Ривка Рабинович - Сквозь три строя
Отсутствие внимания ко мне со стороны парней сильно подрывало мою уверенность в себе. Если добавить к этому колкие замечания брата, то можно понять, что моя самооценка была «ниже уровня земли». После танцевальных вечеров он говорил, что мои движения неловки. Эти замечания делали меня напряженной, я старалась быть менее заметной – и тогда он говорил, что я натянута как струна, двигаюсь как палка и втягиваю голову в плечи.
От комплексов неполноценности, которые он усиливал во мне, я избавилась только после замужества. В то время моя душа требовала романтической любви, «как в книгах». Я всегда была тайно влюблена в одного из старшеклассников, но не проявляла свои чувства ни словом, ни намеком. Я вовсе не была такой антисексуальной, как казалась, мои чувства начали пробуждаться. Мне нужен был чей-то образ, чтобы думать о нем в часы одиночества, а поскольку воображения у меня хватало, я представляла себе встречи и любовные сцены с тайным возлюбленным и почти верила, что это происходит на самом деле.
В целом первый послевоенный учебный год был неплохим годом. Все, конечно, относительно, но это уже не была нищета, угрожающая гибелью. Официальная пропаганда обещала всем гражданам хорошую жизнь в недалеком будущем, когда страна оправится от военных потерь.
Много лет спустя мне стало известно, что в европейской части СССР в тот год и в последующие годы происходили страшные вещи. Сталин боялся, что в народе усилятся антисоветские настроения под влиянием рассказов военнослужащих о высоком уровне жизни в Европе. То, что увидели солдаты в странах Европы, поразило их полным несоответствием советской пропаганде о загнивающем капитализме. Сталин знал только один путь борьбы с вредными виляниями – террор. Десятки тысяч участников войны были осуждены за «вражескую пропаганду» – не говоря уже о тех, которые были в плену и считались «изменниками». Такова была благодарность страны тем, кто принес ей победу после четырех лет кровопролитной войны. В крупных городах царила атмосфера страха.
Кроме террора, население обширных областей европейской части СССР страдало от крайнего голода, подобного известному «голодомору» 30-х годов. Причиной голода было не стихийное бедствие, а дело рук властей: ради возобновления быстрого экономического роста они решили забрать у колхозов не только то, что те обязаны были сдать в рамках «государственных закупок», но вообще весь урожай. В колхозах не осталось ни семенных фондов, ни фуража для скота, не говоря уже о зерне для распределения по трудодням среди колхозников. Это был смертельный удар, уничтоживший советское сельское хозяйство. Предположение властей, что народ «преодолеет все», на сей раз не оправдалось. Началось массовое бегство из деревень в города. Бежать из колхоза – дело непростое, так как у колхозников не было ни документов, ни денег, но люди как-то ухитрялись преодолевать эти препятствия. Те, что остались, стали посвящать все свое время работе на приусадебных участках и отказывались работать безвозмездно на полях колхозов. Дело дошло до того, что Советский Союз стал закупать зерно за границей – после того, как на протяжении десятилетий был экспортером зерна.
Мы в сибирской глубинке не знали обо всех этих ужасах. Пресса сообщала только о достижениях и об «энтузиазме трудящихся в труде ради восстановления хозяйства». В Советском Союзе люди никогда не знали, что происходит в других областях. Человек, попавший в трудное положение, обычно считал, что он находится «не там, где надо», и что жизнь в других регионах такова, как ее изображают газеты.
Жители Сибири оказались в те годы в лучшем положении, чем жители европейской части страны. Мы, ссыльные, уже получили свое наказание, и мало вероятности, что к нему что-то добавят. Свободных жителей власти не притесняли, так как были заинтересованы в заселении необъятных просторов Сибири и Дальнего Востока. Свободные граждане (кроме колхозников) получали «северную надбавку» за согласие жить и работать там. Эта надбавка давалась на основе договоров, в которых люди обязывались проработать в Сибири определенное число лет; в результате их зарплата удваивалась. Поэтому в наших местах все было спокойно, страшные рассказы о самоубийствах в лагерях бывших пленных и о фактах каннибализма в районах голода до нас не доходили.
Все, что доходило до нас через газеты и по радио, рисовало картину, противоположную действительности. В наше время, когда мир стал «маленьким» и прозрачным, режим, подобный сталинскому, не мог бы существовать. Исчезли главные его опоры – отсутствие информации и всесилие пропаганды.
