Мирей Марк - Варьельский узник
Вечер был по-летнему тихим и теплым. В трапезную медленно вползали ночные сумерки. Под окнами замка несколько бродячих музыкантов, пришедших с последним караваном, пели протяжную песню. Разговор постепенно переключился на брак мессира Луи и мадам д’Иллирь.
Эммануэль в задумчивости наблюдал за слугами, расставляющими на столе фрукты. Олег, как обычно в этот час, стоял у окна со связанными за спиной руками. Он выглядел усталым, но похоже, к тому времени уже привык к такому состоянию. Правда, в тот вечер было кое-что еще в его взгляде — Проклятый о чем-то сосредоточенно думал и явно тревожился, не находя себе места. В конце концов, узник почувствовал, как Эммануэль внимательно наблюдает за ним, и улыбнулся.
«Надо будет попросить у мессира Луи помилования в честь знаменательного события,— пришло вдруг в голову Эммануэлю.— Даже если он откажет, можно будет настоять на смягчении наказания. Луи — трус. Он пойдет мне навстречу, думая тем самым смягчить мою неприязнь к нему. К тому же, нет никаких сомнений,— его преосвященство меня поддержит». Эммануэль вдруг вспомнил искреннюю радость на лице епископа, когда тот поднялся навстречу Олегу с протянутыми руками. Затем ему вспомнился граф де Рива, чья столь привычная, казалось, намертво приросшая к лицу маска придворного не помогла скрыть страх и отчаяние, когда он смотрел на приговоренного. «Три тысячи солдат,— продолжал размышлять Эммануэль.— Ни одна душа не смогла проскользнуть мимо них. Только Рива и Проклятый. Только они». Он повернулся, откликаясь на настойчивый голос графа де Фольвеса, спрашивающего его о последних донесениях патруля:
— Я не думаю, что следовало...— начал было Эммануэль, но замер на полуслове, смертельно побледнев.— Господи Боже мой...
— Монсеньор! — окликнул его Фольвес.
Эммануэль даже не услышал обеспокоенного голоса аристократа. Внезапно озарившая догадка парализовала его. Он сидел, уставившись перед собой ничего не видящим взглядом, повторяя про себя: «Господи Боже мой...»
То, что он должен был понять много месяцев назад, вдруг стало ясным как день! Де Лувар медленно поднял голову и посмотрел на Олега. Несколько секунд они, не отрываясь, смотрели друг на друга. Вассалы замерли в недоумении.
Эммануэль рывком поднялся с кресла. Олег в страхе зашептал:
— Нет, монсеньор, умоляю вас, нет...
Минуту де Лувар стоял неподвижно в гробовой тишине, затем опустился обратно в кресло. Никто и никогда не видел легендарного северного тирана, покорителя варваров, в таком смятении. Алексис де Шевильер не смог удержаться от шутки:
— Вам было видение, монсеньор?
— Да,— отозвался Эммануэль, но тут же замолчал и больше не проронил ни слова.
Понемногу разговоры возобновились, большей частью о Регенте и коронации мессира Луи. Де Лувар сидел погруженный в свои мысли.
Прозрение наступило столь внезапно, словно кто-то прошептал готовое решение ему на ухо. Мозаика из разрозненных событий и фактов сложилась настолько безупречно, что он никак не мог взять себя в руки и сидел ошарашенный сознанием своей слепоты. Рива, Олег, епископ — все лгали искусно, словно мастера, накладывая последние «мазки на картину», доводя ее до совершенства. «У принца голубые глаза»,— сообщал Олег. «Ему лет тринадцать»,— как бы вскользь несколько раз повторил Рива. «Мессир Луи — наш будущий король»,— играл в смирение его преосвященство. Несколько безобидных слов — и правда надолго скрылась под толщею лжи... Но у них не было иного выхода. Если бы не эта ложь, то замысел раскрыли бы задолго до его будущего удачного завершения.
Эммануэль поднял глаза.
Олег неподвижно стоял у окна, любуясь морем. Внезапно сеньора охватил ужас от осознания того, кто на самом деле жил в его замке все эти долгие месяцы. Перед глазами поплыли воспоминания одно ужаснее другого: Олег, привязанный за руки к кандалам с шипами, его истерзанное тело на полу в клетке, разбитые от отчаяния о стены карцера окровавленные руки...
Алексис де Шевильер первым поднялся из-за стола, собираясь уходить. За ним потянулись остальные — необычное, ничем не объяснимое задумчивое настроение сеньора не располагало к продолжению веселья.
Когда откланялся последний из гостей, Эммануэль вновь поднял глаза на юношу. На этот раз им овладело ощущение нереальности всего происходящего. Он смотрел на знакомый профиль в ореоле золотистых волос, белоснежную рубашку, связанные за спиной руки... «Неужели это тот самый подросток, чье существование может в корне изменить судьбу огромной страны?»
