Ефим Гальперин - Опыты психоанализа: бешенство подонка
– Здравствуйте, здравствуйте. С прибытием к нам. Перевязки сделаны, лекарства употреблены? Развести по камерам! Извините, но приказ «раздельное содержание».
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
Терещенко и Рутенберга ведут по тюремному коридору. Лязгают засовы. Двери камер закрываются. Терещенко оглядывается. Присаживается на топчан. Тишина.
ПРИМЕЧАНИЕ:
Все видения – воспоминания Терещенко в тюрьме должны быть выдержаны в лучших традициях киноромантизма. Всё изображение светится. Ярко, размыто. Приём: – кинокамера это взгляд Терещенко. Его наблюдение. Самого его в кадре не будет. Разве что иногда рука или нога…
Видения Терещенко:
Париж Подъём по лестнице через огромный букет роз. Дверь распахивает розовая от сна, смеющаяся Марго.
Пробег по набережной. Рука Марго в его руке.
Канны. Набережная Круазет. Проезд в автомобиле. Солнце в летящем по ветру шарфе Марго.
Вот Марго взбегает по трапу на яхту, оглядываясь на камеру.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
Терещенко, небритый, заросший ходит по камере. Приоткрывается окошко в камеру. Надзиратель вбрасывает пакетик.
– От «Мартына» – шепчет он.
В пакетике маленький кисет с табаком, несколько кусочков бумаги для скрутки и спички. Терещенко учится сворачивать самокрутку. Получается. Закуривает.
Видения Терещенко:
Средиземное море. Волны океана плещут о борт яхты. Блики на воде. Шампанское искрится в бокалах. И опять улыбка Марго.
Монако. Казино Рулетка Роковая женщина напротив. Игровой стол накрывают чехлом (то есть казино проиграло). Извиняющийся толстяк – владелец казино – кланяется и кланяется. И говорит, говорит.
Санкт-Петербург Контора издательства «Сирин». Торжествующая сестра Пелагея рядом склонилась над первой книгой, изданной в издательстве «Сирин». И Александр Блок читает стих, а потом растроганный бросается с объятьями.
Киев. Рукоплещущая толпа горожан. Ножницы в руке, которые разрезают красную ленту. Это торжественное открытие консерватории.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Камера. День
Терещенко в камере. Смотрит в окно. За решёткой валит снег. Ветер. Открывает кисет, высыпает на бумажку остатки табака. Закуривает.
Видения Терещенко:
Украина. Усадьба Терещенко. Строгая мама вдруг улыбается и протягивает руки маленьким детским ручкам навстречу.
Антверпен. Ювелирная лавка. Осторожный еврей в полутёмной комнатке достаёт из кармана бархатный мешочек, похожий на кисет и извлекает оттуда бриллиант. И вся комнатка озаряется его светом.
Индийский океан. Марго на палубе. Волны за бортом. Рассвет. Розовые облака.
Станция Дно. Дождь. Лицо штабс – капитана Радашева. Лица солдат расстрельной команды. Стволы винтовок.
Кадры кинохроники – танковые гусеницы.
Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Иоффе
Ленин рвёт и мечет. Кричит на Бонч-Бруевича:
– Разогнать к чёртовой матери! Никакого выступления «кадетов» завтра! Нам не нужны их иезуитские запросы! И вообще хватит! На хер это Учредительное собрание! Пусть расходятся по домам! В конце концов, есть там наша охрана! Наше присутствие?! Вообще, где товарищ Иоффе?!
– Болеет. Испанка, – говорит Бонч-Бруевич.
– А вы все без него как слепые котята!
– Понимаете, Владимир Ильич, латышам Берзиня не заплатили вовремя, и они ушли с постов.
– Что?! Мы платим бешеные деньги! Бешенные! Где Радек?! А что моряки Раскольникова?
– Пьяные в стельку!
– А если ввести в Таврический роту китайцев, – предлагает Подвойский.
– Дисциплинированные, черти!
– Вы что?! – орёт Ленин.
Он проносится по кабинету, выскакивает за дверь и втаскивает ничего не понимающего, но вежливо улыбающегося китайца-часового. Показывает на него:
– Ну?! У нас же русская революция? Вы представляете, какая вонь начнётся! Белены объелись, товарищ Подвойский?!
Влетает Радек:
– Учитель! Всё в порядке! Деньги латышам уже везут! А пока, представьте себе, нашлись трезвые матросы. Экипаж товарища э-э-э… Железнякова. Инструкции им уже получены. Всё будет вежливо. Я с ними.
– Возьмите с собой Сталина и его людей! Чтобы завтра утром и духа не было этой Учредительной херни!
Ленин смотрит на часы и быстро выходит.
Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Кабинет Ленина. Утро
У окна примостился на стуле Троцкий. За столом Ленин. Перед ними три женщины. Мать Терещенко, её дочь Пелагея и гражданская жена Терещенко.
– Маргарет Ноэ.
– Вы должны мне помочь. Я заберу сына. Мы уедем из страны. В конце концов, жена Михаила беременна.
– Что вы говорите?! – сочувственно – злорадно восклицает Ленин.
– Я не понимаю, почему уже всех министров отпустили и некоторые вообще с вами сотрудничают. А мой сын…
– Буду с вами предельно откровенен, уважаемая Елизавета Михайловна. Мы не совсем контролируем ситуацию в городе. Вы же знаете, что случилось с депутатами Учредительного Собрания от партии кадетов Шингаревым и Кокошкиным. Известно что у вашего сына есть враги. Как-никак, а он был министром во всех трёх правительствах. Так что будем рассматривать нахождение вашего сына в тюрьме акцией спасения. Очень хочется в это трудное время сберечь его для государства и для вас.
Троцкий с удовольствием слушает Ленина, поражаясь его иезуитству. В дверях появляется Свердлов.
– Владимир Ильич, тут у меня…
– Заходите, Яков Михайлович, – говорит матери Терещенко – Это товарищ Свердлов. Он Председатель Всероссийского Исполнительного комитета. Можно сказать, хозяин страны. Мы его все боимся. А это, Яков Михайлович, семья бывшего министра Терещенко.
Свердлов здоровается. Внимательно смотрит на семью.
– Вот решаем вместе, как сберечь нам товарища Терещенко – говорит проникновенно Ленин.
– Это очень важно, Владимир Ильич! Я со своими мелочами попозже зайду.
Свердлов выходит. У двери он оглядывается и ещё раз смотрит на семью Терещенко.
– Я думаю, что волноваться не надо. Ждать осталось немного, – Ленин жмёт руку матери и провожает их всех к двери.
Дверь за ними закрывается.
– Спасибо вам, Лев Давыдович, что посидели с таким сочувственным выражением на лице. А то эта мадам…
– Долг платежом красен, Владимир Ильич. Надеюсь, что и вы на каком-то моём разговоре посидите с этим сочувственным видом. Кстати, американский посол просил не задерживать семью Терещенко в стране.
– Да пусть выметаются. К чёртовой матери!
Три женщины идут по коридору. Плачет Марго.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
Терещенко огрызком химического карандаша пишет записку:
«Дорогая мама, не ждите меня. Поднимайтесь. Увозите Марго. Уезжайте все до одного! Как только меня выпустят, я приеду к вам».
Сворачивает лоскуток бумаги. Прячет в башмак.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Двор для прогулок. День
Идёт снег. Заключённые на прогулке идут по кругу. Терещенко и Рутенберг разъединены. В центре двора старший надзиратель. Вдруг все останавливаются, потому что из города слышна стрельба и рокот пулемётов. Ветер доносит вой толпы.
Встревоженный старший надзиратель свистит в свисток:
– Прогулка закончена! По камерам! Забегали надзиратели.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
Заключённых быстро ведут по коридорам. Разводят по камерам. Гремят засовы. И где-то вдалеке залпы. Стрекочут пулемёты.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Камера. Вечер
Рутенберг не спит. В тюрьме шумно. Слышно, как въезжают в тюремный двор машины. Рутенберг выстукивает тюремным телеграфом по стенке камеры вопрос. Ждёт ответ. Получает. Сидит и раскачивается от горя.
Видения Рутенберга:
Снег. Мороз. Во главе толпы рабочих, женщин с детьми идёт священник Гапон с высоко поднятой рукой. В руке крест. Рядом с ним идёт молодой Рутенберг.
ТИТР: 9 января 1905 года «Кровавое воскресенье»
Расстрел царскими войсками мирной манифестации. Густая цепь солдат на фоне Зимнего Дворца. Команда «Целься!» Частокол винтовок. Залп. Мятущаяся под пулями толпа. Рутенберг бросается и своим телом накрывает священника. Тащит его подальше от выстрелов. Вокруг кровь, тела в агонии. Вылетают казаки на конях с шашками наголо. Рутенберг прячет за забором священника. Переодевает его в своё пальто. Состригает ему бороду. Чтобы не узнали. А Гапон в истерике вырывается из рук. Рутенбергу приходится бить его по щекам, чтобы привести в чувство.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Тюремная больничка. День
Терещенко на кушетке. Ему ставят банки. Он передаёт врачу записку. В соседнем отсеке делают перевязку Рутенбергу. Тут же сидит матрос – надзиратель. Так что поговорить нельзя. Только переглядываться.
Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридор. Камера. День
