Евгений Федоров - Наследники
— Ровно пса! — сокрушался Ивашка.
В темные ночи тайком он сладил восьмиконечный крест и водрузил его на могиле друга. Горщик поклонился праху Данилки и затаил еще пущую злобу на хозяина.
Однажды к Ивашке в забои перевели рослого парня.
— Робь, да сторожко! — предупредил его он.
Парень молча бил породу. Ни слов, ни песен у обоих не находилось. Так прошла неделя, горщик стал привыкать к молчаливому парню… И тут стряслась напасть: тюкнул сосед в породу — под кайлой зашумело, оторвалась грузная глыба и осела рядом с горщиком, чуть не придавила его. Обозленный Ивашка поднялся, крепко зажал в руке кайлу, подполз к неосторожному рудокопу.
— Ты что ж, удумал захоронить меня тут? — В его голосе кипело раздражение. Он подобрался к рудной осыпи. Из-за нее высунулась лохматая голова, на густо вымазанном землей лице блеснули большие глаза.
— Ахти, грех какой! — тонко выкрикнул парень.
— Эй, берегись, ожгу! — сердито закричал Ивашка и сгреб парня за грудь. Кровь ударила в лицо горщика. «Девка! — ахнул рудокоп и присел на глыбу. — Как же так?» Он во все глаза с изумлением глядел на молодку. Как только он не заметил раньше! Лицо у молодки круглое, волосы светлые, перемазанные рудой, плечи широкие. Крупна и красива девка.
— Да как ты тут появилась? Уж не оборотень ли? — нахмурился горщик.
— Ну что я теперь делать буду? Куда укроюсь? — загорюнилась девка, и по ее щекам покатились крупные слезы.
Ивашка присел рядом с ней, заглянул в ее большие глаза, угадал тревогу. Сердце его отошло. Он положил ей на плечо руку и задушевно сказал:
— Ты, девка, не бойся! Поведай, кто ты? Уж не Фелисата ли?
Рудокоп впился взором в сероглазую и вдруг поверил в сказку: «Уж не про нее ли сказывал старый горщик Данилка?»
— Нет, не Фелисата. Аниска я!
— Так! — тяжко вздохнул горщик, но волнение не покидало его. — Что за горе-беда загнали тебя под землю, в темь кромешную?
— Ох, не спрашивай про мое горюшко! — Девка притихла, утерла слезы. — Известно, бабья доля! Сирота я, а дядья житья не давали, понуждали замуж за старого. Порешила я лучше живой в могилу, чем со слюнявым век вековать!
Как червоточинка, в сердце Ивашки просочилась внезапная ревность.
— Аль дружка заимела? — волнуясь, спросил он.
— Ой, что ты! Никого в целом свете! — с жаром отозвалась она и придвинулась ближе. — Христом молю тебя, не губи меня! Никто тут не догадывается, кто я!
— Не бойсь! — уверенно сказал Ивашка. — В обиду не дам и про все смолчу.
Огонек погас, и они долго сидели во мраке, вспоминая зеленый лес, поля и вольную жизнь.
С этой поры у них началась тайная дружба, работали они в забое вдвоем спорко. Нередко после работы они вылезали на-гора и ложились на камни, любуясь лесами, понизью, среди которой прихотливо вилась Кыштымка. От дневного жара камень был еще теплый, и воздух ласкал лицо. За дальними озерами в тайгу погружалось солнце, небо пылало пожаром. Устремив взор в безбрежную даль, они жадно дышали и не могли надышаться живительным запахом полевых трав и цветов. Никто не мог бы и помыслить, как жарко бились их сердца.
По-иному теперь смотрела в прорубь окна темно-синяя ночь. Знакомая яркая звездочка в обычный час проплывала мимо, струилась голубым светом, проникала до самого дна человеческой души. И лес стал иным, дышал ароматом в окно.
Через каждые полчаса у заводских ворот караульщик отбивал время в чугунную доску, и теперь Ивашка ждал с нетерпением часа, чтобы побыть вместе с Аниской.
Над землей пролетел знойный июль, среди хмурого леса на елани пышным ковром цвели мятлик, медунка, багульник, звери хлопотливо бродили с выводками. Над долинами струился золотистый свет. Все радовалось жизни; радость, скупая и робкая, проникала даже под землю. Аниска часто вздыхала и задумывалась.
Кайла глубже врезалась в землю, а капели звучали чаще, обильнее. Тяжелые пласты сочились спорким дождем. Под ногами хлюпала стылая вода. Горщики копали отводы, но вода не спадала. Она накапливалась в глубоких выбоинах, журчала по стенам шахты, часто низвергалась потоком из невидимой щели.
Аниска в тревоге говорила горщику:
— А как да хлынет в шахту, сгибнем тогда?
— Я тож чую, что идет беда! — согласился Ивашка и, припав плечом к девке, зашептал жарко: — Быть потопу, но нам это на пользу надо оборотить. Как хлынет, суматоха будет, тогда мы и уйдем в горы, слышь-ко, Аниска…
— Милый ты мой! — жарко прошептала она, и, сами того не ожидая, оба крепко обнялись.
