Кир-завоеватель - Владимир Максимович Ераносян
Кстати, в Экбатанах персидская знать освоилась настолько, что вельможи мидян, которые до завоевания Киром Мидии пренебрежительно отзывались о персах, стремились с нею породниться. Подобная метаморфоза восприятия персов отразилась и на окружающих странах. Лишь в Афинах и Спарте на них продолжали навешивать ярлыки, награждать обидными прозвищами и нелицеприятными эпитетами, подчеркивая превосходство эллинов над варварами.
Первенец царя Кира в угоду персидской знати был назван в честь отца Камбиса. Касандана оказалась очень властолюбивой, она не уставала твердить подданным, что родила шахзаде, словно это не являлось очевидным фактом. Параллельно она настраивала всех против Манданы. Она не хотела делить власть ни с кем, даже с матерью Кира, к тому же мать Кира была «коварной мидянкой».
Отношения между Манданой и Касанданой стали подчеркнуто холодными. Попросту говоря, они общались лишь в присутствии Повелителя. Удалившись в Персеполь, Касандана добилась того, что подобное общение вовсе прекратилось.
Кир сперва не придавал значения таким пустякам, но когда противостояние царственных женщин вылилось в открытую вражду, Кир все же сделал попытку пресечь такое поведение и спросил жену:
– Почему не жить в согласии? Что мешает тебе быть вежливой к моей родной матери?
– Она мидянка, – огрызалась Касандана. – Она не знает, как воспитывать персидского льва, но постоянно лезет с советами.
– Когда она успевает дать совет, если вы не можете пересечься?
– Она находит способы. Мой лев не превратится в неженку. Он перс.
– Если бы я слушал тебя, моя любовь, то персидский лев никогда не обрел бы крылья и не покрыл бы ими весь мир. Так бы и жил в вольере шикарного дворца на потеху зевакам. – Кир больше не злился на жену, принимая ее такой, какая она была. Характер не переделаешь. Он все еще надеялся, что конфликт с матерью испарится сам собой и не приведет ни к каким последствиям. Но он заблуждался…
Спустя какое-то время Касандана подарила Киру дочь. После этого царь больше не делал жене замечаний и совершенно перестал обращать внимание на ее отношения с матерью, при этом уделяя все больше времени супруге. В этом была его роковая ошибка. Трудно найти на свете более обиженного человека, чем бабушку, лишенную возможности видеть внуков.
Мандана почувствовала себя обделенной сыновней любовью. Именно в этот момент произошло то, что впоследствии перевернуло жизнь Кира бесповоротно.
Гарпаг, которого персы держали в черном теле, после победы над мятежниками в Ионии не получил даже должности сатрапа. Царь не счел нужным поблагодарить своего слугу за подавление сопротивления эллинов. Это не просто печалило мидянина, но и сводило его с ума. Он не находился в заточении, но чувствовал себя изгоем.
Теперь его власть распространялась только на экспедиционный корпус конницы мидян. Могущественного сановника лишили возможности набирать ополчение в покоренных землях. Мало того, появляться в Экбатанах ему также строжайше запретили.
Единственное место, где Гарпагу позволили обзавестись роскошной виллой в оазисе под тенью пальм и кипарисов были превращающиеся в провинциальное захолустье Сарды, но и там за ним следили люди Табала.
Маспии контролировали город безраздельно. Правда, на ключевых хозяйственных должностях все еще находились лидийцы. С ними Гарпаг и сошелся, ведь среди вельмож Мидии у него не осталось сторонников. Там хорошо помнили, как он лишил жизни человека, который помог ему устроить дворцовый переворот и сверг Астиага в пользу молодого Кира. Мидяне приспособились к персам и не хотели возвращения Гарпага.
В отместку Гарпаг замыслил план, в реализации которого ему могла помочь Мандана, дочь его врага, Астиага. В ее сердце он легко нашел отклик, ибо зерно ненависти упало на взрыхленную обидой и завистью почву. Предубеждения к Гарпагу у Манданы не было, она полагала, что ее отец сам виноват, превратив во врага верного слугу.
Гарпаг начал активную переписку с царицей и вскоре убедил ее, что первопричиной отдаления Кира от матери является вовсе не глупая и капризная невестка, а приемные родители Кира. Это они настроили царя против родной матери, и поэтому заслуживают сурового наказания. Какое конкретно – должны решить боги, но неотвратимое и немедленное. Пусть не будет больше повода у подданных сомневаться в вопросах происхождения их царя! Пусть исчезнут те, кто компрометирует Повелителя и бросает тень на его мать своим никчемным существованием! Да будет так!
Мандана не одобряла опрометчивых действий, но и не спорила, не возражала. Она бы с радостью отхлестала не Митридата и Спако, а Касандану, но та была недосягаема за стенами своего дворца в новой столице персов. Поэтому жребий расплаты пал на бедного пастуха и его супругу.
Глава 21. Месть навозного жука
Лакрин вернулся на Пелопоннес с плохими известиями, но диархи и Коллегия эфоров не осудили его действия. Спарте действительно было не до войны. Тем более глупой и бесперспективной войны за продажных ионийцев, которые всегда метались между афинянами и Лакедемоном.
Слабоутешительной, но все же компенсацией провальной миссии уважаемого эфора в Азию была выдача дерзкого критика Дельф горбуна Эзопа оракулу, что спартиаты сделали с чувством глубокого удовлетворения. Во-первых, практикуемая в Спарте евгеника – учение о наследственности – позволяла выносить приговоры горбунам и неполноценным еще до осознания теми собственного уродства, дабы не тратить время на обучение и воспитание неспособных калек, а во-вторых, моральные выродки, коим, бесспорно, по мнению Коллегии, являлся Эзоп, тем более были достойны смерти.
По поводу предстоящей расправы над Эзопом Лакрин произнес блистательную речь, не раз прерываемую аплодисментами:
– Нет, неспроста увечья раздаются на Олимпе. Помешанный, рожденный в рабстве, но в силу хитрости и подлой изворотливости раздобывший статус гражданина, это подобие человека удостоилось почестей в стане врага Эллады. Кощунник и извращенец, Эзоп не считает свое явное предательство изменой крови, переворачивая смысл и путая эллинов своими толкованиями. Он подрывает дух сопротивления иноземцам. Он низвергает всех богов, насмехается над оракулом, их волю доносящим. Этот кривой старик порочен в облике и морально. Но предоставим право казни Дельфам, тем самым подчеркнув, что Спарта – часть Эллады, тем самым доказав, что Спарта – ее честь!
Желая не столько умаслить религиозный центр Эллады, сколько насолить Киру, хотя бы таким образом показав ему свое пренебрежение, Коллегия вынесла решение доставить Эзопа к подножию Парнаса не откладывая, прямо в разгар пифийских игр. Благо Дельфы находились от Спарты на расстоянии двух дней неспешного пути.
Эзопа заковали в кандалы и повели пешком прямо до Фокиды, где возвышался Парнас.
Стерев все ступни и щиколотки в кровь, Эзоп предстал перед советом жриц в святилище Аполлона. Старшая Пифия не очень-то обрадовалась появлению того самого Эзопа,
