Георг Борн - Султан и его враги. Tom 1
Лаццаро вошел в темный двор.
— Все ли готово? — спросила Кадиджа.
— Я принес тебе доказательство того, что Черный гном мертва и похоронена, — отвечал грек, вынимая что-то из-под широкого верхнего платья. — Вот, возьми!
На дворе было темно, но из полуотворенной в доме двери пробивался слабый луч света.
— Что это такое? — спросила гадалка.
— Рука мертвой, — отозвался злодей, — теперь у тебя есть доказательство! Спокойной ночи!
Старая Кадиджа не могла не вздрогнуть, она держала в руках холодную, как лед, руку Сирры, руку, которую Лаццаро отрезал у мертвой.
Лаццаро оставил дом, а Кадиджа все еще продолжала держать руку покойницы. Она не знала, что с ней делать. У трупа теперь недоставало левой руки: что если, как думала Кадиджа, покойница явится требовать эту руку назад?..
XX. В Чертогах Смерти
Прежде чем мы узнаем, что еще случилось в эту ночь с Рецией и маленьким принцем, бросим взгляд на мрачное, как ночь, кладбище в Скутари.
Прошло около получаса после того, как грек Лаццаро оставил кладбище и могильщик вернулся в свой маленький сторожевой домик.
Свеча в его спальне погасла. Могильная тишина и глубокий мрак покрывают могилы, камни и деревья. Но вот в кустах, около стены, что-то зашевелилось, ворота кладбища отворяются, и из них выплывают человеческие фигуры и длинной вереницей вступают на кладбище. Можно насчитать до семи таких фигур — все похожи одна на другую. Когда они выходят на немного освещенное место, можно заметить их оборванные кафтаны. У каждого надета зеленая арабская головная повязка, ниже нее на полузакрытом лице каждого сверкает узкая золотая маска. Безмолвно, как сонм духов, идут они между могилами до свежей могилы Черной Сирры.
Тут они останавливаются.
Духи ли это, призраки, полуночные существа, которые носятся между кипарисами и, кажется, роются в земле? Глубокий мрак не позволяет различить, что делают эти оборванные, таинственные люди на могиле. Через полчаса они снова длинной вереницей неслышно удаляются с кладбища — последний из них затворяет ворота, вделанные в стену, и затем они исчезают в ночной темноте.
Вернемся теперь к Реции и маленькому принцу Саладину, которых Лаццаро передал глухонемому дервишу Тагиру в развалинах Кадри.
Письменный приказ, предъявленный греком старому дервишу, оказался достаточным для того, чтобы указать тому, что ему надо сделать.
Та часть руин, куда привели Рецию и мальчика, лежала в стороне, противоположной башне Мудрецов и залу дервишей, и казалась совершенно изолированной от этих помещений.
Развалины Кадри за несколько столетий до того, как они еще не были развалинами, служили дворцом греческому императору, прежде чем турки овладели Константинополем, свергли с престола и убили греческих государей.
Как Софийская мечеть, чудо Константинополя, которую мы будем позже осматривать с удивлением, была прежде христианской церковью, славившейся сказочным великолепием, так и бывший дворец, расположенный на самом краю рощи, перед Скутари, стал местом магометанского богослужения после того, как выстрелы осаждавших Константинополь турок обратили его в беспорядочную груду развалин. От прежней роскоши, от зал, палат, башен не осталось и следа! Величественные колонны потрескались и почти полностью разрушились, купола исчезли, и мрамор рассыпался. Что пощадили турецкие ядра, то лишило великолепия дикое неистовство завоевателей, и в заключение рука времени в течение веков довершила разрушение, пока наконец с разрешения прежнего султана все руины не перешли во владение дервишей Кадри, могущественного монашеского общества на Востоке.
Та часть развалин, где находились залы и покои, в которых дервиши либо совершали свои религиозные обряды, либо жили, и где помещалась башня Мудрецов, была в основном разрушена, другая часть, которая, казалось, имела особое тайное назначение, более противостояла разрушению. Здесь стены высились до небес, подобно дворцу, местами они были с оконными просветами, кое-где заделанными решеткой. Открытые покои служили дервишам для того, чтобы в тесном кругу предаваться своим безумным молитвам, часто переходившим в исступление.
Но ни один из них не входил в ту мрачную, обнесенную толстыми стенами часть прежнего величественного дворца, которая в продолжение многих лет скрывала бесчисленное множество ужасных тайн.
Эту мрачную, уединенную часть развалин называли Чертогами Смерти, и посвященные знали ее назначение.
