Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон (без иллюстраций)
Нефтеруф говорил слишком горячо. И прямо. Он говорил то, что думал. Ахтой сказал:
– Я прошу больше не повторять этого! Великий Атон в нашем сердце. Дорога к Амону исчезла бесследно. Она поросла травой. Или лучше сказать – засыпана жгучими песками… Я сказал вам: Кийа будет соправительницей.
Ка-Нефер налила пива, которое походило на вавилонскую смолу – черную и тягучую – в голубоватых лунных лучах. А затем зажгла светильники: тот, что стоял в углу, и тот, что стоял в другом углу. И тот, который висел на потолке.
В комнате сразу посветлело, а лунные лучи отступили к подоконнику, а оттуда – на улицу, где время от времени раздавались резкие шаги прохожих.
Ахтой закрыл лицо руками. Будто собирался плакать.
– О великий Атон, – сказал он прерывающимся голосом, – не допусти несправедливости, не отстраняй несравненную Нафтиту от наиважнейших дел! – Потом отнял руки от лица и обратился к Нефтеруфу: – Господин, ты не можешь вообразить себе, что случится, если его величество поссорится с ее величеством.
– Не знаю, – сказал безразличным тоном гость.
– Скажи же ему, Ка-Нефер, что будет с Кеми, со всеми нами, если царица отойдет от дел!
Ка-Нефер сказала:
– Тогда на ее место вступит другая.
– На ее ложе?! – воскликнул ваятель.
– И на ложе, – проговорила Ка-Нефер.
Ее муж в недоумении всплеснул руками:
– Ты всегда завидовала ей. Но знай: ты – моложе, ты – красивей, а она – Нафтита! Спроси у Джехутимеса, что это значит!
«…Этот ваятель совершенно ошалел. Его жена, несомненно, умнее его. Во всяком случае, КаНефер ненавидит Нафтиту. Она ненавидит Атона и его сына-ублюдка по имени Ахнаяти. Нельзя допустить, чтобы эти супруги поссорились, нельзя, чтобы закрылись двери мастерской Джехутимеса для меня…»
И Нефтеруф сказал вслух следующее:
– Друзья мои, кои для меня бесценны, хотя и знаю вас очень мало. Вы оба молоды и красивы. Перед вами – дорога, ведущая к знатности. И если что-нибудь смыслят вавилонские мудрецы, у которых я учился мудрости, вы непременно взойдете на большую Высоту. Вы будете любимы знатью Кеми и богами Кеми…
– Богом Кеми, – поправил его Ахтой.
– Пусть будет по-твоему: богом Кеми. Но вы должны быть вместе, и никакая царица, какова бы ни была участь ее, не должна омрачить вашей жизни.
– Неправда, – возразил Ахтой. Он стал мрачным и злым. – Неправда! Судьба царицы – это судьба Кеми. Нельзя ставить под сомнение ее положение. Это все равно что заподозрить Хапи в чем-то нехорошем, когда она несет нам жизнь! Я говорю откровенно: все ваятели и живописцы Кеми сложат свои головы во имя ее благополучия.
– Похвально, – сказал Нефтеруф.
Ка-Нефер молчала. Но ее дыхание слышали мужчины вполне явственно: это дышала львица, с трудом сдерживающая гнев свой.
Нефтеруф поднял чару с пивом. И произнес несколько слов, которые, по его мнению, должны были умерить страсти:
– Шумеры, перед тем как выпить вина, говорят: мир и дружба дому сему и всем, кто под его кровлей!
– Ей-богу, хорошо сказано. – Ахтой поднял высоко свою любимую чарку из прекрасно обожженной глины – такую розовую, такую тонкостенную.
Нефтеруф сказал хозяйке:
– Отпей, госпожа, по шумерскому обычаю из моей чары.
Она молча взяла ее и прильнула к ней губами, как изжаждавшийся путник в оазисе.
«Женщина – как трава, как дикий зверь, для которой превыше всего – жизнь, заключающаяся в любви ее…»
Так сказал себе Нефтеруф.
Когда споришь с самим собой
Нефтеруф лежал на циновке. Руки – под головой. Нос – кверху. Столица уснула. И даже звезды дремлют. Может быть, в целом свете не смыкает глаз один Нефтеруф. Да стража дворцовая. Эта наверняка тоже не спит.
За кирпичной стеною – Ахтой и Ка-Нефер. Они долго приглушенно разговаривают. Усталые. Намучившиеся в споре. В котором ни один из них не взял верх. Ни эта… Ни тот…
Судя по-всему, дело складывается к лучшему. Как говорят в Та-Нетер, капля плывет к капле, образовывая ручей. Ручей куда-нибудь да свернет. Он не будет течь по прямому, как рука, ложу. Во всяком случае, его и повернуть можно. И даже вспять. А с каплями, как ни странно, это труднее. Капель очень много. Как людей на земле. И сладить с ними трудно.
Там, под землею, Нефтеруф часто забирался в какой-нибудь дальний угол, словно крот. И вдали ото всех рассуждал наедине с самим собой. Словно бы перед ним не кто-то другой, а тот же Нефтеруф. Но умеющий сказать резкое слово поперек.
