл рот — крикнуть, его остеречь, но в ту самую секунду, когда вот бы оно доскакало и разорвало б его в клочья, он прянул в сторону, будто кто его толкнул; ядро пронеслось дальше и снесло голову шедшему впереди солдату. Нет, видно, это ангел хранил Поттера.

Я был все еще живой, когда это кончилось. Русские отошли за холмы, побросав неубранными убитых и раненых. Прекращение огня по-разному подействовало на уцелевших. Кто лег наземь и спал, кто щипал себя за лицо и бродил как во сне. Сам я весь трясся, и ноги мои подкашивались. Тишина — вот что особенно мучило.

Джорджа я нашел два часа спустя, он исполнял свои обязанности возле каменоломни. Тут же была и Миртл. Он наклонился над кем-то с дырой в груди. Я тронул его за руку, он глянул, не узнал, но мы и все-то были на себя не похожи, я его тоже узнал только по кровавому фартуку. Он пощупал разрез у меня на лбу, сказал: «Простая царапина. Проходите». Но тут я его назвал по имени, он вскочил. И — в первый и последний раз в жизни — он обнял меня.

Я помогал копать рвы, чтоб хоронить убитых. Кто лежал — мы тащили за ноги. Кто сидел — хватали под руки, у кого руки были. Нашли шестерых — свои, чужие, сплелись в одно, и штыки подрагивали, как венок из стальных колосьев.

Джорджа подозвали к одному офицеру, у того оторвало обе ноги, и обрубки сунули в бочку с порохом, чтоб унять кровотеченье. Меня послали за носилками, мы его уложили, бочку и все, и понесли к операционному столу. Джордж шел впереди. Миртл — сзади, она всегда так ходила.

Нам всего-то осталось метров двадцать, и тут Миртл окликнула Джорджа. Потом она говорила, что поранила ногу о камень. Он стал, повернулся, держа носилки. Сзади раненый русский, опершись на мешки с песком, поднял мушкет и пальнул. Джордж выпустил носилки, бочка покатилась, взметнулись серые клубы пороха. Он на меня смотрел большими от удивленья глазами.

— Ты хороший мальчик, — он сказал, или так мне послышалось; и он упал.

Поттер был в лазарете, когда мы пришли в лагерь. Сказал, что он здесь уже с утра, из-за тумана ему заложило грудь. Вернулся фотограф, готовил пластинки. Мне надо было спешить, свет убывал.

Я сказал:

— Джордж убит.

— У вас на лбу порез, — он ответил, вырвал несколько листков из книги, какую держал на коленях, и сунул в печку.

Миртл была снаружи, с сухими глазами, она баюкала Джорджа. Что-то ему напевала.

Я пошел обратно к фургону, фотограф стоял с треногой, перед ним сгорбясь сидели пятеро.

— Нам что требуется? — объяснял он. — Группа уцелевших для показа родным.

Сощурился, заглянув в аппарат, и крикнул:

— Равновесия нет. Мне бы еще солдатика. Одного доставьте.

Я пошел к Джорджу. Миртл ушла, он лежал в грязи, один. Я взвалил Джорджа на закорки, понес. Солдаты уже стояли, я его воткнул между ними. Он качнулся вперед, и тот солдат, что справа, обхватил его и поддержал.

— Улыбаемся, улыбаемся, братцы, — велел фотограф.

Сзади, на бровке, я видел Миртл, она широко раскинула руки и кружила, кружила, как птица над разоренным гнездом.

1

О, суета сует (лат.). (Здесь и далее — прим. перев.)

2

Ср. Псалтирь, 22, 1.

3

Этот сюжет изложен во Второй книге Царств, 12, 16, правда, в несколько иной трактовке.

4

Скорей всего, это тот самый граф Джеймс Томас Брюднелл Кардиган (1797–1868), который (впоследствии, и это время еще настанет для героев книги) руководил знаменитой «атакой Легкой кавалерийской бригады» при Балаклаве в 1854 г., воспетой Теннисоном.

5

Этот пролив отделяет остров Англии от Уэльса.

6