Виктор Поротников - Митридат
— Я разговаривала со жрецами сирийской богини Атаргатис, сведущими в предсказаниях и магии, и выяснила, что тебе грозят в будущем большие опасности из-за измены родного брата. Доблестью и воинской славой он затмит тебя и даже будет оспаривать у тебя власть над Понтом. Вдумайся в это, брат мой. Вдумайся хорошенько!
У Митридата вырвался небрежный жест.
— Мой младший брат не сможет тягаться со мной, даже если целыми днями не будет расставаться с луком и дротиком. Он слаб и труслив!
— Я имею в виду другого твоего брата, — многозначительно произнесла Антиоха, — того, кто может появиться на свет. Ведь наша мать еще не стара и вполне может иметь детей. Что, если она зачнет от тебя сына, который одновременно будет тебе и братом?
— Ты с ума сошла, Антиоха! — с возмущением воскликнул Митридат. — Как ты могла подумать такое! Это невозможно… Это недопустимо!..
— Почему же невозможно, если ты спишь с ней, — с беспощадным спокойствием промолвила Антиоха, — а в твоем умении оплодотворить женщину я убедилась сегодня сама. Клянусь Афродитой, я даже завидую маме, ибо она отдается поистине бесподобному любовнику.
— Замолчи! — выкрикнул Митридат и, вскочив, забегал по комнате.
— Надеюсь, ты не станешь ломать стулья и привлекать внимание служанок, — язвительно сказала Антиоха.
Она уселась на ложе, поджав под себя ноги, и наблюдала за братом, как воспитательница наблюдает за капризным ребенком.
— Тебе предуготовано богами стать великим, подобно Ганнибалу или царю Пирру, — промолвила Антиоха, смягчая тон, — будь же благоразумен, брат мой. Не теряй головы ни во время опасности, ни в минуты наслаждения.
— К чему это ты? — замерев на месте, спросил Митридат.
— К тому, что мужское семя при определенной сноровке может и не попасть в детородный орган женщины, — ответила Антиоха. — Хочешь, я научу тебя этому?
— Лучше я поговорю с матерью откровенно, — пряча глаза, сказал Митридат. — Уверен, она не собирается рожать, да еще от меня! Какие это вызовет толки, подумай сама, сестра.
— Что могут значить какие-то толки для влюбленной женщины, вдобавок облеченной неограниченной властью, — с сомнением покачала головой Антиоха. — Сегодня ее одолевает желание всецело принадлежать своему единственному мужчине, завтра ей захочется иметь от него ребенка, послезавтра стать его законной супругой… Если ты слеп, Митридат, то я не слепа! Мать безумно влюблена в тебя. В таком состоянии она способна на любую глупость. Гистан тоже сетует на это.
— Почему Гистан всюду сует свой нос? — резко спросил Митридат. — Можно подумать, это он хозяин во дворце!
— Как ни возмущайся, но это так и есть, — вздохнула Антиоха.
— А если я не хочу терпеть его здесь? — вызывающе проговорил Митридат, вновь присаживаясь рядом с сестрой.
— Умоляю, брат, не пытайся поссорить мать с Гистаном и не проявляй явную враждебность по отношению к нему. Ты плохо знаешь этого человека. В конце концов, Гистан прав — связь с родной матерью совсем не красит тебя в глазах эллинов Синопы. Будет лучше, если это прекратится и как можно скорее, иначе, боюсь, тебя постигнет позднее раскаяние, как царя Эдипа.
Митридат сознавал правоту сестры. К тому же образы великой трагедии Софокла как живые стояли у него перед глазами. Ему и раньше казалось, что неподобающее сыну вожделение к матери есть порождение злого рока. И за наслаждения на материнском ложе в будущем его может постичь суровая кара, а через него и потомки его могут испить ту же чашу.
«Надо остановиться, пока не поздно», — сказал себе Митридат.
Сказанное Антиохой наполнило Митридата смятением и тревогой. Как он сам не подумал об этом! Как мог в погоне за наслаждением упустить, казалось бы, столь очевидное обстоятельство! Ведь чрево любой женщины предназначено в первую Очередь для деторождения.
Если Митридат допускал для себя возможность быть любовником матери, то иметь от нее дитя он допустить никак не мог, поскольку это поневоле открывало их супружеские отношения, и самое ужасное то, что это уже будет невозможно скрыть. Все оправдания и увертки, измышленные Митридатом для усыпления своей совести при посещении материнской спальни, рассыпались в прах при одной мысли, что, ложась с матерью в постель, он может стать отцом ее будущего ребенка. Его пугали не столько предсказания жрецов, сколько собственное положение, вся порочность и двусмысленность которого сразу проявятся, едва у царицы Лаодики станет расти живот.
