Алексей Эйснер - Человек с тремя именами: Повесть о Матэ Залке
— Вроде противотанковое орудие,— высказался Фриц. — А может, и возьмем, а? — в сомнении вопросил он самого себя.— Если у них такая артиллерия...
Он спрятал бинокль в футляр, передвинул его на левый бок, поправил перекрутившийся ремешок от планшета и повернулся к Лукачу.
— Вот что, дорогой товарищ. Телефонной связи у нас с тобой не имеется, нет и связных от батальонов. Да где их и собирать, если даже оборудованного командного пункта нет, и на кой он ляд нужен без работоспособного штаба? В общем, я пошел! Туда! — он махнул в сторону крепости.— Ты же оставайся здесь, иначе как бы не потеряться.
— Мне тоже здесь делать нечего. Признаю, что отсюда кое-что видно, но это как в кино: смотреть можно, но вмешаться в происходящее нельзя. Я спущусь к машинам и подъеду к итальянцам. Твою тоже захвачу. Оттуда хоть удастся узнать, как слева от нас испанская бригада наступает, а главное, где же обещанные танки м броневики? Если понадоблюсь, ищи меня там.
Фриц кивнул и бочком начал спускаться со склона. С середины холма он и без бинокля увидел, что тельмановцы уже проникли в оливковую рощу за окопом, куда перед тем отступила неприятельская рота. И тотчас же из скрывшегося теперь за густой зеленью олив Серро-де-лос-Анхелоса то ли с колокольни, то ли прямо со стен ударили два пулемета. По низкому и сравнительно редкому звучанию Фриц определил, что это должны быть «гочкисы». По батальону Тельмана било сразу два, началась и ружейная стрельба.
Лукач, услышав ее, с некоторым беспокойством посмотрел вслед бодро зашагавшему по плоскогорью начальнику штаба. А повернувшись, удивился тревожно бегавшим глазам своего продолжавшего лежать адъютанта. Как быть с избалованным юношей, даже при отдаленных выстрелах начавшим вдруг разваливаться на куски?
— Что с вами?
Тот с усилием проглотил слюну.
— Очень нездоровится, товарищ генерал.
«Как-нибудь без тылового переводчика на фронте не пропадем...»
— Если очень нездоровится, возвращайтесь по шоссе пешком в Ла-Мараньосу, до нее отсюда и пяти километров не наберется. Обратитесь в санчасть. Ждите меня там.
Сегал мгновенно вскочил.
— Слушаюсь, товарищ генерал.
Маленький Сегал слишком быстро для больного скатился вниз по тропинке, не оборачиваясь на учащенное таканье винтовок, перебиваемое прерывистой октавой «гочкисов». Лукач взял за локоть молчавшего Реглера.
— Прошу тебя в машине Фрица проехать за мной до будки дорожников, это приблизительно с километр отсюда. 'Гам должен был начинаться марш франко-бельгийцев. Разыщи, пожалуйста, их штаб и посмотри, что там у них делается. Побудь подольше, во всем разберись. Для меня их психология вроде ребуса. Ты не улыбайся. Как-то оно получилось, что батальон Андре Марти у нас вроде пасынка, наверное оттого, что ни я, ни Фриц не говорим по-французски. Но говорим не говорим, а ни командир, ни комиссар мне не нравятся. Не могу даже сказать чем. Не нравятся, и все. Интуитивно. Хотя Мулэн — офицер запаса, а у Жаке трехлетний партийный стаж. Галло говорил, что для Франции это немало. Но дело-то не в партийном билете, а в человеке... Очень, очень настаиваю: хорошенько оцени все сам. Идем.
Когда Лукач добрался до исходных позиций итальянского батальона, тот уже давно ушел вверх с глубоко прорезавшей холм узкой, но все же асфальтированной дорожки. Вероятно, она была проложена для велосипедной езды, так как двум автомашинам на ней было но разъехаться. С обеих сторон ее высились почти отвесные срезы. От места, где остановились оба «опеля», начинался крутой спуск, табличка показывала, что он ведет на Ла-Мараньосу. Лукач, оставив в своей машине головной убор, планшет и палку, не без труда взобрался наверх и попал в свежую, словно июньскую, почти в человеческий рост густую траву, в которой были проложены проходы к высоким оливам. Едва войдя в них, он обнаружил Галло и Паччарди, сидевших на перевернутой плетеной корзине, должно быть забытой сборщиками маслин. Увидев генерала, оба встали. Паччарди, сделав несколько шагов ему навстречу, очень приветливо поздоровался. Переводчиком между ними был стоявший спиной к стволу самой старой оливы и похожий на борца-тяжеловеса комиссар Роазио, с добрым и располагающим к себе лицом. Галло опять опустился на корзину, уронив руки меж острых колен, но в разговор не вмешивался.