Не имея ни малейшего представления об ужасах, творимых режимом, мы с братом были большими патриотами. Можно сказать, что мы были «больше коммунистами, чем коммунисты». Идеологические основы строя мы приняли с самого начала, хотели быть такими, как все советские граждане. Это было непросто, потому что мы оставались ссыльными, лишенными даже тех скудных прав, которыми пользовались свободные граждане. Это выводило нас, во многих отношениях, за пределы общества. Чувствуешь себя советским гражданином, но официально считаешься «социально опасным» – потенциальным врагом общества и советской власти, без вины виноватым.
Отношение комендатуры к нам периодически менялось. Был период, когда нас освободили от обязанности ходить «отмечаться». Потом опять ввели обязательную явку на регистрацию раз в месяц.
Постепенно условия жизни в Парабели начали улучшаться. Не то в 1947-м, не то в 1948-м году произошел большой скачок вперед: появилось электричество, и все дома были подключены к нему. В магазинах появились кое-какие товары – самые элементарные, но и это было новшеством. Вдруг в продаже появилась краска для полов – и эпидемия крашения охватила все село. Мы тоже заразились.
До того мытье полов было тяжелой работой. Некрашеные доски полов темнеют со временем, а темный пол считался грязным. Делом чести хозяйки было выскоблить полы дожелта; для этого нужно было посыпать пол песком или золой и «шоркать» голиком – березовым веником, с которого сбиты листья. Понятно, что в нашем доме только я делала это.
Вначале, после покраски пола, я была недовольна: не могу больше хвалиться желтизной тщательно выскобленного пола. Но со временем я стала ценить мелочи, облегчающие наши будни. И без того оставалось еще достаточно трудностей.
В магазинах появились нитки – простые катушки ниток, в основном белых. Мама научилась вязать из этих ниток крючком разные вещи. Была у нее приятельница, старше ее возрастом; та приходила к нам каждый день, и вместе они сидели и вязали часами, советовались о рисунках. Наш дом украсился вязаными занавесками, скатертью, покрывалами для кроватей – все это белого цвета. Вязаные покрывала прикрывали жалкий вид мебели, и убранство дома даже выглядело красиво.
Несколько позже были отменены хлебные карточки, и началась свободная продажа хлеба. Переход к свободной продаже продуктов сопровождался крутым взлетом цен, но все же это было колоссальное облегчение. Правда, ассортимент продуктов и товаров в государственных магазинах был скудным, но можно было дополнить недостающее с помощью покупок на частном рынке. Советские граждане, особенно сибиряки, не были избалованы, умели обходиться без многого и проявлять смекалку, преодолевая повседневные трудности.
У нас в доме положение было нелегким, потому что работал только папа, и его зарплата «пожарника» была низкой. В свободные от дежурств дни он не ленился и находил различные работы, такие, как чистка труб, очистка крыш от снега, мелкие ремонты в квартирах. Все начальники партийных и советских учреждений знали дядю Борю и обращались к нему, когда нужно было устранять мелкие неполадки в их домах или учреждениях.
Благодаря этим знакомствам папы я тоже получила возможность помогать увеличению доходов семьи. Я научилась, сначала для нужд школы, писать лозунги – патриотические тексты, белые буквы которых наносят кисточкой на большие красные полотнища. Местное начальство узнало, что у дяди Бори есть дочь, умеющая писать лозунги, и папа стал приносить мне заказы, особенно перед государственными праздниками. На лозунги в селе был большой спрос: все учреждения и предприятия обязаны были украшать ими свои фасады, и в предпраздничные периоды работы было по горло.
Местному начальству не было дозволено самим составлять тексты лозунгов. Перед праздниками ЦК партии публиковал список утвержденных лозунгов, под названием «Призывы партии к трудящимся в честь праздника», и рассылал этот список партийным организациям на местах.
С момента опубликования «призывов» начиналась лихорадка писания лозунгов. Тексты выбирались из утвержденного списка. Лозунги призывали граждан любить родину и не жалеть сил для строительства и укрепления социализма.
Белый раствор для лозунгов я изготовляла из толченого мела. Когда белый текст был готов, я делала желтые или голубые оттенки из акварельных красок, чтобы лозунг был красивее.