Вот и сейчас воображает себя сидящим у столика. А напротив – этот Нефтеруф. Тоже воображаемый.
– Давай допустим на мгновение, что сведения, которые принес Ахтой верные. Допустим, соправителем будет не Семнех-ке-рэ, а Кийа. Что это изменит? Пока фараон дышит – все останется неизменным. Вот в этом весь ужас: пока дышит!
– Не совсем так. Конечно, фараон-злодей может любого прижать к ногтю, как азиатскую вошь. На этот счет не надо заблуждаться. Это будет так, независимо от того, кто станет рядом с фараоном – Семнех-ке-рэ или Кийа. Но тебе, кажется, объяснили, что значит уход этой самой Нафтиты. Представь себе: муж клянется в вечной любви, слагает по этому поводу гимны и вдруг бросает любимую женщину. И не просто женщину, но царицу. Но бывает ли так – рассуди-ка сам! – чтобы у царицы не было ни одного единомышленника? Не проще ли предположить, что у нее во дворце своя партия, свои преданные люди? А ну-ка, прикинь, что все это значит.
– Не надо быть мудрецом, чтобы угадать, к чему это приведет.
– К чему же все-таки?
– К дворцовой междоусобице.
– Верно, друг Нефтеруф! Именно к дворцовой междоусобице. Но в это жестокое время, когда голос людей, голос Кеми, имеет столько же силы, что и лягушечье кваканье, – даже небольшая дворцовая интрига кое-что да значит. Поссорились царь и царица. Дуются друг на друга царедворцы. Возлюбленная всходит на трон или к подножью трона (скажем, Кийа). Одни огорчатся, другие – обрадуются. Придется фараону выбирать какую-нибудь сторону, причем решительно. Если не успел еще сделать своего выбора.
– Надо думать, что победу одержит фараон…
– Скорее всего так. Есть на Востоке страна. Там змеи танцуют под звуки камышовой дудки. В той земле даже нищие мудры. Уподобься одному из них – ибо и сам ты нищ – и рассуди, да похладнокровнее. Значит, так: победу одержал фараон…
– Допустим.
– Что делает Нафтита?
– Она удручена. Убита горем. Грызет от бессилия ногти.
– Не всё!
– Что же еще?
– Не все, говорю, сказал. Где же ее гнев? Где ее друзья – явные и тайные? Они молчат?
– Думаю, что да.
– Учти: до поры до времени. Они замкнутся, уйдут в себя, прикусят языки. Но только на время. Их час пробьет!
Звезды описывают неведомый путь, точно нарисованные на огромном блюде. Они прочно привязаны друг к другу. Их союз нерасторжим. И это медленное вращение небесного свода привлекает внимание обоих собеседников.
– Ты видишь – звезды! Они на небе горят вечно. Их свет будет виден вечно. Представь себе, что так же вечен был бы царский двор со всеми царедворцами…
– Даже не заикайся об этом.! Одна подобная мысль может помрачить человеческий разум!
– Верно говоришь, верно. Стало быть, двор не вечен. И фараонова жизнь имеет начало и конец.
– Имеет, имеет, к нашей радости!
– А раз это так, то не надо пренебрегать ни одной перестановкой в созвездии дворцовом. Кийа и Нафтита – пусть при этом же фараоне – не одно и то же! Непременно, непременно что-то изменится. Пусть незначительное, едва заметное, но изменится! И вот тогда решай, как быть. Сейчас Нафтита усердная помощница фараона в делах государственных. А какой будет Кийа?
– А что же делать мне? Сидеть сложа руки?
– Нет, нет, нет!
– Действовать?
– Да, да, да!
– Но прежде надо удостовериться…
– Наше счастье в том, что люди – миллионы людей – равнодушны к тому, что делается во дворце.
– Нет, они не равнодушны. Их просто никто ни о чем не спрашивает. Люди как скоты: работают, пьют, едят, спят, размножаются, умирают. Дворец для них недосягаем, а власть фараонова слишком сильна.
– И все-таки люди есть люди. Их слово есть слово. Даже тайные проклятья их страшны.
– Это так! Это так!
– Подумать надо…
– Обязательно!
– Посоветоваться…
– С кем?
– С Шери, например…
– А где он?
– Или с Ка-Нефер…
– Поговорим о Ка-Нефер!
Она там. За стеной. Со своим молодым и сильным мужем. Они, кажется, о чем-то все еще шепчутся. А может, целуются? Вот скрипит половица под их циновкой. Раздается легкий вздох. И кашель. Мужской кашель… Она говорит. Она что-то говорит. А он молчит. Только половица поскрипывает…
– Наверно, все-таки я дал маху…
– Это сегодня, что ли?
– Да, сегодня.
– Когда она протягивала свои ноги к твоим чреслам?
– Да.
– Ноги, которые пахли ароматичными маслами?
– Да.
– Которые ты отверг?
– Ты имеешь в виду ноги?
– Да, их…