Олег обернулся, его взгляд был наполнен горечью и раскаянием:
— Мне жаль, что все так вышло. Вы должны были обо всем узнать только через несколько месяцев.
Эммануэль тряхнул головой, словно просыпаясь от долгого сна: «Он не погиб! Он будет жить! — осенило его вдруг, и его сердце радостно забилось.— Он спасен!» Перед глазами понеслись воспоминания: золотоволосый юноша, счастливо смеющийся, несущийся, словно ветер, на Вороном Дьяволе; он же, зачарованно любующийся птицами на Птичьем острове...
— Я бы многое отдал, чтобы узнать обо всем этом намного раньше,— вздохнул Эммануэль.— Я смог бы избавить вас от всех этих мучений.
— Нет. Именно они спасли мне жизнь. Кому пришло бы в голову искать меня в ваших клетках или в карцере, да еще с Зеленым браслетом на руке?
Эммануэль отвел взгляд.
— Простите,— засмеялся Олег.— Больше ни слова об этом...
— Не беспокойтесь. Кажется, я стану знаменитым и надолго войду в историю: первый аристократ Систели, который выпорол розгами своего короля, и, уверен, единственный,— невесело усмехнулся де Лувар, крутя в руках свой серебряный кинжал.— Однако сколько вам на самом деле лет, монсеньор?
— Семнадцать. Совсем скоро будет восемнадцать.
«Значит, когда его привезли ко мне, наследнику исполнилось шестнадцать. Можно считать, ребенок. Откуда в нем столько сил, как он выдержал все это?» — поневоле ужаснулся Эммануэль.
— Почему вы мне ничего не рассказали? Сначала не могли, я понимаю... Но потом?
— Я не мог... Мы дали клятву в Бренилизе. Мы поклялись. Даже вам я не мог ничего сказать. Что бы вы сделали с королем-клятвопреступником?
— Ничего. В самом деле ничего... Вы попали в ужасную ловушку...
— Вы тоже, сеньор... Как и Флоримон, как и все дети, оставшиеся в Большом монастыре...— Олег замолчал, охваченный печальными воспоминаниями.
В этот момент вошел охранник, развязал ему руки и снова исчез за дверью. Олег устало прислонился к стене, растирая запястье.
— Прошу вас, монсеньор, присаживайтесь,— покраснел Эммануэль.— Вы же знаете, этот замок со всеми его скамьями и креслами... и его хозяином... принадлежит вам.
— Что-то такое припоминаю,— улыбнулся Олег,— Законы и традиции.— Он сел на скамью и потер виски.
— Это нужно прекратить,— тихо произнес Эммануэль.
— Нет. У нас нет выбора. Либо это, либо смерть.
— Его надо снять.
— Браслет? Ни в коем случае!
— Но он же убивает вас.
— Согласен. Но намного медленнее. А главное, все поправимо... до решающего момента,— он усмехнулся.— Вот поэтому, сеньор, я не мог вам ничего рассказать. Вы попали бы в такую западню, по сравнению с которой моя показалась бы пустяком. Я знал, что однажды все откроется... У вас, в любом случае, не было бы другого выхода, чем все оставить как есть,— Олег повернулся к окну.— В тот день в подвале у клетки, когда вы дали мне кружку с водой, я понял, ваш груз гораздо более тяжел, чем мой. Я не...— Он внезапно замолчал и наклонился вперед, громко застонав.
Некоторые приступы начинались столь внезапно, что он не мог сдержать стоны, застигнутый врасплох. Эммануэль отвел взгляд. На столе зловеще поблескивало лезвие кинжала. Он взял его и вложил в ножны.
Олег сидел, опустив голову, судорожно вцепившись в край скамьи. Эммануэль вздохнул — вопросы переполняли его, но он заставил себя сдержаться: «Не сейчас. Позже. Он жив, и это главное... Возможно ли, что в этих муках кроется высший смысл? Ведь тогда, в монастыре, они же, скорее всего, приняли решение, не обдумав его хорошо, от отчаяния.
Его посадили на коня и пустили прямиком в ад». Эммануэль вдруг вспомнил, как Олег в испуге поднял руку при виде приближающегося к нему незнакомого человека в день своего приезда: «Не Олег. Его зовут Рено-Фолькес де Систель. Интересно, что стало с настоящим варьельским Проклятым?»
Несчастный выпрямился. Несколько минут он неподвижно сидел с закрытыми глазами, затем тихо сказал:
— Это дьявольское изделие умеет выбрать подходящий момент. Сегодня оно не останавливается ни на минуту. Извините,— его голос был усталым, но на этот раз в дыхании не осталось и следа одышки.
«Это мучение не может быть напрасным... Не должно быть»,— вздохнул Эммануэль и тихо спросил вслух:
— Что я должен делать?