Паччарди, все такой же розовощекий, несмотря на проведенную в хлопотах ночь, начал с недоуменного вопроса. Он хотел бы знать, чего командование бригады ждет от него? Перед батальоном тянется четырехметровая стена, и толщиной она не меньше метра. Известно, что и ворота и чугунная дверь расположены с противоположной, вражеской, стороны, где должны наступать две испанские бригады с целью окружить Серро-де-лос-Анхелес. У батальона Гарибальди, как и у двух других, нет ничего, чем можно было бы проломить такую стену, тесаками же ее не проткнешь, как и не взорвешь двадцатью ручными гранатами, выданными этой ночью. Если же разрушить стену должна республиканская авиация или тяжелая артиллерия, тогда напрасно людей подвели к монастырю так близко, они могут пострадать от осколков даже при идеальной точности попаданий, а кто гарантирует это?
Лукач выслушал перевод, вздохнул, но ничего не ответил.
— Есть ли у вас связь с французами? — после паузы поинтересовался он.
Паччарди не очень охотно сказал, что вначале была, но после того, как оба батальона вошли под деревья, нарушилась. Уже с полчаса, как посланы люди восстановить ее, но пока не возвратились.
Вдали послышался слабый гул моторов. Роазио, склонив голову к плечу, стал вслушиваться повернутым к небу левым ухом — не авиация ли, но скоро все поняли, что шум идет снизу. Выйдя на опушку, они убедились, что приближаются какие-то по-особому рокочущие машины, но что, судя по звуку, это отнюдь не заветные танки.
— Броневики,— через короткое время уверенно определил Лукач.— Пока не пойму сколько. Кажется, пять.
Повысив голос, Роазио произнес что-то по-итальянски — и над высокой травой возникли голова и плечи жизнерадостного юнца. Раскачивая винтовку взад и вперед, он рысцой побежал к дороге. Когда невидимые броневые машины, оставляя в воздухе медленно оседающий сизый дым, прошли, Лукач, Галло и Паччарди вернулись в тень олив и опять присели на скрипучую корзину, Роазио же снова прислонился спиной к старой оливе, а вернувшийся от дороги связной доложил ему, что видел. Улыбнувшись мальчику, Роазио уточнил для Лукача:
— Четыре.
На участке гарибальдийцев стояла все та же тишина: за полчаса ни одна пичуга не перелетела с ветки на ветку, лишь огромные яркие бабочки бесшумно порхали рядом, над поляной, то опускаясь к цветам, то взлетая гораздо выше деревьев, да еще довольно далеко стрекотал одинокий кузнечик. Однако справа все разрасталась стрельба, постепенно сливающаяся в раздражающе громкий слитный гул, в котором невозможно стало различать отдельные выстрелы. Но прошло минут двадцать, и в отдаленном этом громыхании начали выделяться частые хлопки мелкокалиберных пушек со вступивших в сражение броневиков.
Правда, Лукачу за эти годы нередко приходилось выезжать на маневры. Но в настоящем бою он в последний раз участвовал при штурме Перекопа. Все остальное, вроде ликвидации остатков махновщины, явно было не в счет. И сейчас, через гложущее его беспокойство за бригаду, посланную в это столкновение, громогласно именуемое операцией,— даже через это беспокойство Лукач с некоторым удивлением обнаружил в себе с младых ногтей знакомое, радостное возбуждение и неожиданный прилив сил. «Что это? — думал он.— Сигнал боевого горна для старого гусарского коня? Зов поросших шерстью предков, постоянно сражавшихся, чтобы выжить? Или это вдруг вспыхнувшие, как покрытый пеплом уголь, на который бросили сухой соломы, бурные порывы молодости? А может быть, во мне заговорила надежда, что 13 ноября как-нибудь минует, обойдется без потерь, легко слетит с отрывного календаря? Только вряд ли. Вся беда впереди. Пусть Фриц с немцами, Реглер у французов, а я здесь. Ну и что? Могу ли оказать сколько-нибудь решающее воздействие на общий ход событий? Вижу я еще меньше, чем любой гарибальдиец там, впереди, а насчет положения в целом знаю не больше его. Можно в таких условиях руководить? Нам поставлена задача вместе с другими бригадами взять Серро-де-лос-Анхелес, но без предварительного разрушения его ограды мы не можем и пытаться выполнить ее».
Он встал.
— Под лежачий камень вода не течет. Роазио, переведи ты им, пожалуйста, что я пошел взглянуть, как там за нашим правым флангом. Вернусь часа через два. К тому времени и Фриц должен подойти...
Оставляя первую и вторую роты Гарибальди слева, он прошел с полкилометра вдоль оливковых плантаций и стал подниматься на остроконечный холм такой крутизны, что приходилось помогать себе руками. Стало жарко, как на Полтавщине в июле, и он расстегнул куртку и воротник рубашки. Наверху, поднеся бинокль к глазам, Лукач внимательно разглядывал расстилавшуюся перед ним долину и поднимающиеся к монастырю однообразные оливковые рощи. Ни французского, ни немецкого батальонов нигде и в помине не было. Еще бы. В теплой одежде, да еще с набитым мешком за спиной и обоймами по всем карманам бойцы рады были укрыться от почти тропического ноябрьского солнца, главное же, им в теории предстояло атаковать этот католический форпост, для чего необходимо было приблизиться к нему.
