Николай Задорнов - Гонконг

– Я желаю поблагодарить вас. Я восхищена прочитанным докладом. «Алексей» – это ваше христианское имя?

– Да.

– А ваше имя в семье? Как звали вас в детстве?

Сибирцев ответил.

– Благодарю вас. Мы будем друзьями? – спросила она, выходя с Алексеем из здания клуба на жару, и взглянула настороженно. Он не успел ответить. – Вы ездите верхом?

– Да.

– Идемте на мою конюшню. Выберете лошадь. Вы не откажете мне, если я предложу покататься вместе?

«Но я пленный!» – мог бы ответить Алексей. «Какие глупости! – готова была возразить Энн со всей решительностью. – К чему такие предрассудки!»

Глава 14

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

Не все наездники могут быть хорошими моряками, но все моряки могут быть хорошими наездниками. Взбираясь на реи, невольно выучиваешься крепко держаться...

Белое здание Сити-холл с несколькими разросшимися деревьями по бокам казалось еще белей и ярче на фоне газона для игры в гольф, который изумрудно зеленел и тщательно подстрижен. В этот предзакатный час китайцы носят на плечах деревянные бадейки с водой, наливая ее у чана, подобного деревянной башне. Садовники в фартуках тщательно поливали траву, как сад.

На конюшне старший конюх в шотландской юбке и с голыми коленями предложил коня каштановой масти. Алексей погладил морду, потрогал шею и пегую стриженую гриву. Высокая лошадь посмотрела на него с доброжелательным достоинством.

За холмом проехали мимо низкого здания из красного кирпича. Несколько тучных коров в пятнах, таких же белых, как Сити-холл, лениво прохаживались в тени, павшей на луг. Из двери коровника вышла и поклонилась высокая, белокурая, еще совсем молоденькая девица в платочке и кружевном переднике, видимо собравшаяся доить. Алексей заметил ее печальное лицо.

– Я покажу вам, за горами есть тенистый уголок. Молодые люди проскакали через невысокую седловину на другую сторону холма.

– Прекрасные сосны, по имени которых китайцы называют весь остров. «Сян-ган» означает «душистый остров»! Или благовонный остров. Это сосны особой высшей породы, из их смол добываются благовония для императорского дворца в Пекине и для храмов. Также для аристократических домов. От этих сосен и произошло название, you see?[42]

Самшит? Или мирт? Или что-то вроде пинии, или, может быть, сосна, как в Закавказье...

Энн замечала, как Алексей сидит в седле и как он смел, но деликатен с умной лошадью.

На отмель в искрах солнца приходила тяжелая зеленая волна. На узкой отмели изгибистые и длинные, как волны, вороха водорослей с ракушками, морскими звездами и рыбинами, забитыми прибоем. Китайцы бродят семьями, роют эти мокрые груды, раскрывают раковины и тут же съедают моллюсков.

В ущелье чернела густая роща ароматических деревьев.

– Маленький заповедник! – сказала Энн.

Как хорош этот день, небо, море, ветер с теплых океанских просторов. Но на все смотрелось сквозь сумрак тяжелого настроения, как через матовое стекло. Энн хороша, умна, приятно быть около нее! Но яд еще действовал и отравлял всю прелесть встречи. И только сейчас Алексей понял, как далеко отошел он от самых простых радостей жизни.

В хвойной роще наступил вечер. Поднялись на самую высокую гору острова, на конический пик Виктория. Здесь солнце еще не заходило, оно опускается к сопкам за проливом.

– На той стороне Китай! – показала Энн. – Вы побываете и там!

Вокруг пика несколько домиков. Бунгало? Виллы? Как тут принято называть?

– Здесь всегда прохладно. Многие предпочитают летом жить на пике Виктория.

Весь остров виден как на ладони. Идущая через город улица Королевы – «Куин Роуд», панорама гавани, корабли под разгрузкой, окруженные китайскими джонками и плашкоутами, плавучие кварталы лодок бедноты. Мысы, бухты, проливы. До Китая, видимо, десять минут хода на вельботе. Там большая мрачная сопка, обращенная в этот вечерний час теневой стороной к городу. Видны редкие фанзы под соломой с небольшими полями. Но местами здания сгрудились тесней, там что-то строится.

«Тропический Петербург!» – подумал Сибирцев, обводя взором всю эту панораму.

– Отец закладывает основы на века! – сказала Энн, как бы уверенная в восхищении собеседника. – Я посвятила себя христианскому долгу! – добавила она тихо и серьезно. – Здесь великий мир, где множество обездоленных и нищих. У них нет никаких представлений о человеческом достоинстве и правах. Да, пробуждение в современных людях чувства достоинства без различия пола и цвета кожи – моя цель!

