Антонин Ладинский - Когда пал Херсонес
К нашему ужасу, на пире появилась дочь убитого стратига, семнадцатилетняя девица, еще не успевшая осушить сиротские слезы. Ее посадили за стол рядом с князем, простодушно ухаживали за ней и утешали, и отрок принес ей серебряную чашу с вином. Дрожащими руками заплаканная девушка взяла тяжелый кубок, но отвернулась от него… Сколько испытаний в водовороте военных событий выпадает иногда на долю ни в чем не повинных людей!
— Пей, греческая красавица! — кричали ей воины.
Появились другие женщины. Среди них были случайно Схваченные на улице служанки, может быть похищенные из семейных домов добродетельные матроны. Но много было также блудниц из портовых кабачков. Однако я не заметил никакого бесчинства. Воины пили с женщинами вино, дарили им ожерелья, с необыкновенной щедростью сыпали им в пригоршни серебряные монеты.
Мой сосед говорил какой-то женщине, может быть жене местного торговца:
— Полюби меня!..
Справедливость требует отметить, что, по-видимому, красавица была не прочь полюбить этого щедрого человека. Но некоторые воины под влиянием вина готовы были схватиться за мечи, не поделив греческих поцелуев. В зале было шумно, и уже легкомысленные женщины смеялись пьяным смехом. Только слепцы, забытые всеми, сидели безучастно и смотрели незрячими глазами куда-то вдаль, созерцая среди вечной ночи свои величественные образы.
Видя, что до нас уже нет никому дела, мы с Никифором Ксифием и Леонтием Хрисокефалом встали из-за стола и незаметно покинули собрание.
Дорогой, когда мы пробирались по ночным улицам в порт, где нас ждал дромон, Ксифий рассмеялся и похлопал магистра по плечу.
— И с кем только наш достопочтенный магистр не сравнивал варвара! Как ты изволил сказать? Новый Моисей! Равноапостольный Константин!
Леонтий угрюмо молчал.
— Если бы у меня были схоларии в достаточном количестве, — продолжал Ксифий, — легко можно было бы перебить их всех на пиру.
Настала очередь торжествовать магистру. Обернувшись к спутнику, он не без ехидства заметил:
— Верю, что господь наделил тебя воинскими способностями, но сомневаюсь в том, чтобы он отпустил тебе много ума. Подумай сам! Ты хочешь перебить скифов… А кто же тогда будет помогать благочестивому в его борьбе с Вардой Склиром и другими мятежниками? Обдумай это на досуге — может быть, и поймешь со временем…
Не зная, что ответить на это, Ксифий передразнивал магистра, подражая его елейному голосу:
— Кому уподоблю тебя? Второму Моисею уподоблю! С кем сравню твое великолепие? С великолепием Юстиниана…
Он выпил лишнее на пиру.
— С кем ты его еще сравнивал, отец? Кажется, с Ахиллесом? «Еще уподоблю тебя герою, разрушившему Илион». Так и сказал, клянусь святым Димитрием Солунским… Золотые у тебя уста…
— Осел! — не выдержал Хрисокефал. — Не клянись именем святого!
— Прекратите вашу ссору, — сказал я, — лучше будем скорбеть, что мы отдали Порфирогениту варварам.
— А по-твоему, лучше погибнуть ромейскому государству? — обратился ко мне магистр.
— Что стоит государство, которое торгует женской красотой.
— Замолчи! — оборвал меня магистр. — Знай свои корабли! А остальное поручено мне. Тебе приличнее стихи писать, как Димитрию Ангелу, а не заниматься государственными делами.
В эти дни я успел хорошо познакомиться с городом. За исключением немногих сгоревших во время осады кварталов, где еще пахло гарью пожарищ и погорельцы не переставали рыться в развалинах, отыскивая остатки своего имущества, все сохранилось в неприкосновенности. Мощеные улицы, продольные и поперечные, — некоторые из них спускались красивыми лестницами к морю, — содержались в порядке и были снабжены водостоками. Дома в Херсонесе строятся из камня; они двухэтажные, покрыты красной черепицей и на улицы обращены своими глухими стенами. Вход в такое жилище обычно со стороны внутреннего двора, куда можно попасть через узкий переулок. На площадях стоят многочисленные церкви, общественные бани, а иногда и фонтаны, где струи истекают из львиных пастей. Здесь местные хозяйки берут воду для приготовления пищи.
Двери часто полукруглые, с украшениями над ними или с выбитыми в камне крестами, охраняющими обитателей от козней дьявола. Иногда попадаются на глаза цистерны, оставшиеся в городе еще со времен римского императора Феодосия.
