Золотой век. Книга 2. Империя - Конн Иггульден
Он уже слышал жужжание раскручиваемой пращи, камень покорежил и сбил на землю его шлем, на щеке осталась царапина. Плистарх поднял щит, и в него тут же с треском ударился кусок свинца. Разумеется, враги охотились за ним! Илоты прекрасно изучили спартанские султаны и плащи. Обычаи были известны им так же хорошо, как ему, или даже лучше.
Царь окинул взглядом сумрачные фигуры пленников, так и стоявших на коленях на каменистой земле. Похоже, в этот раз ему удалось захватить несколько юношей и девушек, чьих-то сыновей и дочерей. На прошлой неделе он перебил много илотов, когда те пытались спасать своих. Видимо, даже крысы заботятся о детенышах.
– Дайте дорогу к пленным, – тихо сказал Плистарх одному из командиров.
Тот понял и улыбнулся, хотя по шее у него текла кровь, его ранило чем-то острым. Спартанцы мгновенно закрыли с трех сторон группу стоявших на коленях людей, а четвертую оставили совершенно пустой. Это была ловушка, понятная даже детям, но вот… Плистарх услышал, как илоты идут, полагаясь на темноту, надеясь неожиданно напасть и освободить своих.
– По моей команде будьте готовы… – тихо проговорил Плистарх, подпуская их ближе.
Это был не боевой клич, который отразился бы эхом от склонов окрестных холмов. Царь чувствовал, что его обступили со всех сторон, за ним сверху следит множество глаз. Одного из его людей убили в таком же ущелье, ему раскроило череп брошенным с утеса камнем.
Плистарх снова сжал рукоять меча, слушая, как карабкаются подкрадывающиеся илоты. Он улыбнулся. Их детей сгоняли в город, где бы ни находили. Они станут руками, которые заново отстроят его. А вот взрослым выжить не дозволено. Вот его последнее слово. Они убивали спартанцев, а такое прощать нельзя, чтобы другим неповадно было.
Может быть, один из десяти илотов и переживет великую выбраковку, подумал Плистарх, напряженно вслушиваясь в темноту. Они приближались, это точно, подбирались к пленникам, что-то шептали им. Спарту можно отстроить и с таким количеством рабов. За десять лет он восстановит город в прежнем виде. Плистарх потер грудь, боль там усиливалась, отчего дышать было трудно. Мир никогда не узнает, как ослабели его люди, как близко оказались к полному уничтожению. Это должно остаться их тайной, пока они снова не наберутся сил.
8
Воздух в саду напитался влагой. Ночью шел дождь, и листья до сих пор сияли, земля была темнее, чем обычно. Вставало солнце. Аспазия уже пришла в сад, готовая обрезать сухие цветы и листья. Каждое растение она выбрала и вырастила сама. У нее это хорошо получалось, и все лето благоухающий сад дарил покой и прохладу. Знала Аспазия и легенды о цветах – о том, как Гиацинт, спартанский царевич, был убит в момент, когда тренировался бросать щит. Аполлон любил его так, что даже заплакал, и эти слезы распустились цветами. Или лиловые и розовые анемоны, рожденные из капель крови умирающего Адониса, которого держала в объятиях богиня любви. Астры тоже появились из слез… Лилии – из грудного молока Геры… Аспазии нравились все эти истории. Значит, ее окружают чудеса.
Она остановилась у наружной стены сада, рядом с кустом гвоздики – красные цветы прекрасны ранним утром. Легенда о них была более мрачной, о трагедии и ярости. Богине Артемиде не повезло на охоте, она увидела смертного, который осмелился улыбнуться ей. В гневе Артемида вырвала ему глаза и выбросила их. Из них выросла гвоздика с кроваво-красными цветами.
Одни легенды Аспазия узнала от женщины, продававшей на рынке семена и луковицы, другие – от мальчишек, доставлявших в дом продукты. Один из них предлагал истории о богах в обмен на поцелуй Мареты. Аспазия пряталась где-нибудь поблизости, когда он приходил, и все слышала.
Внезапная мысль остановила ее, когда она склонилась над гвоздикой. Марета ушла. Кто теперь будет целовать мальчишку? Она невольно залилась краской, придя к очевидному выводу. Медленно разогнувшись, Аспазия оказалась перед маленьким зарешеченным окошком на улицу… и обмерла. Там стоял мужчина, которого она видела много раз. По правде говоря, Аспазия и в сад-то пришла так рано, поскольку знала, что незнакомец каждый день идет в город вскоре после рассвета. Казалось, он всегда занят своими мыслями, словно несет на плечах всю тяжесть мира. Сейчас он смотрел на нее, и это было поразительно, будто статуя вдруг встала и пошла.
– Я видел тебя раньше, – сказал мужчина. – Твой сад очень красивый. Это ты ухаживаешь за ним?
Аспазия молча кивнула. Хвост волос качнулся у нее за спиной, и она закинула руку за голову, чтобы остановить его.
– Когда я прохожу здесь, то всегда ощущаю запах цветов, – продолжил незнакомец, – и жду этого момента.
От его пристального взгляда внутри у Аспазии что-то напряглось. Голос у мужчины был именно таким, как она себе представляла: низким, теплым и сильным. У него широкие плечи, как у солдата, подумала Аспазия, но он строен в талии и отрастил бороду. Когда она впервые его увидела, бороды не было. Эта перемена Аспазии понравилась. Она отметила, что кожа у незнакомца гладкая, а глаза темно-темно-карие, почти черные, но с золотистыми крапинками у зрачка…
– Ты умеешь говорить? – вдруг спросил он.
– Да, – ответила Аспазия. – Я видела, как ты… шел.
– Правда? И ты скажешь мне свое имя? Не называть же мне тебя девушкой из сада.
– Аспазия. – Напряжение исчезло, и она улыбнулась. – А твое?
– Перикл из рода Акамантидов… – Собрание еще не сделало его ни архонтом, ни стратегом; внезапно этот факт вызвал чувство досады; глупо, что ему захотелось произвести впечатление на незнакомую девушку, но что поделаешь. – Моим отцом… э-э-э… был Ксантипп. А мать из семьи Алкмеонидов. – Он начал запинаться под ее твердым взглядом. – Ее… э-э-э… дядя… Слушай, я просто хотел сказать, что мне очень понравился сад.
– Спасибо, – отозвалась Аспазия.
Она отвернулась. На дорожке возникла одна из матушек, готовая защитить воспитанницу от любого грубого человека, оказавшегося у решетки. Аспазия не увидела, как Перикл закатил глаза, злясь на свое нелепое смущение. Он покраснел почти так же, как она. А когда снова обратил взгляд к решетке, то увидел за ней орлиный взор какой-то суровой матроны.
– Чего тебе надо? – грозно спросила она.
– Я… я не хотел ничего плохого! Просто интересовался цветами.
– Да неужели? А кто ты такой, чтобы заговаривать с нашей девушкой?
– Что? Нет, я спрашивал о цветах! О с-саде. Курия, уверяю тебя. Я Перикл из семьи Алкмеонидов. Моя мать… О, клянусь богами! Слушай, мои намерения совершенно невинны, поверь.
Женщина, сменившая в окошке юное видение,