Обо всем этом у Алексея было свое, довольно ясное мнение, особенно после того, как он пробыл лето на кораблях английской эскадры, но он молчал, полагая, что может огорчить Энн. Впервые в жизни познакомился с англичанкой своего возраста.

– Вот Китай! Он рядом! Мы ничего не знали о нем, все было скрыто, как высоким забором. Но вот китайский забор повалился – и стало видно, что множество людей там дерутся и все бьют и уничтожают друг друга. Их забор был плотный и казался надежным, сохраняя их мир, мнимый покой и процветание немногих. Одно удивительно, как они дрались, – так, видно, давно, но так тихо, что никто не замечал этого. Так сказал мне отец, когда я приехала в Гонконг...

Энн сказала, что открыла здесь школу.

– Какие прекрасные китайские дети! Какие умницы, как способны к ученью. Какие прекрасные задатки в этом народе и какие ужасающие власти иссушают этот народ. А китайские женщины! Обратите на них внимание. Они так красивы! – Она заметила, что при упоминании о женщинах он чуть оживился. – Вам приходится ездить в колясках, запряженных людьми? – спросила она.

– Да.

Как могут оказаться в одном и том же обществе сэр Джеймс Стирлинг и Энн Боуринг! Впрочем, что-то общее было!

– А в вашей стране? Ведь у вас много serfs[43]?

«Да, большинство наших крестьян – рабы, но не все», – хотел ответить Алексей, но смолчал.

Как офицер, он не должен во время войны, в плену, вести подобные разговоры. Энн задела его за живое. Рабство – ахиллесова пята каждого из нас. Долг обязывал поднять перчатку, брошенную девицей-рыцарем.

– Вы знаете нашего поэта Пушкина? – спросил Алексей.

В современном мире нет тем, о которых нельзя говорить. Энн жила в постоянных несогласиях с отцом, испытывая к нему при этом глубочайшее благоговение.

– Нет. Я не знаю.

На кораблях, в кают-компаниях английской эскадры почти никто не знал Пушкина, так, что-то слышали...

– «Увижу ль, о, друзья! народ неугнетенный... – стал переводить Алексей, – ...и над отечеством свободы... Взойдет ли наконец... заря!»

Энн остановила лошадь. Она вслушивалась. У нее был вид древнего норманна, услыхавшего боевой клич, готового выхватить меч и ринуться в битву. Казалось, судьба свела ее с тем, кто будет вдохновенно просвещать рабов царя.

Алексею нравился этот женский тип, исполненный красоты и потаенного огня, готовый к проявлению силы и к действию.

– Пушкин был другом революционеров-декабристов. Вы знаете? После восстания их заключили в тюрьмы и сослали в Сибирь. Пушкин убит на дуэли со светским playboy[44], любимцем вельмож и льстецов государя... Поэт Лермонтов написал стихи в его защиту и за это был сослан на Кавказ. Лермонтов написал о противниках своего поэтического кумира: «Его убийца хладнокровно навел удар – спасенья нет... Пустое сердце бьется ровно...» – Алексей переводил как мог.

Еще он хотел бы перевести ей «Думы» и «Молитву», но у него не хватало слов.

– Я не ошиблась, когда сказала, что хочу быть вашим другом! – сказала Энн.

Жаркая ночь спустилась быстро. Внизу, разбиваясь и всплескиваясь, фосфоресцировали волны. Чуть ниже вершины горы, под пиком Виктория, белели летние резиденции.

Она заговорила о чопорности и строгости нравов в провинциальном обществе колонии. Достаточно, чтобы кто-то из семьи чиновника совершил опрометчивый шаг в личных отношениях, как служебное лицо будет скомпрометировано и удалено.

«Но жена Цезаря вне подозрений? И дочь Цезаря тоже?» – подумал Алексей.

– А какие кони в вашей стране?

Алексей сказал, что казачий конь невысок, но вынослив, отлично переплывает реки и горные потоки. Есть прекрасная порода крупных донских скакунов... Орловские рысаки... Карабахи у горцев. Из степей приводят ахалтекинцев. За Каспийским морем у древнего народа в пустынях разводится эта порода скакунов. С золотистой короткой шерстью, они словно вылиты из чистого золота. Те, кто видит их впервые, не верят, говорят – вы их покрасили... Есть ахалтекинцы с белокурыми гривами и голубыми глазами.

– А сами туркмены?

– Черные как смоль.

«Как он любит лошадей!» Она спрыгнула с коня. «Но любит ли он собак?»