Мы заходили с магистром Леонтием в церкви и базилики. Многие были переделаны из языческих капищ. Особенно мне понравилась древняя базилика на высоком берегу моря. Ее прежде всего видят мореходы с кораблей.
Мы перешагнули мраморный, стертый ногами молящихся порог и вступили в обширное, полное воздуха и света помещение. Базилика это трехнефная, и на каждой стороне ее стоят по одиннадцать мраморных колонн, украшенных капителями с монограммами Христа, крестами и листьями аканта. На колоннах греческие надписи с именами благодетелей святого храма. Но имена римские. Я прочел: «Валериан, сын Валерия». И дальше: «Маркиан, сын Гая»… Эти мраморные столпы как бы ведут мысли верных к абсиде, где совершается жертва. Пол в базилике из белых мраморных плит, а по бокам покрыт богатой стеклянной мозаикой — черные круги по желтому фону, с белыми квадратами в центре их пересечения.
Осмотрели мы и достопримечательности храма. В стену его вделана мраморная плита, на которой изображен возлежащий муж с венком в руке, а рядом с ним сидящая в печальной позе женщина, с лицом, закрытым покрывалом, и около нее мальчик-раб. На камне надпись на плохом греческом языке гласит: «Господи, помоги всему этому дому! Аминь!»
Рядом с базиликой стоит крещальня — небольших размеров строение с основанием в виде креста. Пол здесь тоже мозаичный, с рисунком, составленным из лоз с красными и черными гроздьями; в другом месте — из кругов, в каждом из которых помещена птица, а в центральном круге павлин с распущенным хвостом, как символ вечности.
Посреди крещальни помещается круглая мраморная купель. Мы рассмотрели, что вода в нее подается по глиняной трубе, а отсюда истекает в колодец. Диаметр купели — восемь локтей.
Мы вышли из базилики и поднялись на городскую стену, чтобы полюбоваться морем. Оно было прекрасно в этот утренний час, а справа лиловели дивные берега Евпатории. Базилика в языческие времена была посвящена Афродите, и трудно было бы найти в городе более соблазнительное место для постройки храма богини любви…
В центре города стоят другие храмы. Многие из них с усыпальницами, богато украшены мозаикой и стенной живописью. Это — церкви Двенадцати апостолов, Софии, св.Прокопия, св.Иакова. Последний храм стоит на площади, где в Херсонесе происходит торг и где в те дни еще стояла квадрига на триумфальной арке Феодосия. На противоположной стороне площади расположены термы, и однажды мы посетили их, чтобы омыть свои тела от дорожного праха.
Это весьма древнее каменное здание, состоявшее из двух помещений: в одном люди раздеваются, в другом совершают омовение. Рядом находится пристройка с топкой, откуда в мыльню по трубам поступает горячая вода и раскаленный воздух, потребный для вызывания пота у моющихся и согревания бани в зимнее время.
В бане, среди суеты, плеска воды и в облаках пара, мы познакомились с человеком, которого в нагом виде трудно было чем-нибудь отличить от простых смертных. Но в одеянии он оказался местным коммеркиарием, то есть смотрителем мыта, и даже в сане спафарокандидата. Его звали Фотин. В обязанности такого чина входит надзор за таможней, государственными складами и хранилищами всякого рода, а также за податями натурой. Фотин оказался очень любезным человеком и по нашей просьбе согласился показать камень с прославленной присягой херсонитов. Мы шли по довольно широкой улице, вымощенной плитами, чувствовали приятную легкость во всех членах тела после бани и слушали нашего проводника. Играя присвоенной ему печатью с изображением креста среди двух произрастающих лоз, он уверенно вел нас по кривым переулкам к древнему храму, тоже некогда посвященному какому-нибудь языческому ложному богу. На маленькой площади росли три огромных дуба. Возможно, что здесь некогда была палестра, судя по выщербленным непогодою мраморным скамьям.
— Вот мы и у цели нашего пути, — показал Фотин на мраморную плиту у стены храма.
Мы склонились над нею, и Леонтий стал разбирать надпись, уже пострадавшую от времени. Он читал ее вслух, и даже в его произношении слова наполнили воздух аттической музыкой.
— «Клянусь Зевсом, Солнцем, Девою, всеми олимпийскими богами, богинями и героями, кои владеют городом, страною и укреплениями…»
Он остановился.
— В чем дело? — спросил я, тоже почтительно склонясь к плите, хотя она была свидетельницей иных времен, когда люди еще не знали истинного бога.
— Здесь запачкано голубиным пометом, — объяснил Леонтий.
Потом он стал читать:
