Во дни усобиц - Олег Игоревич Яковлев
Теперь, с такими ратниками чувствовал себя Олег сильным, смелым, готовым к новой войне. Радостно, светло было у князя на душе, подымал он богатырскую чару с хмельным, кружащим голову мёдом, чокался с хазарским старостой Вениамином, слушал его напыщенные, полные лести речи. Были посланы уже гонцы в половецкие вежи – в Шарукань, Балин, Сугров[127] поскакали преданные князю люди, снова звенели монеты, передавалось в руки ханов, солтанов, беков, беев украшенное смарагдами и затейливой серебристой перевитью дорогое оружие.
Ждал, с нетерпением ждал со дня на день Олег вестей из степи. А в Тмутаракани тем часом ломились от яств накрытые прямо на дворе перед княжескими хоромами столы. Солёная рыба соседствовала здесь с птицей и овощами, а зернистая пряная икра – с маленькими и большими бочонками, наполненными пшеничным олом и приятным на вкус сладким греческим вином.
Возле хазарских гостей суетились отроки, все в нарядных русских кафтанах и ферязях[128], расшитых серебром, в сафьяновых сапожках с золотыми боднями[129]. На широкую ногу пировал Олег, блистал и кичился перед всеми своим богатством, сам восседал во главе стола в парче, в горлатной[130] шапке, лихо заломленной набекрень.
– За тебя, друг Вениамин! – поднял он полную чару, расплёскивая вино на крытую бархатом скатерть.
Захмелел Олег, тяжёл и туманен стал его взгляд, вино лилось по его густым усам, стекало на короткую курчавую бороду.
Напрасно сидевший рядом брат Давид дёргал его за рукав и тихонько шептал на ухо:
– Остерегись, брате! Лихие люди хазары. Не доверяй им.
– Да полно те, Давидка! – с усмешкой отмахивался от него Олег. – Али не ведаю я, что ль? В обиду ся не дам. Получу вот вести от ханов, выйду в Русь!
Горестная судьба Романа мало беспокоила Олега. В конце концов, сам виноват, глупый несмышлёный мальчишка, вечно куда-то торопился, суетился, бегал, вот и получил… саблей наискось по затылку! Нет, он, Олег, будет умней. Не токмо на половцев станет он полагаться, главная надежда его – эти вот хазарские молодцы.
Не догадывался, не знал Олег, что каждую ночь в хазарский лагерь под Тмутараканью осторожно пробирается переодетый купцом ромейский вельможа, при тусклом свете факелов в походной веже ведёт он с Вениамином долгие лукавые речи. И золото, снова всюду блещет золото, идут в дело звонкие номисмы-скифагусы[131], от которых вытягивается лицо и вожделенно полыхают очи князька.
Не ведает Олег и того, что давно уже послана в Константинополь, к императорскому двору грамотка с золотой печатью, на которой аккуратными уставными буквецами выведено: «Всеволодово».
Не знает Олег, что в плавнях у кубанского устья затаился с отрядом дружинников киевский воевода Ратибор, а вместе с ним жгут кизячные костры на курганах вчерашние Олеговы дружки и соузнички – Арсланапа и Сакзя.
Если бы обо всём этом ведал беспокойный князь, не учинял бы он пиров на подворье, не дарил бы золото хазарской дружине, не был бы столь самонадеян и спесив.
Солнце клонилось к закату, багровый шар его отражался на зыбкой глади моря. Вениамин поднял руку с чашей вина, попросил слова.
– О, могучий и светлый князь! – возгласил он. – Мы благодарим тебя за щедрость и доброту. Но мы, хазары, такой уж народ: на добро всегда отвечаем добром. Обычай не велит нам оставаться в долгу. Поедем, славный князь, к нам в вежи. Испробуй наших яств. Они не так изысканны и обильны, но вкусны. Наш кумыс горячит кровь витязей не хуже заморского вина. А наши женщины красивы и страстны.
Олег улыбнулся:
– Что ж, уважу.
И весело крикнул гридню:
– Коня!
…Мчались в хазарский стан галопом, лишь ветер свистел в ушах и развевал буйные пепельные волосы князя.
Возле вежи высокий хазарин в розовом халате и мохнатой шапке ухватил за повод серого в яблоках Олегова коня. Двое других с любезными улыбками на скуластых лицах, бережно поддерживая князя под руки, помогли ему зайти в вежу. Олег, пошатываясь и вытирая разгорячённое потное лицо, тяжело присел на кошму.
И в то же мгновение взвился в воздухе аркан, тугая петля захлестнула Олегу шею, сразу несколько хазар с верёвками набросились на него, стали вязать, заткнули рот тряпицей.
– Хорошо, хорошо, князь! Такой ты мне больше нравишься! Тихий, спокойный, – давился от смеха Вениамин. – Эй, верные мои воины! Отведите его на пристань, передайте ромейскому патрицию!
«Переветник! Иуда! Отплачу тобе! Ворог! Погоди, свобожусь – голову тебе ссеку!» – Олег молчал и метался на кошмах, отчаянно пытаясь разорвать путы.
– Успокойся, князь. Зачем горячиться? – усмехнулся Вениамин. – Попалась птичка в клетку.
Хазары дружно захохотали…
Тишина царила на берегу, море подёрнулось лёгкой красноватой рябью, на волнах покачивалась большая хеландия[132] с двумя высокими мачтами. Полуголые гребцы-рабы застыли с вёслами в руках в ожидании приказа.
Едва хазары передали связанного князя дюжим грекам, как резкие взмахи десятков вёсел вспенили морскую гладь. Хеландия стремительно рванулась от берега.
Олега развязали, приземистый ромейский патриций в долгом одеянии, приветливо улыбаясь, сказал:
– Вот и всё, славный архонт[133]. Ждёт тебя долгая дорога.
– Куда вы меня везёте? – буркнул насупившийся Олег.
Хмель давно вылетел у него из головы, он кусал в отчаянии губы и сжимал пудовые кулаки. Так и хотелось двинуть по роже этого улыбающегося сладкоречивого ромея.
– По велению базилевса Никифора! – звучал над ухом бедового князя торжественный голос патриция. – Ты, архонт, будешь отправлен в почётную ссылку на остров Родос! Ждут там тебя покой и отрешение от мирских забот!
– Лукавством взяли, скоты! – Олег гневно смотрел за борт. Хеландия уносила его вдаль от родных берегов, и хотелось прыгнуть в пенившуюся морскую пучину – ведь смерть лучше позора, – но зорко следили за каждым его движением рослые стражи.
Солнце зашло, над морем воцарился мрак, только выплывший из-за туч тонкий серп месяца ласково освещал слабым серебристым сиянием бескрайнюю водную гладь.
А наутро в Тмутаракань въехал Всеволодов посадник Ратибор. Следом за ним гарцевали на своих низкорослых кобылёнках Арсланапа и Сакзя, рысил довольный улыбающийся Вениамин.
Хмурый Давид сдал город без боя.
– Обманом взял, боярин Ратибор! – бросил он через плечо посаднику, сверля его полным ненависти взглядом.
– На тебя зла великий князь не держит, – почтительно поклонившись, ответил ему Ратибор. – Мой тебе, княже, совет: не задирайся, но бери княгиню свою и чад да отъезжай в Русь. Великий князь добр, обид чинить не станет. Муром тебе даёт.
Давид угрюмо кивал. Он понимал, что другого выхода нет. Всегда покорный, спокойный нравом, безвольный и отрешённый, тихо и безропотно исполнил
