Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
Вокруг этой маленькой крепости кружило с пару сотен рязанских всадников с луками наготове. Видно, не давали высовываться из-за гребня частокола половецким стрелкам. Вот один выглянул, спустил тетиву и сразу спрятался. Вовремя: тут же в это место полетело с десяток русских стрел. Две или три воткнулись в заостренные верхушки бревен тына.
Боярин остановил коня напротив ворот саженях в пятидесяти. Бревна вокруг длинной продольной бойницы, чернеющей в воротной башенке, были утыканы стрелами. Тоже старались не давать высовываться отсюда защитникам.
Ратьша осмотрелся. Неподалеку, у соседнего двора, лежала куча ошкуренных бревен. Наверное, местные готовили для какого-то строительства.
– Берите бревно! – крикнул он гарцующим вокруг воинам. – Высаживайте ворота! Чего вошкаетесь!
Пара десятков рязанцев погнали коней к бревнам, спешились, раскатали кучу, подхватили самое большое из них и почти бегом потащили его к воротам. Половцы, увидевшие опасность, попытались расстрелять русских из луков, но рязанцы, число которых вокруг усадьбы увеличилось за это время до полутысячи, быстро заставили их попрятаться за тыном.
Воины, волокущие бревно, остановились саженях в двадцати от ворот, опустили его наземь, перевели дух. Бревно выбрали подходящее: толстое, с массивным, заостренным при рубке комлем. Пока отдыхали, к ним присоединились еще человек семь-восемь. Отдохнули, подхватили бревно, двинулись, набирая разбег, к воротам.
Из бойницы башенки вылетело несколько стрел. Не попали: рязанские стрелки, тут же засыпавшие своими стрелами бойницу, не давали прицелиться. Воины с тараном добежали до ворот и с натужным криком ударили комлем бревна по воротам. Створки затрещали, но устояли. Рязянцы подались назад, короткий разбег – и новый удар. Снова треск. Между прогнувшихся внутрь створок появилась заметная щель. Разбег, новый удар, и одна створка слетела с петель. Воины, бросив бревно, с ликующим ревом ринулись в образовавшийся проход. Под напором тел распахнулась и вторая створка. В ворота поскакали всадники. Здесь с половцами тоже покончено.
Ратислав снова подъехал к реке. Глянул на беглеца со стрелой в спине на противоположном берегу. Стрелу надо бы достать. Подозвал одного из воинов, проезжавшего мимо и кричавшего что-то ликующее. Пьяный от легкой победы, тот не сразу понял, о чем его просит воевода. Потом сообразил, кивнул, окликнул еще троих. Вчетвером они стащили одну из лодок в воду и погребли через реку.
Подъехал Могута. Спросил:
– Куда это они?
Ратьша объяснил.
– А-а… – протянул ближник. Помолчал, потом доложил: – Усадьбу взяли. С десяток сдались. Среди них наш общий знакомец, кстати.
– Да ну! – оживился боярин. – И кто же?
– Хан Гунчак.
– Да. Давно не виделись. Ну, поедем, поговорим. Хан должен знать побольше, чем все эти михрютки, вместе взятые… – Ратислав кивнул на согнанных неподалеку в кучу пленных, коих набралось с сотню. – Где он?
– В усадьбе. Вместе с теми, кого там пленили.
– Сейчас поедем. Погоди только чуток, стрелу везут.
К берегу причалила лодка, из которой выскочил посланный за стрелой воин. Бегом добрался до Ратислава с Могутой, с поклоном протянул воеводе его стрелу, сказал:
– Хороший выстрел, боярин, прямо под лопатку, в сердце.
Ратьша благодарно кивнул, принял стрелу, осмотрел. Цела, даже от крови обтерли. Убрал стрелу в тул, хлопнул парня по плечу.
– Молодец! Как звать?
В лицо его помнил, хоть и недавно тот в степной страже, а вот имя запамятовал.
– Первуша, – расплылся в улыбке молодой воин.
– Молодец, – повторил Ратислав. – Шустер. Запомню.
Развернул коня и направился к укрепленной усадьбе. Могута пристроился рядом. Въехали в ворота, простучав копытами по сбитой створке. Подъехали к избе-пятистенке. Видно, и впрямь жил здесь человек небедный. Спешились, привязали коней к коновязи, осмотрелись. Внутри ограды кроме жилой избы находились амбар, скотий двор, просторная банька, дровяной сарай. Между строений раскидано с пару десятков трупов половцев. Еще с десяток валялись на боевых полатях тына, все утыканные стрелами. Привязав коней, пошли к высокому крыльцу избы.
Из-за угла выскочили двое воинов степной стражи, бледные, со злыми лицами. Увидав Ратислава и Могуту, направились им навстречу, замахали руками.
– Боярин! Сюда! Посмотри, что мы тут нашли!
Свернули вместе с воинами за угол, подошли к скотьему двору, миновали его распахнутые ворота, обошли большую навозную кучу слева от ворот. Встали. За кучей на земле, покрытой соломой, смешанной с комками подтаявшего навоза, лежало несколько мертвых тел. Не половцев – русичей, видимо, не уехавших по какой-то причине из деревеньки и поплатившихся за то.
Ратислав подошел поближе, всмотрелся. Взгляд сразу притянули два трупика мальчишек. Одного постарше – лет пяти и помладше – лет двух-трех. Ребятишки были одеты только в домашние рубашонки, без штанов. Крови на телах видно не было. Головы неестественно вывернуты. Похоже, им просто свернули шеи. Рядом лежал старик, порубленный саблей. Этот, видать, пытался защищаться.
Остальные тела были женскими, безо всякой одежды. Две женщины в возрасте за сорок и три совсем молоденькие, одна из которых практически девчонка. Очевидно, полон половцы брать не собирались, потому с женщинами развлеклись всем скопом, а потом придушили. Тех, кто еще дышал после такого. Потом стащили трупы сюда, к навозной куче, чтобы не мешали.
Почему эта семья не уехала в Онузлу или куда подальше? Может, ждали главу семьи, который, судя по отсутствию среди убитых, находился в отъезде? Может, купец? Ушел по весне в торговый поход вниз по Дону, не побоялся испытать судьбу в бушующей войной степи, да так и не вернулся. Очень может быть. Двор-то богатый, такой простым крестьянским трудом не построишь. А семья все ждала. Вот и дождалась…
Что ж, такова жизнь на степной границе. И смерть… Ну ладно, слава Перуну, отомстить есть кому!
– Пойдем! – Ратьша повернулся и зашагал назад. – Пленные там?
– Да, – кивнул один из воинов. – В избе.
– Ладно. Похороните их как следует… – Он махнул рукой за спину.
– Сделаем, боярин.
Снова подошли к избе. Ратьша приостановился, еще раз окинул ее взглядом. Хорошо построил неизвестно куда пропавший хозяин свое жилье. Стоял большой пятистенок на высокой подклети, сверху, над горницей, надстроен терем. Крыта изба дорогим, особенно в здешних местах, тесом.
Боярин с ближником поднялись на висячее крыльцо избы, пристроенное сбоку, прошли через просторные сени, заставленные хранящимся здесь скарбом, зашли в горницу. Справа от дверей – большая, хорошо выбеленная печь, слева против устья печи – печной угол с прялкой, ручным жерновом, судной лавкой, полки которой уставлены богато раскрашенной кухонной посудой. Не побили. Надо же!
Свернули направо, обходя печь, прошли в красный угол. Просторно здесь, по стенам лавки, наверху, на границе закопченных печным дымом венцов, воронцы – полки, не дающие саже с потолка падать вниз на чистое. Икон не видно: здешние селяне не слишком крепки в Христовой вере. Большой стол, стоявший когда-то в центре, перевернут и сдвинут к стене. Одна ножка отломана.
Еще на входе в ноздри ударил кислый запах, примешивающийся к обычному горьковато-дымному. Чужой для русской избы. Запах степняков. С десяток их сидело в середине жилья на корточках под охраной нескольких воинов пограничной стражи.
После дневного света глаза не сразу привыкли к полумраку жилища, освещаемого только дневным светом, сочащимся через дымовые оконца под потолком, потому Ратислав не сразу разглядел половца, одетого богаче остальных, Гунчака, о котором говорил Могута.
С Гунчаком они действительно были старые знакомцы. Один из младших сыновей хана сильной половецкой орды, токсобичей. Унаследовать власть от отца, пережив старших братьев, Гунчак вряд ли мог. Это он понимал, не дурак. Потому, когда ему не было еще и двадцати весен, ушел из родного племени с несколькими десятками своих сверстников, таких же неугомонных, не желающих жить по законам своего рода, и занялся степным разбоем.
