Анатолий Домбровский - Чаша цикуты. Сократ
Хотелось есть, но Сократ решил, что лучше остаться без пищи, чем снова встретиться с Ксантиппой, которая наверняка обрушится на него с новой силой. К тому же оставалась возможность раздобыть что-нибудь на рынке в качестве дружеского угощения. На рынке же Сократ решил встретиться с Динием — при народе, а не так, как встретился с ним Менон.
Посещение рынка Сократ начал с обувной лавки Симона. Симон был грустен, вздыхал и не собирался, кажется, обедать, из чего Сократ заключил, что дела у Симона идут из рук вон плохо.
— Не удалось ничего продать? — спросил сочувственно Сократ.
— Беда в другом, — ответил Симон. — Приходила Хрисида, и я снова не смог сказать, что хочу на ней жениться.
— Хрисида? Это кто же? Ахарнянка[86], которая торгует чесноком?
— Она, — вздохнул Симон. — И вот я не могу решить, надо ли мне жениться. Что посоветуешь, Сократ?
— Жениться или не жениться? Тут дело обстоит таким образом, Симон: как бы ты ни поступил, ты всё равно потом пожалеешь — и в том случае, если женишься, и в том случае, если не женишься. Плохо и то и другое.
— А что же хорошо? — спросил удручённый ответом Симон.
— Хорошо, когда человек не слушает чужих советов и поступает так, как подсказывает ему душа, — засмеялся Сократ.
Агора была многолюдной — время шло к зиме, а тут выдался тёплый ясный денёк, удобный и для покупателей, и для торговцев. Было много домашней птицы, дичи, рыбы, зерна, орехов, мёда. Повозками были забиты все подъезды к площади. Над торговыми рядами витал сладкий дух изобилия. Дымились и манили к себе рыбожарки, у фруктовых рядов кружилась от ароматов голова. Шла бойкая торговля молодым вином — в солнечный тёплый день всех донимает жажда.
Сократ, побродив вдоль рядов, направился к телегам, в тени которых приезжие торговцы развязывали свои корзинки и мешочки со снедью, привезённой для себя, для собственного подкрепления, — ведь время близилось к полудню. Многие из этих торговцев, живущих на северных равнинных землях, знали Сократа и были всякий раз рады поболтать с ним об афинских новостях и сплетнях. А заодно, разумеется, и угостить его, если он не откажется.
Несколько человек окликали Сократа, но он остановился у телеги фриянина Тимократа, торговца сыром и маслом, которого знал давно по той причине, что земли Тимократа во Фрии соседствовали с землями Критона, в имении которого Сократ бывал ежегодно по два-три раза — на сборе персиков, винограда, оливок, на косовице. Знал он и сыновей Тимократа — Филократа и Демея, — старший из которых, Филократ, был ровесником Сократа.
Тимократ и его сыновья обедали, сидя на подстилке под телегой, когда Сократ подошёл к ним.
— Хайре! — поприветствовал их Сократ. — Удачной вам торговли!
Тимократ сразу же узнал его, пригласил в свою компанию, на что Сократ, признаться, очень рассчитывал. Тимократ был человек воспитанный и не сразу принялся донимать Сократа вопросами: дал ему поесть и попить, а уж потом спросил о войне — теперь все спрашивали о войне:
— Когда, по-твоему, она начнётся и не остановим ли мы спартанцев на Истме?
— Зимой не начнётся, — ответил Сократ, — а весной — в самый раз. Что же до того, где мы остановим спартанцев, то об этом знают только боги. Вот отправимся скоро в Дельфы, спросим Пифию. И хотя теперь не время для оракулов — боги пьют уже молодое вино, — всё же мы потревожим их: повод очень весом — война.
— Ты тоже отправишься в Дельфы?
— Тоже.
— Когда будешь возвращаться, загляни ко мне во Фрию, — попросил Тимократ. — Расскажешь об оракуле.
Сократ пообещал, что так и сделает.
— Если война начнётся весной, то не стоит сеять, — принялся рассуждать Тимократ. — Посеешь для себя, а пожнут враги. И вот ещё о чём надо подумать: заранее подыскать жильё в Афинах, если придётся убегать от спартанцев за крепостные стены. Хорошо бы, например, повидать твоего друга Критона и потолковать с ним об этом. Так, наверное, и сделаю. Дома ли Критон?
— Дома, — ответил Сократ и подумал о том, что ему также следовало бы навестить Критона: ведь говорила же Ксантиппа, что Критону нездоровится. Стыдно, что до сих пор не навестил: Критон — друг, а время дружбы — время жизни...
