Наталья Павлищева - Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг
Оглядевшись вокруг, поняла, что пол забросан листками с попытками повторить тугру. Это нужно срочно уничтожить, потому что, попав на глаза врагам, эти листы могли привести к гибели. Роксолана принялась сжигать бумаги, потом позвала Айше:
– Нужно заменить масло в светильниках и убрать пепел из жаровни. Проследи, чтобы бумага хорошо прогорела, и не осталось даже маленького клочка.
– Да, госпожа.
Пока Айше убирала следы ее ночных стараний, Роксолана присела на ложе султана, зашептала:
– Я справилась. Простите меня, но я нарисовала вашу тугру, Повелитель.
Сулейман приоткрыл глаза, смотрел на жену долгим, пристальным взглядом. Что хотел сказать, неизвестно, она поняла все по-своему:
– Я знаю, что преступница и нет мне прощения, но у меня не было другого выбора. Вы казните меня, когда встанете, но встаньте хотя бы для этого, умоляю вас.
Бывали минуты, когда Роксолана обращалась к Сулейману на «ты» и по имени, но сейчас она воспринимала его как Повелителя, а себя, как его рабыню.
Его пальцы снова дрогнули, слегка сжимая ее руку.
Когда в спальню вошел Иосиф Хамон, султанша встретила его радостным блеском в усталых глазах и счастливым сообщением:
– У Повелителя шевелятся пальцы, а еще он выражает согласие, прикрывая глаза. Он сумеет побороть болезнь!
– Хвала Аллаху. Повелитель, да продлит Аллах его дни, со всем справится, султанша. Но у вас усталый вид. Сидели у постели?
– Да… да…
– Отдохните.
Она с удовольствием ушла к себе, но сначала отправила евнуха Джафера с посланием к Великому Визирю:
– Отнеси это, но передай только лично в руки. Если не удастся, умри, но не отдай никому другому.
Несчастный евнух слушал султаншу, вытаращив глаза, свиток принял так, словно в нем гадюка, двумя пальцами, держал, отстранив от себя.
Роксолана рассмеялась:
– Чего ты боишься? Это просто фирман, подписанный нашим Повелителем, потому он никуда не должен деться.
– Повелитель даже подписывает фирманы?! – ахнул евнух.
В другое время Роксолана бы возмутилась такой бесцеремонностью и глупостью, но на сей раз была этому даже рада. Пусть все слышат…
Почти презрительно дернула плечиком:
– А почему ты сомневаешься? Конечно, Повелителю нелегко рисовать свою тугру, но он все равно сделал это, чтобы у пашей Дивана не возникало сомнений. Иди, отдай фирман Великому визирю.
Отвернувшись от евнуха, она пробормотала себе под нос:
– Хотела бы я видеть его рожу…
Действительно, очень хотела, но боялась выдать себя.
И все же Роксолана поняла главное: есть люди, которых нельзя иметь врагами. С Фатьмой или Шах Хурбан она смогла справиться, могла принимать послов, могла решать дела в купцами, многое могла от имени Повелителя, но рано или поздно Кара-Ахмед-паша добьется своего, вечно подделывать тугру не станешь, поймут, что обманывала.
Если врага нельзя уничтожить или победить, его следует подкупить.
Если лекаря можно подкупить домиком с садом на берегу и хорошей пенсией, то чем можно подкупить Кара-Ахмед-пашу? Только обещанием сохранить пост Великого визиря. Подкупить, испугать – что угодно, лишь бы пока не мешал. Расправиться с ним можно позже.
Роксолана снова и снова мерила шагами свою комнату, щелкая костяшками пальцев – эту привычку у нее терпеть не могла старая Зейнаб, говорила, что женщину с такой привычкой обычно все ненавидят. Роксолане плевать на всех, любил бы султан.
Сулейман уже достаточно окреп, чтобы даже сидеть, но он так плохо разговаривает, что никого к султану пускать нельзя. Если поймут, что Повелитель не может говорить и его правая рука и нога обездвижены, в Османской империи появится новый Повелитель.
Казалось бы, что переживать Роксолане, ведь наследник престола ее сын? Но она уже натворила столько дел, что в случае свержения Сулеймана даже в пользу Селима несдобровать. Сын не простит матери предпочтения Баязида.
Роксолана старательно гнала от себя эти мысли. Сейчас нужно думать о другом.
Лже-Мустафа не последний, найдутся еще… Она понимала, что Кара-Ахмед-паша сделает все, чтобы Сулеймана лишили власти, это смертельно опасно и для самого Сулеймана, и для Михримах, все знают, что дочь помогала матери, и тем более, для нее самой.