Когда оторвался Ивашка от радостной ласки, улыбнулся:
— Их, зелено! Даже в могилке, слышь-ко, любить можно крепко.
Аниска укрыла лицо рукавом, только большие чистые глаза горели, как огоньки…
В один из дней невидимые коварные воды промыли ход и с шумом устремились в шахту. Злобясь на тесноту и темь, воды яростно кидались на стены и развороченные пласты, швыряли на пути людей, губили их, заливая и перерезая дорогу к спасению.
Страшные крики огласили земные недра:
— Братцы, ратуйте! Погибаем!..
Теряя рассудок, рудокопщики мчались по темным норам, а буйная кипень настигала их. Схватившись за руки, Ивашка и Аниска устремились к выходу. Они первыми выбрались из проклятой топи. К шахтам бежали встревоженные люди, выли бабы.
Горщик с подругой укрылись за камни, проползли в кусты и там просидели дотемна. Над заводом беспрерывно били в колокол, суетились люди. Из шахты выбрались отдельные горщики, многие тут же пали на землю. В ушах Аниски все еще стоял зловещий шум воды, полные предсмертной тоски крики людей. Она прижалась к любимому:
— Ой, как страшно, Иванушка!
Он бережно обнял ее:
— Страшно, а думать о том некогда. Надо выбиться нам в горы, Аниска. Люди подумают — утопли, и сыска не будет…
— С тобой хоть на край света!
С гор шли вечерние тучи, угасал закат, и над землей сгустились серые тени. Близилась ночь. За плотиной, за черными рощами вспыхнул огонек в хоромах Демидова.
Когда тьма окутала горы, завод, поселок, Ивашка встал, потянулся и сказал девке:
— Ты поджидай, я скоро вернусь!
Аниска осталась одна; каждый хруст ветки, внезапный шорох тревожили ее. От озер плыла прохлада. Лось — семизвездье — золотыми копытцами взбирался в синеву неба. Может, и часа не прошло, — в густой тьме в Кыштыме вспыхнуло и зацвело жаркими цветами пламя.
«Пожар!» — испуганно подумала Аниска, и страх охватил ее.
Во мраке зловеще поплыли тяжелые удары набата. По тому, в какой стороне прыгали и бесновались остренькие красные язычки пламени, Аниска догадалась — горят демидовские хоромы.
«Что с ним? Не приключилось бы напасти!» — с тревогой подумала она об Иванушке.
На каменистой тропе, бегущей от завода, послышался невнятный конский топот. Он нарастал с каждым мгновением. Всадник скакал в горы, близко зацокали подковы.
«Гонец мчит с завода!» — догадалась Аниска и припала за куст.
Стук копыт оборвался рядом, всадник свистнул, и по кустам прошелестел еле слышный зов:
— Аниска!..
Она выбралась на тропу, горщик подхватил ее и усадил позади. Девка прижалась к широкой его спине, обняла его крепче и затихла.
Заглушая топот, в лесу шумел ветер. Крепким смолистым духом дышала тайга. Вверху среди звезд по темно-синему небу катился золотой месяц. А внизу, на глухой тропке, в неизвестность уходили беглецы…
Днем среди скал, где в тишине зеленых мхов бормотал падун-ручей, они сделали привал.
Солнце кружило над лесом, звенела мошкара. Надо было угадать, куда держать путь.
Они были голодны, но полны счастья.
— Ушли от демидовской каторги. Утроба пусть немного потоскует, зато воля!.. — радовался Ивашка.
Не знал, не гадал он, что за ними следят зоркие глаза. Где-то вдали несколько раз болезненно-скорбным криком прокричал кулик, над мхами с глухим шумом пронеслась утиная стайка…
Среди леса внезапно раздался пронзительный свист, загикали десятки могучих глоток. От конского топота задрожала земля, проснулся тихий лес… На Ивашку кинулись скуластые молодцы и стали вязать руки.
«Башкирцы!» — ожгла догадка беглого.
Рядом, под развесистой сосной, остервенело, как волчица, отбивалась Аниска. Скуластый богатырь старался схватить ее. «Эх, разбойники!» — закипела у беглого кровь. Завидя подругу в беде, он рванулся и раскидал нападавших.
— Мухамет! Мухамет! — закричали башкиры.
Ивашка ударом кулака свалил косоглазого крепыша, проворно подобрал выпавшую из его рук кривую сабельку. Злые разгоряченные лица окружали его, градом сыпались удары, но, припав спиной к лесине, горщик крушил врагов. Оставив Аниску, удальцы кинулись на Ивашку.
— Беги! На коня! — закричал он ей, но в этот миг меткий удар сабельки обрушился на его голову.
— Эх!.. — успел только промолвить горщик, и земля закружилась под ним. В голове беглого зашумело, невыносимая боль сдавила темя и отозвалась во всем теле. Он сделал два шага к своему противнику, но почувствовал, что силы оставляют его. Теплая струя крови застлала глаза. Он упал.