Потом коснулись тем, которые в Афинах никто не мог обойти: о том, как народное собрание отказало Спарте в требовании очистить Афины от осквернения и изгнать из города Перикла и других Алкмеонидов; о доносе Менона, в котором Фидий, а косвенно и Перикл обвинялись в хищении золота; об убийстве Фидия, которое молва приписала Периклу; о знамении в Парфеноне, которое эксегеты и верховный жрец-архонт истолковали против Перикла; о страшном поклёпе, который возвёл на Перикла его сын Ксантипп, обвинив отца в том, что тот якобы спит с его женой; о молодёжи, об аристократах и демагогах, которые требуют немедленно начать войну со Спартой... Люди честные и независтливые начинали злиться на Перикла только за то, что о нём постоянно и повсюду велись разговоры и распространялись сплетни: тот, кому уделяется чрезмерно много внимания, враг покоя и равновесия.
О том, что на рынке появился Диний, Сократ узнал по причитаниям торговок из Ахарны, которые были самыми голосистыми в Аттике — и, кажется, самыми несговорчивыми, когда дело касалось налога. Диний же, обходя торговые ряды, занимался, как известно, тем, что взимал с торговцев налоги, а случалось — и штрафы за мусор, за слишком высокие цены и за то, что некоторые торговцы утаивали от него товар, за который полагалось платить налог.
Ахарнянки кричали, и Сократ поспешил на их голос. Он не ошибся: причиной шумного возмущения ахарнянок был Диний.
Сократ подозвал к себе трёх оборванцев мальчишек, промышлявших на рыночной площади мелким воровством, дал каждому по оболу и попросил оказать ему услугу — прокричать несколько раз то, что он скажет. Мальчишки с радостью согласились.
Дальше, ко всеобщему удовольствию торговцев, произошло вот что.
Мальчишки, прыгая вокруг Диния, вдруг закричали:
— Диний — спартанский шпион! Он заплатил двенадцать спартанских мин Менону за донос на Фидия и Перикла! Диний — спартанский шпион! Бейте Диния, спартанского шпиона!
Взбешённый Диний бросился за мальчишками, но они исчезли в толпе, которая не только не расступилась перед Динием, но стала ещё плотнее. Многие из толпы подхватили слова мальчишек. Для торговцев, которых Диний изо дня в день донимал своими вымогательствами, такой оборот дела явился неожиданным подарком. В Диния полетели яйца, орехи и куски сырой рыбы. На пятачке, окружённом со всех сторон людьми, Диний вертелся, как юла. Толпа смеялась и кричала. Несколько мужских голосов, доносившихся с разных сторон, требовали немедленной расправы над Динием. И кто-то уже пробивался к нему, размахивая над головой толстой дубиной.
Сократ, растолкав впереди стоящих, прорвался в круг к Динию и, подняв руки, закричал:
— Люди! Остановитесь! Успокойтесь! Диний не виноват в том, в чём вы его обвиняете!
— Да! — залился слезами насмерть перепуганный Диний и обеими руками вцепился в гиматий Сократа, боясь, как бы Сократ не оставил его одного. — Я не виноват!
— Деньги для подкупа Менона он взял не у спартанцев! — продолжал Сократ. — Когда б Диний взял деньги у спартанцев, его следовало бы убить на месте! Диний, скажи, что ты взял деньги не у спартанцев! — потребовал Сократ. — Скажи, Диний! Скорее!
— Не у спартанцев! — подтвердил Диний. — Нет, нет! Не у спартанцев!
— А у кого? — с новой силой зашумела толпа. — У кого?
— Он взял деньги у соотечественников, — подсказал Динию Сократ. — У афинян! Ответь же, Диний!
— Да, у афинян! — подтвердил Диний.
— Вот! — снова воздел руки Сократ, оттолкнув от себя Диния. — Деньги для подкупа Менона он взял у афинян! Диний не спартанский шпион! Пощадите его! Он просто передал деньги одного мерзавца другому мерзавцу — в этом вся его вина. Но знал ли Диний, что они мерзавцы? Ты знал об этом, Диний? — Сократ позволил Динию снова вцепиться в своё плечо.
— Не знал, — ответил Диний.
— Не ты уговаривал Менона сделать ложный донос на Фидия, верно?
— Не я!
— Уговаривал Менона другой мерзавец?
— Другой!
— А ты лишь передал деньги этого мерзавца Менону?
— Да.
— Он сам вручил тебе те двенадцать мин?
— Нет. Мне принёс их его слуга.
— Как зовут слугу? — спросил Сократ.
— Я не запомнил.
— А как зовут его хозяина? Ты помнишь?
— Помню.
— И как же его зовут?
Диний, наверное, только теперь понял, только в этот миг осознал, что он наговорил, в чём признался, сам того не желая. Он вдруг вытаращил глаза, обвёл толпу диким взглядом и страшно закричат, валясь на землю, на разбитые яйца, на растоптанные куски сырой рыбы. Смотреть на это было неприятно и жутко. Толпа стала расходиться. И вскоре возле притихшего Диния остался только один человек — Сократ.