Вечером, когда царица и оба ее сына сидели за ужином, вяло наблюдая за проделками бродячих фокусников, Митридат-старший сказал, отвечая на вопрошающие взгляды матери:
— Мне что-то нездоровится сегодня. Я пойду лягу.
Это означало, что нынче ночью сын не придет в опочивальню к матери.
Глава одиннадцатая. ПРИЧУДЫ ЖЕНСКОЙ СТРАСТИ
На следующее утро Митридат, лежа в постели, думал об Антиохе, о сладостных минутах обладания ею. Вспоминал ее слова, улыбку, жесты…
Тишина большой комнаты, свет, падавший с потолка, — все навевало на него непередаваемый душевный покой. Им владело также чувство, будто он обрел опору в жизни и в то же время неиссякаемый источник наслаждений.
«Несомненно, Антиоха будет мне замечательной женой, — размышлял юный честолюбец. — Она умна, красива. И как страстно она отдается. О лучшей супруге и мечтать нельзя!»
Митридат стал думать о том, как будет проходить их свадьба, — «лучше, конечно, на эллинский манер, нежели на персидский», — в каком наряде будет Антиоха на этом торжестве, в каких покоях дворца они поселятся. Лично ему нравятся комнаты для гостей позади мегарона — там спокойнее.
Однако перед этим ему — именно ему! — необходимо объясниться с матерью, как-то вернуть их отношения в пристойное русло. И медлить с этим нельзя.
Внезапно в дверь спальни негромко постучали. В следующий миг на пороге возникла та, о которой были невеселые мысли Митридата. Лицо царицы излучало радость.
На ней было тонкое одеяние до пят, подчеркивающее гибкость талии и пышность бедер. Прозрачное покрывало, прикрепленное к обручу у нее на голове, окутывало ее, будто облако. Белизна рук Лаодики на фоне этого покрывала обретала особенно нежный оттенок. Царица, легко ступая, приблизилась к ложу Митридата. Сын встретил ее без улыбки.
Она поприветствовала его первой и осведомилась о здоровье. Он успокоил ее, сказав, что прекрасно себя чувствует.
— По твоему лицу не скажешь, — заметила Лаодика и привычным движением коснулась устами губ сына, положив руки ему на плечи.
Митридат заметил, как при этом затрепетали длинные ресницы матери.
В неярком рассеянном свете зарождающегося дня, пробивающегося сквозь тонкие пластинки кварца в окнах под самым потолком мать показалась Митридату необычайно красивой в этом одеянии, с этой прической. Она с таким обожанием глядела на него, что в нем невольно проснулись так скоро забытые позывы страсти.
Переборов себя, Митридат поднялся и стал одеваться, повернувшись к матери спиной.
Он ждал, что она заговорит с ним, был готов отвечать на ее вопросы, лишь бы не молчать, ибо молчание выдавало его охлаждение к ней. Надев хитон и сандалии, Митридат повернулся. Мать смотрела вдаль грустно-задумчивым взглядом.
Митридат понимал, что если сейчас сядет рядом с ней либо коснется ее — ему не совладать с собой.
И все же он сел рядом и обнял мать за плечи, мягкие и податливые. Митридат решил не откладывать объяснение на потом.
Поскольку пауза затянулась, Лаодика первая нарушила молчание:
— Ты не в настроении, да? Плохо спал?
Она ластилась к сыну, прижимаясь щекой к его подбородку и заглядывая ему в глаза.
— Да, — выдавил из себя Митридат и, кашлянув, добавил: — Антиоха каким-то образом прознала о наших с тобой отношениях, мама. От нее об этом могут узнать и остальные сестры. Ты понимаешь, чем это грозит?
— Нет, не понимаю. — В голосе царицы не было ни смущения, ни тревоги. Казалось, она ждет не дождется, когда страсть в сыне пересилит благоразумие, а до всего прочего ей не было дела.
— Как ты не понимаешь, — возмутился Митридат, — ведь тебе придется как-то смотреть в глаза своим дочерям. Думаешь, они одобрят твой поступок?
Лаодика беспечно махнула рукой, промолвив:
— Что мне их мнение!.. Все они скоро повыходят замуж и покинут меня. Антиохе я уже подыскала жениха, приглядела кое-кого и для Статиры.
Сердце Митридата замерло в груди.
— Зачем торопиться с этим! — растерянно пробормотал он. — Я разговаривал со Статирой, она не рвется замуж. И Антиоха тоже.
— В их годы самое время думать о замужестве, — сказала Лаодика с непреклонными нотками в голосе, — без супружеского ложа юные девицы быстро отцветают.