Ночью из маленьких решетчатых отверстий очень часто слышались тоскливые стоны жертв, предаваемых мучительной смерти, но никто не осмеливался поспешить к ним на помощь, никто не решался даже обнаружить, что он слышал эти ужасные звуки.
Те несчастные, которые попадали в Чертоги Смерти по какой-нибудь тайной причине, шли навстречу смерти и покидали этот мир в ту самую минуту, как вступали в это ужасное место. Это был предел между жизнью и смертью, это был мост решения. Кто его переходил, тот погибал безвозвратно.
Однако никто не знал, что происходило в обнесенных стенами покоях, никто не смел о том спрашивать, ни одни уста не смели упоминать об этом, непостижимая тайна окружала эту часть развалин Кадри, Чертоги Смерти были непроницаемы для всех!
Одно это имя говорило многое! Чертогами Смерти называли эти страшные и мрачные места только потихоньку.
Хотя сторож, старый дервиш Тагир, не мог ничего поведать об их ужасах, однако все шептали друг другу по секрету, что в камерах за степами в десять футов толщиной гнили трупы, лежали скелеты, у которых суставы рук и ног еще были в железных оковах, и томились люди, исхудалые, как скелеты, которые годами выдерживали лишения и ужасы этой неволи.
Среди немого безмолвия раздавались глухой звон цепей и замирающие жалобные стоны, но ведь, кроме дервишей, никто не проходил в эту часть древних развалин. Никто, кроме посвященных, не смел входить туда, кто же вступал в это место, тот уже больше не возвращался оттуда.
Это был тюремный замок ужасной религиозной злобы, место мрачного владычества и рабства, место, где фанатические ревнители ислама начинали и довершали свои преследования.
Султаны иногда появлялись в башне Мудрецов и преклонялись перед защитниками веры. Полная власть сосредоточивалась в руках начальников Кадри, они пользовались действительной властью, между тем как власть султана была только кажущейся.
Отсюда выходили могущественнейшие приказы и решения, и имя божественного пророка должно было всегда придавать им неопровержимую силу и значение.
В данном случае, конечно, действовала эта таинственная сила. Султан Абдул-Азис не преклонялся перед Шейхом-уль-Исламом и его приближенными. Он, правда, оказывал ему должное уважение, но находился больше под влиянием султанши Валиде, чем главы церкви, а султанша Валиде была предана суеверию больше, чем вере.
Тем не менее могущество Шейха-уль-Ислама и его приближенных было еще велико, так как султан не мог его ослабить и отнять у него. Бывали такие случаи, что султан пользовался религиозным фанатизмом и могуществом Шейха-уль-Ислама для своих целей, так что, если бы он сломил его могущество, то только навредил бы самому себе.
Развалины Кадри были вне всякого контроля и власти, и даже обвинения и доносы оставались без каких-либо последствий, так как они проходили через руки подчиненных Шейха-уль-Ислама. Очень часто они имели самые гибельные последствия для тех, кто на них отваживался. Наказание постигало их раньше, чем они его предчувствовали, приказы Шейха-уль-Ислама исполнялись с удивительной точностью и быстротой, и на всем лежала печать глубокой тайны.
Власть высоких служителей ислама осуществлялась открыто. Они должны были решать вопросы о собственности, выносить приговоры, определять наказания и наблюдать за их исполнением.
Все они зависели от Шейха-уль-Ислама. Вся организация была устроена с удивительным искусством и умом. Целая сеть тайных нитей шла от Шейха-уль-Ислама, все они соединялись в его руках, он приводил их в движение, и от его произвола зависела целая толпа хаджей, мулл, законоучителей и верховных судей, кади и шейхов, софтов, имамов и ульмасов, которые были распространены по всему обширному государству и на сторону которых, когда было нужно, становилась власть ревнителей веры.
Невидимые нити выходили из рук Шейха-уль-Ислама, а именно из зала совета в башне Мудрецов. В ночь, когда Лаццаро передал Рецию и мальчика старому дервишу Тагиру, Шейхом-уль-Исламом был сделан новый важный шаг, новая уловка — маленький принц находился в его власти, под его защитой, как он выражался, и, обладая им, он надеялся достичь больших выгод. Мансур-эфенди неусыпно заботился о расширении своего могущества! Он с радостью пожертвовал бы всем остальным для удовлетворения своего властолюбия! У него было одно только стремление, одна только цель: это усиление его власти! В душе этого строгого, скрытного человека зародилась только одна любовь — любовь к могуществу! Этому кумиру он жертвовал всем, перед ним одним он преклонялся, ему одному он был предан. И неужели такой человек, полный железной энергии и силы, как Мансур-эфенди, не должен был достигнуть своей цели!