Кара-Ахмед-паша готов идти до конца, он скорей поможет Селиму, чтобы свергнуть Сулеймана. А потом просто отравит Селима, убьет Баязида и посадит на трон своего сына, ведь это будет старший из рода Османов. Или может стравить братьев между собой ради гибели одного из них, чтобы убить второго.
Было от чего заламывать руки и метаться по комнате. Не успела выбраться из одной опасности, как грозит вторая еще большая. Хуже всего, что Великий визирь использует ее сыновей в борьбе за престол для своего сына! И Селиму этого не объяснишь, он больше не верит матери.
Сейчас нужно если не ликвидировать, то хотя бы вывести из игры Кара-Ахмед-пашу. Это не Махидевран, у которой было не так много возможностей. Кара-Ахмед-паша смертельный враг, и он это понимает. Победить визиря пока нельзя и убить тоже.
Соблазнить? Смешно, он стар и девушками не интересуется, она уже немолода.
Нет, соблазнить можно, но только властью. Какую власть можно предложить человеку, который рвется к высшей власти в империи? Посадив на трон своего никчемного сына, он будет править. Этого допустить нельзя, но как?!
Больше прибегать к помощи шейхульислама Абуссууда Роксолана не могла, он не помощник. Решать только самой.
Роксолана замерла, оглушенная новой мыслью.
Ну что ж, если другого выхода нет…
– Разие, позови Джафера и пусть мне помогут одеться.
Она разговаривала резко, строго, словно и забыла, что сама была служанкой, склонявшей голову перед каждым членом султанской семьи, перед всеми, кто выше по положению в гареме. И дело не в том, что времена преклонения головы прошли, просто не до таких мелочей. Роксолана едва ли замечала, кланяются ли ей, это неважно, заботы другие.
Евнух возник, как всегда, мгновенно и из ниоткуда.
– Госпожа?..
– Отправь… нет, сходи сам к Великому визирю и скажи, что я хочу с ним поговорить наедине, чтобы без лишних ушей. Пусть придет… он знает куда.
Пока помогали переодеться, Роксолана убеждала себя, что другого выхода у нее просто нет. Убедить не удалось, но несмотря на сомнения и чувство вины, султанша все же отправилась в дальний кешк, где любила сиживать. Такой же был в саду Старого дворца, как только переехала в Топкапы, распорядилась построить и здесь. У султана больше не было наложниц, а у нее соперниц, а потому никто не покушался на владения султанши, хотя охрана вокруг кешка стояла стеной. Но это дильсизы, они не проболтаются, потому что немые, и не предадут, потому что не знают, что это возможно.
Сидела в кешке, поджидая Кара-Ахмед-пашу, и думала о том, что легко променяла бы эту невыносимо тяжелую, хотя и роскошную, жизнь на спокойную вдали от суеты у престола, если бы знать, что не тронут и, главное, если бы вместе с Сулейманом. Но понимала, что это невозможно, султан, оставивший трон, больше не живет. У власти должен оставаться только один, остальные, кто может претендовать на власть, должны быть уничтожены.
Когда-то она всем сердцем осуждала закон Фатиха, а сейчас? Было страшно сознавать, но в глубине души уже понимала султана-Завоевателя. Власть неделима ни пополам, ни натрое, никак.
Стало страшно… Душа погибла…
– Что же ты сделала со мной, жизнь? За что ты меня так?! Разве я желала власти, когда смешливой девчонкой попала в объятья султана? Разве желала чьей-то смерти? Хотела только любить и быть любимой, рожать детей и видеть их счастливыми.
Да, она мечтала стать самой любимой, единственной, чтобы убедить султана отменить проклятый закон Фатиха, а что получилось? Сейчас готова сама его применить? Ради власти? Нет, просто уже поняла, что открытая борьба за нее развалит все то, что собиралось, создавалось, завоевывалось веками.
Хороша ли, плоха ли Османская империя, но она есть, существует, живет почти спокойно. И если только начнется передел, погибнут люди, много людей. Совсем не только те, кто стоит за спинами ее собственных сыновей, погибнут ни в чем неповинные жители городов и селений, по которым прокатится вал войны за передел империи.
Ради чьей-то власти гибнет больше тех, кто не имеет к ней никакого отношения. Может, Мехмед Фатих не так уж и неправ, сказав, что легче потерять принца, чем провинцию?
Фатих сам уничтожил даже своего трехмесячного брата, чтобы не иметь соперников, зато создал империю. Теперь Роксолане предстояло сделать выбор между сыновьями, чтобы эту империю постараться сохранить.
– Только бы все не зря…
Из задумчивости султаншу вывели шаги по дорожке. Она подумала о том, что это может быть просто убийца, но пугаться уже некогда.
Нет, к кешку приближался Кара-Ахмед-паша со своими сопровождающими янычарами.
